Убийство времен русского ренессанса - Дудинцев Олег - Страница 29

• Предыдущая
• 29/34
• Следующая

Скоков не ведал о его тайных помыслах и с первых же минут знакомства продемонстрировал товарищу подполковнику свою неколебимую позицию, чем сильно того расстроил.

– Может, ему по башке настучать? Сразу, как миленький, заговорит! – предложил на ухо своему шефу один из сопровождавших Скокова оперативников, но Медунов после услышанного поморщился,

– Не стоит. Для ареста и без его признания оснований хватит. Зачем лишний раз прокуратуру нервировать, – так же шепотом ответил тот.

В течение двух часов он, словно гипнотизер, воздействовал на сознание Скокова, внушая тому пагубность его поведения, но тот был непробиваем и лишь попросил сообщить жене о его возвращении.

Так и не добившись от Скокова желаемого результата, на Литейный из городской прокуратуры привезли следователя, который, выслушав сыщиков, поверг их в уныние:

– Все это, коллеги, замечательно, но трупов у нас нет, все доказательства косвенные, и к тому же он молчит. Так что радоваться особенно нечему.

– И что же ты предлагаешь? – насторожился Медунов.

– На десять суток я его без предъявления обвинения задержу, а с арестом пусть прокурор решает… Но будет лучше, если он все же признается. Тогда хоть трупы отыщутся, а это уже прямые улики.

Уверенные в несокрушимости имеющихся на руках доказательств, оперативники были обескуражены и по приказу Медунова бросились на поиски Кузякина и Тамары с проспекта Энтузиастов, чтобы провести с ними очные ставки. Следователь допросил Валентина, а тот ко всеобщему удивлению отказался от адвокатских услуг, мотивируя свой отказ отсутствием денег.

– Вам по закону бесплатно положено, поскольку наказание по вашей статье вплоть до высшей меры, – разъяснил ему следователь. – Вы это понимаете?

Скоков утвердительно кивнул головой, но наотрез отказался от адвоката и продолжал молча игнорировать вопросы, касающиеся убийств.

– Как же ты из Всеволожска удрал? – не выдержав столь угнетающего молчания, спросил его Медунов.

– Бог миловал. Я за всем этим с улицы любовался. Меня теперь на митинги калачом не заманишь, – простодушно признался Скоков и поинтересовался, кто его продал милиции.

– Откровенность за откровенность – не брат, – ответил Медунов: – С ним пришлось повозиться.

Это обстоятельство заметно обрадовало Скокова и вдохнуло в него дополнительные силы, он мужественно перенес очные ставки с Кузякиным и Тамарой, принял их извинения и даже отпустил им грехи.

Памятуя о словах следователя относительно шаткости доказательств, Медунов решил испробовать еще один ход и предложил Скокову свидание с женой, но тот отнесся к этому с недоверием.

– Напрасно сомневаешься. Все в наших силах, если человек себя прилично ведет, – объяснил Медунов, рассчитывавший повлиять на Скокова с помощью Надежды. – У тебя же дочка поступает.

– Вы же пообещали ее не трогать, – откликнулся Скоков.

– Я свои обещания помню. Но мы думали, что ты во всем сознаешься, а ты как-то странно себя ведешь.

– Насчет признания уговора не было.

Медунов, уставший от пустых разговоров, связался по телефону с Надеждой и пригласил ее на утро для свидания с мужем, который во время их беседы нервно ерзал на стуле.

– На сегодня, пожалуй, хватит, – сказал Медунов, положив трубку, и принялся давать Скокову последние рекомендации.

Тот молча слушал начальника «убойного» отдела, и внезапно ему вспомнился ночной ялтинский пляж и сидящая на лежаке Люба. Голос говорящего Медунова слился с рокотом морского прибоя, и Валентин перестал понимать смысл произносимых им слов.

– Ты что, заснул? – неожиданно прервал тот его сладкие грезы.

– Что вы! Я вас внимательно слушаю, – соврал Скоков.

– Я спрашиваю, ты не можешь «тамбовцем» назваться?

На месте растворившейся Любы в сознании Скокова возникла географическая карта, которую он принялся изучать в поисках города Тамбова.

– Я же коренной ленинградец, – мысленно пошарив по карте, ответил он.

После такого ответа Медунов кисло улыбнулся и распорядился увести Скокова в следственный изолятор. Сам же он вторично побрился, прилизал на голове волосы, почистил костюм и, дабы вовремя застолбить себе место в очереди на начальственную милость, направился докладывать генералу о раскрытых убийствах.

– А он, случайно, не «тамбовец»? – с надеждой в голосе спросил его генерал после красочного доклада.

– Точно пока не установлено, но такой вариант не исключен, товарищ генерал, – слукавил Медунов, не теряя надежды на удачный исход предприятия.

Его ответ пришелся генералу по душе, он крепко пожал Медунову руку и по-отечески похлопал по плечу. А уже через час в министерство пошел отчет о блестяще проведенной уголовным розыском многомесячной оперативной разработке и раскрытии серии «заказных» убийств. Вечером же «народный» генерал уже с экранов телевизоров, как всегда душевно и трогательно, вещал доверчивым горожанам о том, что по организованной преступности города нанесен еще один сокрушительный удар.

Не принесло желаемых дивидендов и организованное Медуновым на следующий день свидание Валентина с женой. После объятий и поцелуев тот поинтересовался у Надежды результатом собеседования в университете.

– Все удачно, но окончательное зачисление будет в конце августа, после мандатной комиссии, – объяснила Надежда.

Это известие удручающе подействовало на Валентина, он опять замкнулся и впал в раздумье, грызя принесенный женой огурец. Как не старалась она повторять заученные фразы, подсказанные ей Медуновым, как не умоляла во имя его же блага признаться во всем милиции, Скоков продолжал молча хрустеть огурцом.

Медунов прервал это бессмысленное занятие. Скоков снова был водворен в изолятор, а полная отчаяния Надежда покинула дом на Литейном.

Все последующие за этим дни следователь и оперативники проводили очные ставки между задержанным и «го работодателями, многие из которых были по горло сыты общением с милицией и безжалостно его изобличали. Скоков уже не казался им благородным освободителем, а его непрошибаемое упорство сначала вызывало у них раздражение, а затем и нескрываемую злость. Надежде стали поступать звонки с угрозами и бранью в адрес мужа, двое из числа звонивших потребовали вернуть деньги, заплаченные Скокову. Надежда мужественно сносила нападки, лишь изредка срываясь и облегчая душу в словесной перепалке.

На деньги, отложенные на покупку стиральной машины, она без ведома Валентина наняла ему адвоката, который через неделю после ареста Скокова заявился к нему в «Кресты».

Скоков был крайне удивлен, когда его вызвали из камеры для встречи с защитником, и отказался было идти, но, увидев в руке охранника резиновую дубинку, вынужден был подчиниться и, заложив руки за спину, отправился на навязанное ему свидание.

В следственном кабинете его ожидал сидящий за столом холеный лысеющий мужчина лет пятидесяти, одетый в шикарный костюм темно-синего цвета и белоснежную рубашку с ярким цветастым галстуком, безымянный палец мужчины украшал массивный золотой перстень с крупным бриллиантом. Респектабельный вид адвоката не вязался с окружающей обстановкой: бетонными стенами, грязным зарешеченным оконцем и тускло мерцающей под потолком электрической лампочкой. Поэтому, увидев его, Скоков, одетый в поношенный спортивный костюм брата и стоптанные ботинки без шнурков, остановился в полной нерешительности.

– Не робей, Валентин, присаживайся. Я ведь не судья, чтобы передо мной навытяжку стоять, – по-свойски предложил адвокат и представился Мыльниковым Борисом Аркадьевичем.

– Я же от адвоката отказался, – неуверенно произнес Скоков, усевшись на привинченный к полу стул.

– Меня твоя жена упросила, – объяснил Борис Аркадьевич, достал из «дипломата» пачку американских сигарет, распечатал ее и небрежно бросил на стол. Скоков отказываться не стал и прикурил от протянутого «Ронсона».

– Можешь всю пачку забрать, – предложил Мыльников. – Я тебе еще чай принес, сокамерников угостишь. Отношения в «хате» необходимо поддерживать. Не обижают тебя? – поинтересовался он.

• Предыдущая
• 29/34
• Следующая