Беременна в расплату (СИ) - Шарм Кира - Страница 11

Их держат за горло и смотрят, как лопают глаза.

Их тела разрывают с хрустом напополам. Впитывая аромат дымящегос мяса!

А падальщикм это хуже дерьма.

Выжидают.

А у меня глаза спекаются от палящего солнца.

Вперед. Вперед смотреть. На блядский песок. На океан блядского песка, который никогда, кажется, не закончится.

А я смотрю на них.

Вижу их чертовы клювы.

Кажется, они готовы дрожать и приплясывать от нетерпения вкусить свежено мяса.

А клювы у них не хера не детские. Такими череп проломить запросто.

Но нет.

Сила. Она изнутри идти должна. Тогда ты и со слабым клювом и на подкашивающихся ногах сможешь заклевать любого насмерть.

Эти бы смогли. Меня сейчас. Вот такого.

Смогли, но, сука, внутри у них этого нет.

Темнеет и ни хрена не становится легче.

Холод обволакивает. Окутывает. Сначала приносит облегчение. А после парализует все суставы.

И падальщики, стервятники эти блядские, подлетают ближе.

Ждут. Пока упаду. Свалюсь.

Отлетают от трупов по обе стороны моей дороги.

Темнеет. И смрад становится нестерпимым.

Откуда их столько? Гниющих здесь на этом разжаренном песке?

Чем дальше иду, тем их больше.

Будто аллея мертвых.

Вначале было несколько. С большими промежутками.

Но сейчас эти раздутые, расклеванные подлым вороньем тела валяются по обе стороны меня грудами!

— Ни хрена. Я не собираюсь здесь валяться вместе с вами, слабаками, — хриплю, чувствуя, как песок иглами пронзает горло, раздирая его в клочья.

- И тебя не собираюсь кормить, — хватаю за клюв наглую трусливую птицу.

Откручиваю клюв, который с трусостью пытается кольнуть ладонь.

С бешеной дикостью впиваюсь зубами в его горло, а после и в тушу.

Кости скрипят под моими зубами, а стая его собратьев и с диким воплем разлетается в стороны.

Вот так. Чмошники они, твоя стая. Лучше в одиночку. Чем с такими друзьями. С такой семьей.

Твоя кровь, мерзкий падальщик, отдает мне кровью трупов, что валяются с обеих сторон.

Простите, кем бы вы ни были. Но в этой жизни выживает сильнейший.

Чернота ночи сменяется ярким светом.

Палящий жар, срывающий остатки кожи превращается в ледяную ночь.

Этот проклятый холод ни хрена не приносит облегчения.

Он добивает. Выворачивает суставы. Дробит кости. Выедает глаза льдом и чернотой не хуже палящего солнца. Так, что тонкая пленка трещит и хочет лопнуть.

И стоит чуть пошатнуться, как эта дикая голодная свора налетает со всех сторон.

Клацает клювами прямо в ухо. У глаз. Дергается, жадно бьет крыльями, чуя скорую добычу.

Главное не останавливаться. Передвигать уже ни хрена не слушающиеся ноги. Идти вперед, хоть хрен знает, что там ждет. Есть там вообще хоть что-нибудь, в этом гребанном впереди.

Что в темноте непроглядной, что в слепе солнца. Ни хрена не ясно. Один песок, который уже кажется, начинает хрустеть не только на зубах и в глазах. Уже в венах.

Пекло. Ночь. Ночь и снова пекло.

Челюсти хрустят, сжатые до хруста.

Суставы на сжатых кулаках превращаются в ободранные натянутые нервы. Будто обглоданные. Этой проклятой пустыней!

И эта вонь. Нестерпимая вонь трупов по обе стороны. Ни хрена она не ослабевает без солнца.

Кажется, весь пропитался ею насквозь. Подыхать буду, а мне вонять этой пустыней будет.

Но хрен я лягу там вместе с вами. Хрен.

Если есть ад, то я уже в нем. И я его пройду. Падать ниже некуда!

Я перестаю быть человеком.

Перестаю думать. Видеть. Ощущать усталость или боль.

Перестаю даже реагировать на клацание клювов надо мной.

Я просто превращаюсь в движение.

Сквозь адскую боль и слабость. Сквозь это пекло.

Идти. Шаг. Еще один. Еще. В этом весь смысл, хоть кажется, пустыне не закончиться. Никогда, на хрен, не закончиться!

Сколько уже их сменилось, жаркого и ледяного адов?

Я теряю счет.

И уже привыкаю к мысли, что здесь мне и остаться. Нет ничего. Ничего нет, кроме этого проклятого песка!

И глазам не верю, когда вижу вдалеке белоснежный дом.

Кажется, галлюцинация. Схожу с ума или мне приходит конец.

Упрямо иду, стараясь не прибавлять шагу. Не истратить последние силы.

Не давая сердцу возможности забиться в отчаянной надежде.

Все смертники здесь наверняка видели свой мираж.

И хрен его знает, что убивает сильнее. Миражи или безнадега.

Просто иду.

Но дом вырастает. Обретает более ясные очертания, хоть и вижу все только сквозь дымку.

На последнем издыхании делаю последний шаг.

Отчаянно колочу в двери.

И…

Твою мать!

Кажется, я таки сдох и продолжаю брести по своему персональному аду!

Дверь открывается, а за ней я вижу сияние.

Сияние, окутывающее нереальной красоты девушку. Ангела? Демона?

Я вижу только огромные глаза. Длинные черные волосы, что оплетают ноги до самых щиколоток.

Красные. Сочные губы.

Твою мать. Сочные!

В них хочется впиться. Вонзиться зубами. И не отпускать, пока я не выпью всю влагу из нее!

А дальше провал. И снова темнота. Уже настоящая.

* * *

12 Глава 12.

Чернота ночи сменяется ярким светом.

Палящий жар, срывающий остатки кожи превращается в ледяную ночь.

Этот проклятый холод ни хрена не приносит облегчения.

Он добивает. Выворачивает суставы. Дробит кости. Выедает глаза льдом и чернотой не хуже палящего солнца. Так, что тонкая пленка трещит и хочет лопнуть.

И стоит чуть пошатнуться, как эта дикая голодная свора налетает со всех сторон.

Клацает клювами прямо в ухо. У глаз. Дергается, жадно бьет крыльями, чуя скорую добычу.

Главное не останавливаться. Передвигать уже ни хрена не слушающиеся ноги. Идти вперед, хоть хрен знает, что там ждет. Есть там вообще хоть что-нибудь, в этом гребанном впереди.

Что в темноте непроглядной, что в слепе солнца. Ни хрена не ясно. Один песок, который уже кажется, начинает хрустеть не только на зубах и в глазах. Уже в венах.

Пекло. Ночь. Ночь и снова пекло.

Челюсти хрустят, сжатые до хруста.

Суставы на сжатых кулаках превращаются в ободранные натянутые нервы. Будто обглоданные. Этой проклятой пустыней!

И эта вонь. Нестерпимая вонь трупов по обе стороны. Ни хрена она не ослабевает без солнца.

Кажется, весь пропитался ею насквозь. Подыхать буду, а мне вонять этой пустыней будет.

Но хрен я лягу там вместе с вами. Хрен.

Если есть ад, то я уже в нем. И я его пройду. Падать ниже некуда!

Я перестаю быть человеком.

Перестаю думать. Видеть. Ощущать усталость или боль.

Перестаю даже реагировать на клацание клювов надо мной.

Я просто превращаюсь в движение.

Сквозь адскую боль и слабость. Сквозь это пекло.

Идти. Шаг. Еще один. Еще. В этом весь смысл, хоть кажется, пустыне не закончиться. Никогда, на хрен, не закончиться!

Сколько уже их сменилось, жаркого и ледяного адов?

Я теряю счет.

И уже привыкаю к мысли, что здесь мне и остаться. Нет ничего. Ничего нет, кроме этого проклятого песка!

И глазам не верю, когда вижу вдалеке белоснежный дом.

Кажется, галлюцинация. Схожу с ума или мне приходит конец.

Упрямо иду, стараясь не прибавлять шагу. Не истратить последние силы.

Не давая сердцу возможности забиться в отчаянной надежде.

Все смертники здесь наверняка видели свой мираж.

И хрен его знает, что убивает сильнее. Миражи или безнадега.

Просто иду.

Но дом вырастает. Обретает более ясные очертания, хоть и вижу все только сквозь дымку.

На последнем издыхании делаю последний шаг.

Отчаянно колочу в двери.

И…

Твою мать!

Кажется, я таки сдох и продолжаю брести по своему персональному аду!

Дверь открывается, а за ней я вижу сияние.

Сияние, окутывающее нереальной красоты девушку. Ангела? Демона?