Моя (не) на одну ночь. Бесконтрактная любовь (СИ) - Тоцка Тала - Страница 5

Анечка слова говорит четко, буквы проговаривает все. Можно попробовать ее разговорить, для этого у Оли есть целая полка детских книг. Сказки, детские стишки и всякая фигня с картинками из серии «Как говорит козлик?»

При этом для нее всегда была загадка, чем руководствовался автор, задавая детям вопрос: «Как говорит рыбка?» И куда смотрела редакция. На картинке рыбка лишь пускала пузыри, и Оля давно пришла к выводу, что составители детских книг вообще народ странный, а уж сочинители детских стихов те просто вне конкуренции.

Чего стоили пришитые новые ножки зайчику доктором Айболитом. Маленькая Оля, как будущий хирург, сразу уточнила у папы, у кого добрый доктор отрезал ножки, чтобы пришить зайчику, чем ввела в ступор обоих родителей.

Мама, которую озадачил близкий к истерике капитан полиции, нашлась и ответила, что раз ножки новые, значит зайчик — игрушечный, а новые ножки делают на фабрике игрушек.

Но Олю ответ не удовлетворил, потому что нигде в книге не было уточнения, что Айболит лечил игрушки. И она твердо знала, что у игрушечных бегемотиков не могут болеть животики, потому что у них нет ни желудка, ни кишечника, ни даже самого захудалого аппендикса.

Что тогда говорить о классическом прозопагнозике[5] Шалтае-Болтае?[6] Родителей даже вызвали в школу, когда их старшая дочь на уроке литературы дала полную выкладку по диагнозу данного персонажа.

Оля до сих пор помнит выражение лица учительницы литературы, пока несла просветление в массы, тщательно проговаривая каждое слово:

— Возникает при поражении правой нижне-затылочной области, часто с распространением очага на прилегающие отделы височной и теменной долей.

…Волошин лично привез бумагу, в которой Кетлер — и когда она уже сменит фамилию, наконец? — Ольге Михайловне, как медработнику областной клинической больницы, разрешалось забирать несовершеннолетнюю Виноградову Анну на период с такого-то по такое-то время. С целью стабилизации психического состояния ребенка.

Они с Волошиным вместе спустились в детское отделение.

— Она уже с обеда ждет, — сказала дежурная медсестра, указывая на одиноко сидящую на кушетке больничного коридора девочку.

Анюта прижимала к себе рюкзачок и смотрела в одну точку. Увидев Олю, радостно вскинулась, подбежала, обхватила за колени и уткнулась ей в юбку.

— Ну что, котенок, поехали домой? — бодрым голосом спросила Ольга, хотя самой хотелось сесть на пол прямо посреди коридора, обнять девочку и рыдать до скончания века.

Та подняла сияющие глаза, похожие на две маслины, и Волошин пораженно крякнул.

— Твою ж дивизию… — а затем глянул на Олю с неумело прикрытым сочувствием. — Вылитый Аверин!

— Баю-бай, спи, Анютка, засыпай, — Оля успокаивающе гладила девочку по густым и черным, как у всех Авериных, волосам.

Она не уставала удивляться, как такое может быть, но у нее малышка чувствовала себя как дома. Они вместе напекли блинчиков, ели их с черничным вареньем и сметаной, потом Ольга искупала девочку. Вспенила шампунь, собрала шапкой у Анютки на голове и нанесла пенные снежки на нос и ушки.

— Снеговичок! — объявила малышке и подтянула ее из ванной повыше к зеркалу.

Та пришла в дикий восторг и еще раз десять попросила показать ей снеговичка. Потом Оля долго сушила и расчесывала Анютке волосы — такие густые, что пришлось взять щетку для укладки. Детская расческа, которую она купила для девочки вместе с зубной щеткой и пастой, просто не справилась с такой прорвой волос. Хорошо, что дома нашлась новая, нераспакованная.

Настюхина пижама оказалась Анюте велика, пришлось подвернуть рукава и штанины. Надо завтра выбраться в соседний торговый центр, купить все необходимое и заодно выгулять девочку. Ей сейчас не помешают положительные эмоции, а уж Оле как они не помешают, кто бы знал…

Анечка сладко спала, подложив ладошку под пухлую щечку. Оля подавила рвущуюся из глубины истерику, оставила включенным ночник и ушла на кухню. У нее не будет такой девочки, и хватит себя этим терзать.

Зажигать свет не хотелось, Оля включила газ, поставила на плиту чайник и уставилась в окно. Синий цветок освещал кухню таинственным голубоватым светом. События последних дней будто пробили брешь в тех глухих заборах, которые она выстроила и в голове, и в сердце.

Воспоминания накатывали волнами, и вскоре уже не осталось сил им сопротивляться. Чай остывал в большой высокой кружке, Оля положила подбородок на согнутые в локтях руки и смотрела на дымящийся над кружкой пар.

Тот вечер встал перед глазами так отчетливо, будто все происходило сейчас. Будто Оля опять растерянно рассматривает шикарное платье с умопомрачительным вырезом на спине. Декольте закрыто наглухо, зато разрез на юбке чуть ли не до самого основания.

Туфли на высоченной шпильке, комплект белья из невесомого кружева — здесь и ценники не нужны, сразу ясно, что все куплено по баснословным ценам. Падишах Аверин не пожалел денег, чтобы нарядить свою гаремную рабыню.

В коробке, украшенной известным логотипом с витиеватыми буквами — флакон духов. Этот флакон окончательно ее добил. Разве можно еще более красноречиво ткнуть носом в то, что ни ее одежда, ни ее духи таким как Аверин, по выражению Данки, не вставляют?

Оживший экран сообщил, что лимузин приедет через два часа и что ей следует поторопиться. Ольга с отвращением отбросила телефон и закусила губу.

Так и подмывало сложить все обратно в коробку и отправить обратно с лимузином. А самой надеть старый спортивный костюм, который держала для субботников в больнице, и обычное хлопковое белье, которые надевала в критические дни. Духи можно вообще проигнорить. Хорошее мыло, и хватит с него. Приехать на электросамокате — их сейчас полно по городу. И что тогда скажет этот заносчивый засранец?

Но она сама подписалась на чертов контракт — провести ночь с Авериным в обмен на его помощь Данке. Аверин сестре помог, и, надо отдать должное, выложился по полной. Другое дело, что Ольга ждала… Чего? Да чего угодно, только не такого явного очерчивания ее сегодняшней роли.

Вспомнился сериал о турецком гареме, как его наложниц готовили к ночи с султаном. И если бы Аверин додумался прислать абонемент в СПА, чтобы она, упаси Бог, не явилась к нему с небритыми ногами, точно не удержалась бы и послала.

Ладно. Хочет контракт, будет ему контракт. Два часа — это прорва времени, макияж обычно занимает не более пятнадцати минут. Платье из немнущегося шелка, его гладить не надо. Прическу делать — много чести. Просушить волосы феном и уложить щеткой в локоны от силы пятнадцать минут.

Значит, оставшееся время вполне можно проваляться в ванной. А ноги она давно не бреет, хвала небесам и аппаратам для лазерной эпиляции последнего поколения.

Лежа в ароматной пене, Оля пыталась разгадать причины странной, почти маниакальной необходимости прописывать по пунктам все возможные отношения с женщинами.

Она нравилась Аверину, это было видно, надо быть слепым, чтобы не видеть. А есть еще язык тела, по которому каждая нормальная женщина способна определить интерес мужчины. И у Ольги давно была своя шкала, по которой она с легкостью определяла степень этой самой заинтересованности.

Так вот в случае с Авериным все показатели зашкаливали, все без исключения. У него явно сносило крышу рядом с ней, как и у нее самой. Так к чему тогда эта коробка с нарядом бордельной содержанки и лимузин?

Если честно, Оля была уверена, что все у них случится безо всякого контракта, и удобных случаев подворачивалась тьма. Когда они целовались с Авериным, она кожей ощущала напряжение, исходившее от мужского тела. Если бы интим глазами засчитывался за реальный, то они уже давно считались бы любовниками со стажем. Так почему тогда ему нужно именно так?

Но сколько Оля ни спрашивала Вселенную, ее вопросы оставались без ответа. Она до последнего надеялась, что все окажется розыгрышем. Костя сам приедет — да хоть бы и на лимузине, пускай. Прижмет полуобнаженной спиной к стене коридора, проведет колючей щекой от шеи до ключицы и скажет на ухо: