Возрождение (ЛП) - Мартин Трейси - Страница 12

Затем главные двери открываются, и мы отскакиваем друг от друга. Отсюда не просматривается вход, но, должно быть, это Фитцпатрик, направляющаяся в нашу сторону. Чувство вины проскальзывает по лицу Первого, как, уверена, и на моем. Я определенно читала его неправильно.

Ох, дерьмо.

***************************************************************

Кайл машет рукой перед моим лицом, и я вздрагиваю, поскольку возвращаюсь в настоящее.

— Соф?

Кайл. Кайл. Кайл.

Сфокусируйся на Кайле с его безупречными скулами и растрёпанными обесцвеченными волосами. Кайл, с которым я ходила на некие танцы прошлым вечером. Кайл, чья близость ко мне заставляет кожу покалывать.

Но я не могу сфокусироваться на настоящем и обреченно прикрываю лоб руками. Кто такой Один? И что это за имя? Почему он называл меня Семь? Я думала, что я София.

Три. Шесть. Девять.

Что. За. Черт.

Коул. Гейб. Саммер. Джордан. Именно так. Я почти кричу от удивления. Это были лица на том фото, на которое смотрела Одри в нашей комнате. Так почему я помню их как номера?

Отодвигаю воспоминание прочь, но вместо облегчающего беспокойства, все становится хуже. Моя головная боль возвращается.

— София?

Правильно. Предполагается, что это мое имя. Об остальном побеспокоюсь позже.

Моргая, заставляю себя выйти из ступора.

— Уже здесь, прости.

Лицо Кайла выглядит забавным, в то время как он осушает чашку кофе.

— Заблудилась на тропинке воспоминаний?

— Эм, да. Думала о том времени, когда Фитцпатрик пришла и сорвала вечеринку в общежитии моей старой школы, — в руках остается половина кофе плюс большая часть маффина, и я замедляюсь, выпивая остатки. Кофе остыл, но я не против. В конце концов я достаточно согрелась.

Кайл указывает на маффин своей кофейной ложкой, как бы напоминая поесть.

— Ты упоминала об этой Фитцпатрик раньше. Она была твоим ГК (главным комендантом) или что−то вроде того?

— Да, — нет, не думаю, что это правильное определение, но и не знаю, что правильно, поэтому не хочу объяснять. Хотя, возможно, это то, что я сказала Кайлу. Возможно, это было частью прикрытия. Как бы то ни было, факт того, что я врала Кайлу, является хорошим напоминанием, почему вообще не следует много говорить.

Я вращаю чашкой по кругу и всматриваюсь в окно. Улица оживлена. Пешеходы снуют мимо, укутываясь в свои куртки, избегая зрительного контакта. На перекрестках создаются пробки, под вой клаксонов. Но ни одно лицо не беспокоит меня. Как долго я нахожусь здесь?

— Она мне не нравилась — Фитцпатрик, — говорю Кайлу. — Я называла ее Стервапатрик.

Он ухмыляется:

— Да, знаю. Ты говорила, что в старой школе было не много веселья.

— Что еще я говорила?

Я кручу чашкой так быстро, что та почти слетает со стола. Кайл ловит ее, затем кладет руку на мою руку. Я дрожу, но, возможно, лишь частично от прикосновения. Или это мандраж от кофеина.

Мне нравятся его прикосновения. Они утешают и заставляют улыбнуться. По крайней мере, пока не вспоминаю Первого (эм, Коула). Даже если это не настоящее имя. Тогда интересно, должна ли я чувствовать вину за то, что мне нравятся прикосновения Кайла. Это настолько запутано.

Кайл прикасается к каждому из пальцев одним из своих.

— Ты не говорила об этом много. Только то, что тебе не нравилось там, и ты более счастлива в КиРТе. Хотя и скучаешь по своим друзьям. О, и учеба была намного труднее в старой школе. Но мне с трудом верится, и, если это правда, то страшно представить, что было там, учитывая мою загруженность в этом семестре.

Я размышляю об этом, ожидая — надеясь — чего−то, что пробудит другое воспоминание.

Кайл останавливает свои постукивания и оборачивает пальцы вокруг моей руки. Неровные края повязки возле его большого пальца скользят по оголенной коже. Я не единственная, кто ранен.

— Что с рукой?

Он прячет большой палец под ладонью, как будто стыдится травмы.

— Ничего. Просто порезался. Прошлой ночью об окно, ты этого тоже не помнишь? Сколько ты помнишь? На самом деле. Будь честной.

Смотрю в пол. Слякоть растаяла под кроссовками и образует серовато−коричневую лужу у ног. Я чувствую себя такой же грязной, как и плитка, ведь все, что скажу после будет явной ложью. Не показывать слабость — это отличный совет, но я не в том состоянии, чтобы его использовать.

Кайл дает мне минуту, но, когда я не реагирую, то вздыхает.

— Ладно, слушай. Ты меня пугаешь. Я подумал, может… не знаю, не бери в голову. Но что бы это ни было, то, что случилось с тобой, намного хуже, чем я думал сначала. Масс Глав (Массачусетская Главная Больница) прямо вниз по улице. Я думаю…

— Нет.

— София…

Я выдергиваю свою руку из его.

— Нет.

Откуда берется мой страх, не знаю. Но некоторые вещи, даже если не могу их понять, неотъемлемая часть меня, как шрамы.

Плохие люди идут. Не доверяй никому. Держись подальше от врачей.

Кайл сжимает свои тонкие губы в неодобрении, и мы пристально смотрим друг другу в глаза. В конце концов, он сдается.

— Отлично. Я не могу потащить тебя туда, но это серьезно. Ты хочешь вернуться в кампус?

— Нет, — если они идут, то уже знают, что я хожу в КиРТ. Вернуться туда означало бы сдаться. Беру кусочек маффина, в то время как Кайл хмурится на меня. Кусок прилипает к горлу, и я заставляю себя проглотить его.

— Я буду в порядке. Все возвращается.

— Ты ударилась головой.

— Я немного дезориентирована.

Он встряхивает мою руку.

— То, как ты себя ведешь… вероятно, у тебя сотрясение мозга или что−то еще. Тебе нужна помощь.

Я демонстративно отворачиваюсь от него, делая то, что должна была сделать раньше, пока размышляла над его футболкой. Тут же осматриваю кофейню, оценивая баристу и клиентов на признаки угроз. Парень за соседним столиком вытаскивает лист из кармана, разворачивает его и начинает читать газету.

Читай Харриса.

Прекрасно. Это более конкретно, но все же не имеет смысла. Харрис — это книга, автор, сайт или что?

Знает ли Кайл? Разумно ли спросить у него?

Он смотрит на меня или скорее изучает, пока я наблюдаю за всем остальным. Почему он не делиться большим со мной? Почему не хочет рассказать больше о себе? Или намеренно скрывает от меня?

— Есть действительно сумасшедшее предложение, — говорит он. — Но поскольку ты отказываешься показаться врачу, возможно, тебе стоит позвонить своему отцу.

Я замираю ошарашенная словами. Папа. Родители. Да, я должна иметь одного или обоих. Каждый человек имеет.

Так почему же вырисовывается абсолютная пустота? Имею в виду, да, мои воспоминания искорежены, но это же родители. Это должно быть основополагающим. Но внутри же сама концепция из родителей ощущается незнакомо. Чужеродно.

У меня нет родителей.

Я всегда смотрю вверх, не могу доверять врачам, и у меня нет родителей — вещи, в которых я уверена.

София — семь — я. Я — фрик.

Сглатываю, возвращая внимание к Кайлу.

— Я когда−нибудь говорила о своих родителях?

— Ты раньше упоминала об отце. Думаю, ты говорила, что он работает на правительство, — Кайл поднимает бровь, а я киваю так, словно знаю это.

— Ты не говорила о нем много, но он звонит тебе один раз в неделю.

Один из тех беспорядочных фактов в моих мозговых файлах, который отогнал себя прочь.

— Вечера было воскресенье. Он звонит каждое воскресенье вечером в восемь.

Четырнадцать звонков с сентября, начиная с трех минут до тридцати двух по продолжительности. Я слышу его голос в своей голове, но его лицо остается загадкой, и даже понятия не имею, о чем мы говорим во время этих звонков. Это неважно, но все же лучше, чем ничего.

Кайл смотрит с облегчением, возможно, даже с большим, чем когда я напевала мелодию Gutterfly. Надеюсь, это значит, что он пропустит то врач−больница дерьмо. Он толкает меня локтем.

— Так ты позвонишь ему?

— Да. Просто сначала хочу закончить с кофе.