Что такое просвещение - Фуко Мишель - Страница 2

Можно было бы подумать, что все это не слишком отличается от того, что, начиная с XVI века, подразумевалось под свободой совести: права мыслить как хочешь при условии надлежащего повиновения. Однако Кант вводит здесь и другое различение - и вводит его удивительным образом.

Речь идет о различении частного и публичного применения разума. Кант сразу же добавляет, что разум должен быть свободен в своем публичном применении и ограничен в частном. Это, слово в слово, противоположно тому, что обычно называют свободой совести.

Здесь требуется уточнение. Что такое, согласно Канту, частное употребление разума? В какой области оно осуществляется? По словам Канта, человек применяет разум частным образом тогда, когда он выступает как часть механизма, то есть когда он играет определенную роль в обществе, выполняет определенные функции. Находясь на военной службе, платя налоги, будучи священником в приходе или правительственным чиновником, человек становится частным сегментом общества, он оказывается в определенной позиции, в которой он должен выполнять правила и преследовать определенные частные цели. Кант не требует от человека слепого и неразумного повиновения, но разум здесь должен применяться к определенным условиям, подчиняться определенным целям. И, следовательно, здесь не может быть свободного применения разума.

Напротив, когда применение разума есть единственная цель рассуждения, когда человек рассуждает потому, что он разумное существо (а не потому, что он часть механизма), потому, что он принадлежит к разумному человечеству тогда применение разума становится свободным и публичным. Aufkl(rung - не только процесс, гарантирующий индивидам их личную свободу мысли. Aufkl(rung есть совмещение [superposition] всеобщего, свободного и публичного применения разума.

Это приводит нас к четвертому вопросу, возникающему по поводу кантовского текста. Понятно, что всеобщее (то есть не связанное ни с какой частной целью) применение разума является делом самого человека исвобода этого применения может быть обеспечена только чисто негативно, через отсутствие всякого преследования; но как может быть обеспечено публичное применение разума? Очевидно, Aufkl(rung не может пониматься только как всеобщий процесс, захватывающий все человечество или как обязанность, предписанная индивидуумам, - Aufkl(rung оказывается еще и политической проблемой. Вопрос, во всяком случае, состоит в том, как может применение разума принять необходимую для него публичную форму, как это мужество знания [l' audace de savoir] может осуществляться среди бела дня, в то время, как люди повинуются со всей возможной точностью. И Кант, наконец, в почти откровенной форме предлагает Фридриху II своего рода договор. Его можно было бы назвать договором между разумным деспотизмом и свободным разумом: свободное публичное применение автономного разума будет наилучшей гарантией повиновения, при том, однако, условии, что политический принцип, которому следует повиноваться, сам будет находиться в согласии со всеобщим разумом.

На этом отвлечемся от текста. Я вовсе не считаю, что он может служить адекватным описанием Aufkl(rung; и мне кажется, что ни один историк не смог бы удовлетвориться им при анализе социальных, политических и культурных трансформаций, имевших место в конце XVII века. Однако, несмотря на то, что этот текст возник в связи с определенными обстоятельствами, я считаю, что следует, не преувеличивая его место среди сочинений Канта, подчеркнуть связь между ним и тремя кантовскими Критиками. Этот текст описывает Aufkl(rung как момент, когда человечество начинает применять свой собственный разум, не подчиняясь никакому авторитету; но именно в этот момент становится необходимой критика - поскольку она призвана установить условия законного применения разума и таким образом определить, что возможно знать, что должно делать и на что можно надеяться. Незаконное применение разума порождает иллюзии, догматизм и гетерономию; и напротив, автономия разума может быть обеспечена только тогда, когда определены принципы его законного применения. Критика в эпоху Aufkl(rung становится своего рода бортовым журналом разума, и наоборот, Aufkl(rung есть эпоха Критики.

На мой взгляд, нужно подчеркнуть отношение между этим текстом Канта и другими его текстами, касающимися истории. Те, по большей части, стремятся определить внутреннюю конечную цель [finalit(] истории, ту точку, к которой стремится история человечества. В то же время данный анализ Aufkl(rung, определяющий его как переход человечества к состоянию совершеннолетия, располагает актуальность по отношению к этому движению в целом и к его основным направлениям. Но, в то же время, текст показывает, каким образом в актуальный момент каждый оказывается определенным образом ответственным за этот общий процесс.

Я бы хотел выдвинуть такую гипотезу: этот небольшой текст располагается на стыке критической рефлексии и рефлексии исторической. Это - рефлексия Канта по поводу актуальности его собственной работы. Разумеется, философы и раньше указывали причины, побуждающие их осуществлять свою работу в тот или иной исторический момент. Но мне кажется, что здесь в первый раз философ поставил в такую тесную внутреннюю связь свои работы о познании, историческую рефлексию и частный анализ того конкретного момента, в который - и ради которого - он писал. Размышление о "сегодня" как о различии [difference] в истории и как о поводе для частной философской задачи - вот что кажется мне новым в этом тексте.

Если рассмотреть его таким образом, в нем можно увидеть исходную точку, эскиз того, что я назвал бы установкой современности [l' attitude de modernit(].

II

О современности часто говорят как о эпохе или, во всяком случае, как о совокупности черт, характерных для эпохи. Ее помещают в календаре, где ей предшествует пред-современность, более или менее наивная или архаическая, а за ней идет загадочная и волнующая пост-современность [post-modernit(]. И тогда можно спросить, является ли современность продолжением и развитием Aufkl(rung, или же в ней следует видеть разрыв, отклонение от фундаментальных принципов XVIII века.

Относясь к тексту Канта, я задаю вопрос: можем ли мы рассматривать современность не как исторический период, а как установку? Под установкой я подразумеваю способ отношения к актуальности; добровольный выбор, делаемый отдельными людьми, и, наконец, способ мыслить и чувствовать, способ действия и поведения, который одновременно указывает на определенную принадлежность и выступает как задача. Несомненно, это несколько напоминает то, что греки называли этосом. И, следовательно, я считаю, что скорее стоило бы стремиться не к тому, чтобы отличить период современности от периодов пред-современности и пост-современности, а к пониманию того, как установка современности противостояла "контр-современным" установкам.

Чтобы вкратце охарактеризовать эту установку современности, я воспользуюсь примером, который здесь почти необходим: речь идет о Бодлере, поскольку именно в его лице мы имеем дело с одним из самых утонченных сознаний современности в XIX веке.

1. Часто пытаются определять современность через осознание прерывности времени: через разрыв с традицией, чувство нового, головокружение от происходящего. Бодлер, казалось бы, говорит именно это, когда определяет современность как нечто "преходящее, ускользающее, случайное". Но для него быть современным означало не осознать и принять это непрерывное движение, а, наоборот, оказаться по отношению к нему в определенной установке; и эта произвольная и непростая установка заключается в том, чтобы схватить нечто вечное, находящееся не по ту сторону настоящего мгновения и не позади него, а в нем самом. Современность отличается от моды, то есть от простого следования течению времени; эта установка позволяет схватить то "героическое", что есть в настоящем. Современность - не просто чувствительность к скоротечному настоящему; это - воля к "героизации" настоящего.