Это моя дочь (СИ) - Шайлина Ирина - Страница 21

И снова заплакала, а ложка, оставленная в чашке тонко задребезжала, словно за компанию заревела.

— Понимаю, — успокоил я. — Мне тоже было страшно. Думаю, пора, пошли. Тянуть время бессмысленно.

Вздохнула, поднялась, выпрямила спину, посмотрела на меня, ожидая поддержки. И пошла следом. Открыл дверь в комнату, и все на свете проклинаю. Почему все случилось именно так, а не иначе? Почему так сложно просто быть счастливыми, без заморочек, драм и страданий?

— Даша, — позвал я.

Выглянула из своего зашторенного домика. На Настю смотрит цепким, оценивающим взглядом, словно примериваясь к врагу и мне снова страшно — потому, что мне кажется, что Даша куда сильнее своей родной матери. То ли воспитание Ольги дало плоды, то ли мои гены… Но факта не отменить.

— Господи, твои глаза, Дем, у неё твои глаза, — поразилась Настя. — Ты видишь?

— Я вижу, — ответил я. — А она слышит, Насть, ей скоро шесть.

Покраснела. Сделала шажок вперёд. Протянула примиряюще ребёнку руку, улыбнулась. А Даша…просто захлопнула свой домик, то есть шторы задернула обратно.

— Милая, — растерянно позвала Настя. — Я твоя мама…

— Моя мама уехала, — чётко сказал ребёнок из-за штор. — Он её прогнал. Я отсюда не выйду, это мировой заговор, я видела такое по телевизору.

— Но как же так, — натянуто улыбнулась Настя. — Я к тебе ехала издалека.

— Вот и едь обратно, — резюмировал ребёнок.

Я закатил глаза — чего-то подобного и ожидал. У Насти в глазах слезы, она явно не знает, что делать, Даша явно не собирается идти на мировую. И не пойдёт, знаю. С ней нужно договариваться. Но не уверен, что можно взять и просто уболтать ребёнка на другую маму.

Тем временем из-за наделаннного нами шуму проснулся один из котят. Корзинка стояла прямо у кровати, котята ночью перелазили к Даше и она, слава богу, лучше спать стала. Котенок самой обычной полосатой окраски лениво потянулся, сам тощий, брюхо здоровое — никак не отожрется на радостях. Зевнул. Они уже успели привыкнуть, что они здесь пуп земли — даже охрана их втихаря тискала, а уж Даша то… Поэтому смело протопал вперёд и потёрся о Настину ногу.

Настя посмотрела вниз, на шаг отступила в сторону, и…чихнула.

— Демид, — поразилась она. — Ты забыл, что у меня аллергия?

Чёрт — и правда забыл. Но если бы и помнил, все равно бы не смог отказать дочери. С таким решительным видом она пихала этих котят в переноску, так баюкала всю дорогу…

— Забыл, — согласился я.

Тут из-за штор выглянула Дашка. Немного успокоенная — это хорошо. Но радоваться рано. Я знаю, что Даша просто терпит нас, терпит меня, ожидая, когда приедет её мама. Мама Оля.

— Аллергия? — спросила Даша. — Ты покраснеешь, будешь чихать, плакать и не сможешь дышать, как Вера?

— Да, — улыбнулась Настя, обрадованная тем, что ребёнок пошёл на контакт.

Дашка спрыгнула с подоконника, Шагнула, но не к Насте. Поймала котёнка на руки.

— Вот и не приходи. У меня два котёнка! Ещё Мурзик есть, он под кроватью спит, а ещё щенок, он пока внизу потому что ночью обкакался! Прямо вот здесь накакал, где ты стоишь.

И довольная вытащила второго котёнка из под кровати, не особо церемонясь, и уже сними обратно в домик, за шторы.

Проснулась я от крика петухов. Орали они так, словно и правда рады наступающему дню — задорно, с огоньком. Я смотрю в сизые утренние потемки и не сразу понимаю, где нахожусь. Привычно охватывает паника — Дашка рядом не сопит. А потом…я же сильная. Справлюсь. Не снились сны совсем. От этого было тревожно. Кажется вдруг, что снилось что-то важное, вещее, а я, глупая, просто забыла…

Хотелось в душ, но его не было, надев валенки огромного размера, что в тамбуре стояли, побежала в баню. Она едва тёплая, после вечерней топки, но сполоснуться мне удалось. Пахнет сыростью и берёзовым запаренным листом, в предбаннике под потолком паутина, в ней, завернувшись в кокон для тепла, спит до весны паук.

Переодеваюсь, сушу волосы, привожу себя в порядок, и все это время на меня внимательно смотрят две пары кукольных глаз. Карие и голубые. Я повернусь — они смотрят. Но не страшно от этого, скорее — спокойно. Словно понимаю, что все правильно делаю.

Попив пустого, без ничего чаю, взяла документы и пошла в больницу, благо, уже рассвело. Этот городок я толком и не видела раньше при свете дня — привезли к ночи, ночью и сбежала. Теперь иду по прямой, словно по линейке меряной улице, по сторонам глазею.

Внимательно смотрю на роддом, единственный здесь. Маленький, чистенький. На первом этаже гинекология — и работают что тут, что наверху в родильном отделении, одни и те же врачи. А фамилии я помнила все, словно только вчера все это случилось, словно жизненно важно было запомнить…

— Можно закрепиться? — спросила я, наклонившись к окошку регистратуры. — Или давайте просто платно на приём к Ерофеевой.

— Документы давайте, — чирикнула девушка.

Получила бумаги, споро защелкала по клавиатуре ухоженными ноготками, что-то тихонько напевая под нос. Взяла с меня триста рублей за приём — цены здесь вполне демократичные.

В длинном коридоре на лавочках — несколько беременных девушек разной степени пузатости. Тоже болтают, улыбаются. У широкого окна раскидистый холеный фикус. И вообще атмосфера такая…гармонии. И конкретно в этом здании, и во всем городке. Почему же тогда именно здесь со мной случилось то, что напрочь перевернуло мою жизнь?

Ерофеева мне узналась и вспомнилась сразу. И слезы на глаза сразу навернулись, так живо воспоминания накатили. Я стою, стараюсь не реветь, медсестра мне стандартные вопросы задаёт.

— Возраст?

— Тридцать лет, — ответила я.

— Дети? Роды? Беременности?

Я замялась. А потом…солгала.

— Нет. Но хочу очень. Дочку.

— Хотеть это хорошо, — кивнула Ерофеева, надевая одноразовые перчатки. — Давай залазь на кресло, будем твою хотелку инспектировать.

У гинеколога я не была уже давно, и теперь чувстовала небольшой стеснение, словно в первый раз пришла. А ещё понимала, что я лгу женщине, которая когда-то так добра была ко мне… Возможно, как никто другой. Я разделась, сложила вещи на кушетку, послушно и немного неловко, залезла на гинекологическое кресло.

Врач проводила со мной все стандартные манипуляции, я терпела, и старалась не морщиться. А потом… Она вдруг отошла на шаг назад и внимательно посмотрела мне прямо в глаза.

— Вы отлично выглядите, — сказала вдруг не к месту. — Как девочка, только очень женственная. Вы хороши со всех ракурсов. Только, какого черта вы мне лжете? Милочка, я на женские прелести уже почти сорок лет смотрю, как вышла с института, так и работаю, все местные ребятишки от мала до велика, моя заслуга. Вы рожали. Зачем лжете?

Я молчу, пусть и готова была к такому повороту событий, все равно слов для ответа не нахожу и снова реветь хочется. Слезла с кресла, чуть не упала, потянулась за вещами дрожащими руками, оделась.

— Это мне лгут, — глухо ответила я. — Все. Я и правда родила. Почти шесть лет назад. Здесь, на втором этаже. Роды вы принимали. Только ту дочку, что я кормила грудью и вырастила, у меня отняли. А ту, что я родила…я не видела её, она погибла, не узнав тепла материнских рук. Поэтому я здесь. Я за правдой пришла. Дайте мне её.

Женщина попятилась назад, села мимо стула, приземлившись на пол. Я хотела помочь ей встать, но медсестра оттолкнула меня одприв гневным взглядом, и сама помогла. Я стою и не знаю, как быть, а женщина, что так много для меня сделала, потирает левую сторону груди.

—Таблетку? — всполошилась медсестра. — Или давление померить?

— Будет, Лерочка, — отмахнулась Ерофеева. — Иди лучше чаю завари и валерьянки туда накапай. Иди, иди, не сожрёт меня никто.

Щуплая боязливая Ленка пару раз оглянулась, но за чаем пошла. Дверь приоткрылась, из коридора кто-то заглянул — интересно, видимо, что за грохот.