Моя (не) на одну ночь. Бесконтрактная любовь (СИ) - Тоцка Тала - Страница 58

Он поймет, это слово на всех языках мира звучит одинаково. Даже у таких бородатых уродов с автоматами есть мамы.

Оля прижала одну руку к груди, а второй показала на жмущихся друг к другу Костиных сыновей.

— Я мама. Мазер[14]. Муттер[15].

Голос дрожал, но бородач хотя бы опустил автомат. Потом кивнул головой в сторону мальчишек и для убедительности махнул автоматом. Она увидела длинную багровую полосу, тянущуюся по вспоротому рукаву — бандит разодрал руку до мяса. Но автомат сжимал с той же силой.

Быстро, пока он не передумал — а главное, пока не передумала она сама, — Оля пошла к мальчикам.

— Зачем вы это сделали, — с упреком сказал Роб, — теперь мне еще за вас переживать!

Марти молча вцепился в Олины ноги. Она одной рукой обняла малыша, а второй притянула отчаянно храбрящегося Роберта. Они втроем ступили на эскалатор и поехали вверх, где их вместе с остальными заложниками ждали такие же бородатые вооруженные люди в камуфляже.

Ольга почувствовала, как Роберта трясет, хоть он и храбрился. И когда детская ладонь благодарно сжала ей руку, поняла, что все сделала правильно. Даже когда услышала душераздирающее:

— Оля! Нет!

Даже когда увидела пламенеющие глаза на белом как стена лице Аверина, которого за руки удерживали трое охранников торгового центра.

— Нет, Оля!

Быстро вытерла глаза и снова обняла Марти. Она все сделала правильно.

— Я вас вытащу, Роб, слышишь? Не бойтесь ничего, — неслось им вслед.

Оля закрыла глаза, потому что смотреть на Костю было страшно.

— Слышал, Марти? — Роберт старался, чтобы голос не дрожал, поэтому специально растягивал слова. — Не бойся, папа нас спасет. И вы тоже, пожалуйста, не бойтесь, Оля, хорошо?

Потому что тогда ему будет еще страшнее, поняла Оля.

— Не буду, — прошептала она и сморгнула. — Конечно, ваш папа всех спасет.

Телефоны отобрали. Их — всего около тридцати человек — загнали в одно из вспомогательных помещений на техническом этаже и приказали сесть вдоль стен. Оля очень спокойным голосом объяснила мальчикам, что они теперь заложники. И чем сдержаннее себя вести, тем меньше шансов привлечь лишнее внимание.

Она старалась подбирать слова, чтобы не напугать детей еще больше. Понимала, что захватчики скорее всего под наркотой, и любой крик или плач могут вызвать неуправляемую агрессию. Поэтому самое правильное — выполнять все их требования.

Остальные заложники тоже молчали, никто не рыдал и не бился в истерике. В помещении царила гнетущая тишина, изредка прерываемая нервными всхлипами. Кое-кто шепотом молился, с опаской поглядывая на надсмотрщиков.

Время тянулось медленно, оставляя неприятное послевкусие, как след улитки, ползущей по поваленному стволу дерева.

Оля успокаивала мальчиков, но сама понимала, что они здесь надолго. Без воды и еды. Без туалета. Возможно, без движения. Как медик, она знала многое о выносливости человеческих организмов. И даже детских.

К сожалению, ей ничего не было известно о выносливости эмбрионов, и если им троим опасность пока грозила неопределенная, то ее малыш казался намного уязвимее. И беззащитнее. А она не может его потерять, ни за что.

Самое правильное сейчас — сидеть и ждать, когда их освободят. Но она не может ждать. Не должна.

Мимо несколько раз прошелся тот самый громила в камуфляже с раной на руке, который пропустил ее к детям. Скользнул взглядом по ней, по мальчикам.

И Оля решилась. Есть еще одно слово, которое одинаково звучит на всех языках мира. Она очень осторожно подняла руку, а потом ткнула пальцем себе в грудь.

— Медик. Я — медик.

Бородач остановился и уперся в нее тяжелым взглядом. А она все так же осторожно указала на его руку.

— Надо перевязать.

Говорила негромко и ровно, чтобы не спровоцировать агрессию.

Громила посмотрел на свою руку и что-то крикнул своим товарищам, разлегшимся в противоположном углу на сваленных там же заплечных рюкзаках. А потом кивком головы подозвал Олю.

Оставалось теперь встать на непослушных трясущихся ногах и не свалиться. Она поднялась, придерживаясь за стену, при этом приходилось чуть ли не по рукам себя бить, чтобы не хвататься за живот. Им не надо знать. Никому не надо.

— Сидите смирно, — сказала детям, стараясь не шевелить губами, и пошла.

Думала, что придется обходиться тем, что есть в сумке — она по привычке продолжала таскать с собой бинт, вату и спиртовые салфетки. Но ей в руки сунули вполне приличную по содержанию походную аптечку. Так называемую армейскую тактическую — там даже нашелся шовный материал.

Зато обезболивающего не оказалось. Раненый бандит показал на себя, Оля поняла, что он его уже себе уколол. Теперь ясно, почему он так спокойно переносит боль. А может там и позабористее что-то введено, но это не ее дело.

Ее дело промыть рану, продезинфицировать. Стянуть рваные края и зашить. Обработать антисептиком.

Впервые она работала вот так, на коленках. Вспомнился Антон, и Оля с трудом сдержала слезы — как бы ей сейчас понадобилась его помощь! Их всех помощь, а особенно французского спецназа.

Мальчики не сводили с нее глаз, и когда она вернулась к ним и села рядом под стенку, теснее прижались с двух сторон.

Снова тишина, прерываемая тихим плачем и тяжелыми вздохами. Оля закрыла глаза и крепче обняла мальчиков. Зря она понадеялась, зря…

Плеча коснулся металл. Она открыла глаза и вздрогнула. Бандит с перевязанной рукой ткнул ей в плечо автоматом, поймал непонимающий взгляд и глазами указал на дверь.

Быстро поднялась, хоть затекшие ноги не держали, и потянула за собой мальчишек. Марти цеплялся за нее обеими руками, и так было даже удобнее. Оля была уверена, что мальчика оторвать от нее сейчас может только какая-то очень грозная сила.

— Идем молча, — проговорила сквозь сжатые зубы и устремилась вслед за широкой спиной в камуфляже.

Она надеялась, что их просто отпустят обратно, вниз, к эскалаторам. Туда, где люди, где наверняка уже полно полиции, где Костя…

Но их провели через один коридор, потом через второй, заставили подняться по железной лестнице, а потом распахнули дверь и вытолкали наружу.

В лицо ударил морозный воздух. Вечерний воздух, на улице уже порядком стемнело. Оля оглянулась и похолодела — крыша. Они на крыше. И как теперь отсюда спуститься вниз? Через технический этаж не получится, он захвачен террористами.

— Смотрите, там летний ресторан, — дернул ее за локоть Роберт.

Оля обернулась и увидела огороженную крытую террасу с барной стойкой, составленными вокруг столами и сложенными друг на друга стульями. Все было накрыто большими защитными чехлами.

— Идем туда, — потянула она ребят, — нам надо дождаться спецназ.

Террористы явно попали в торговый центр через крышу, и штурмовой отряд тоже наверняка высадится здесь. Главное, не замерзнуть, зато теперь на них не направлены дула автоматов.

Они с Робертом вместе стащили несколько чехлов — прочных, брезентовых. К угловой барной стойке придвинули опрокинутый стол, сверху накрыли чехлом. Получилось убежище, больше напоминающее собачью будку, но разве не все равно, где прятаться от холода?

Тут же под стойкой на полке Оля увидела несколько забытых пледов. Или это нарочно оставили для посетителей смотровой площадки? Хотя зимой вряд ли много желающих торчать на ветру и обозревать город. Она бросила пледы внутрь.

— У нас тут как настоящий домик! — радовался Марти, а она радовалась, что мальчик перестал бояться. И что дети заняты.

Заползла под брезент. Особо тепло не было, но зато не дуло.

— Вы меня не грейте, — сказал Роб. «Хамовитое невоспитанное создание»… — Лучше Марти обнимите, он маленький. А я тепло одет.

«Визгливая истеричка» сам привалился к Оле.

— Нам с вами повезло, вы такая хорошая, — сказал Мартин.