Это моя дочь (СИ) - Шайлина Ирина - Страница 34

— Тебе домой не пора?

Услышав мой вопрос Настя от меня отпрянула. Посмотрела круглыми удивленными глазами, словно не веря в мои слова.

— Ты меня гонишь? Из нашего дома? Прочь от моей дочери?

— У тебя брат умер, — напомнил я. — Тебя надо быть рядом с ним.

Ушла, дверью хлопнув. Ещё истерик не бабских мне не хватало. Куда больше меня пугало состояние Даши. У неё тоже была истерика. Скорее, шок. Молчаливый и страшный. Мне казалось, что я просто теряю ребёнка. Нет, она не умирает, слава богу, но все равно от меня ускользает. Ещё немного и я просто не смогу найти к ней пути.

Она в комнате сидела. Даже не на подоконнике. Просто, на кровати. Смотрела в никуда, ни на что не реагировала. Не говорила. Так — два часа уже. И врач был, и на него она тоже нисколько не отреагировала. Лучше бы ругалась со мной и планы строила, как через забор сбежать. Молчаливой и сломленной она меня пугала. Я её не узнавал.

— Машину, — распорядился я, бросив попытки разговорить ребёнка. — Скорее.

Когда выходил из дома набрасывая пальто машина уже у дверей стояла. Решение ехать было совершенно спонтанным. Не знаю, что я увидеть хотел. Своими глазами убедиться в том, что Ольга сдалась? Так же, как и наша маленькая дочь? Поняла всю бессмысленность своих попыток и уехала в очередной чужой город?

В квартиру вошёл, постоял на пороге. Жилье пахло пустотой. Понятно было, что здесь и не живёт никто. Вошёл в комнату — пыльно, брошено. Но не беспорядок, нет. Просто бесприютность и ненужность. На кухне, на дверцей холодильника детский рисунок. Взял его и рассматривал долго — сомневаюсь, что в ближайшие месяцы Даша подарит мне что-то похожее.

— Ее как будто здесь и не было, — задумчиво сказал я в пустоту.

Если бы я ещё увидел следы самого бегства. Или борьбы. Хотя, с кем ей бороться? Михаила, и того уже нет больше, да и происходило все в другом городе. Здесь Ольга была в безопасности. Ей не от кого было бежать — только от меня.

Вышел из квартиры, которая так и не открыла мне своих тайн — пустая, ненужная поездка, остановился у подъезда. И здесь больше делать нечего, и уезжать не хочется. Словно держит что-то. Будто не узнал что-то, не сделал важное, такое, что потом поздно будет.

Курить захотелось остро, до дрожи, как всегда, когда вспомнилась некстати вредная, давно уже брошенная привычка.

— Сигарету дай, — сказал водителю, который ждал меня у автомобиля.

Я даже не знал, курит ли он — ни разу не видел. Но тот сразу послушно протянул мне пачку. Достал одну сигарету, закурил. Сухой дым щиплет горло. Обернулся, посмотрел на дом. Ехать нужно, ничего меня здесь не держит. Скользнул взглядом по подъезду, окнам, фасаду, и вдруг замер.

— Постойте, — задумчиво сказал я.

Водитель понял, что я обращаюсь не к нему, но все равно, на всякий случай вытянулся в струнку. Я сигарету недокуренную отбросил, пошёл вперёд, проваливаясь прямо в сугробы — тротуар был расчищен, но вдоль стен снега было немерено. В штаниры сразу снега набилось, вспомнилось, как с Ольгой спасались… кто бы подумал, что эти воспоминания так скоро будут вызывать улыбку? Она все же удивительная, это Ольга. С ней ничего не бывает обычным.

Под конец склего короткого пути провалился уже по колено. Остановился. Присвистнул — не показалось. Картина совершенно неприметная — те же сугробы и загораживают.

Это горшок. Обычный, для цветов. Упавший сверху. Раскололся, половинки глубоко впечатались в снег, запорошили его чёрной землёй. И само растение имелось, сломанное, замершеее, безвозвратно погибшее.

Голову наверх поднял, отсчитал окна — так и есть, Ольгино прямо по курсу. Кухня. И снег с откоса сметен. И как это было? Ольга приехала вечером, а она точно приехала, мой же водитель отвёз. Потом рассердилась на что-то, открыла окно, выбросила вниз горшок с несчастным цветком, а потом уехала? Как-то… странно.

Бросился к подъезду, влетел наверх, забыв про лифт, перешагивая через три ступени. Снова вошёл в комнату. Осторожно, чтобы ничего не испортить и не наследить, скоро будут специалисты работать. Наклонился, осматривая поверхности — на всех них ровный, непотревоженный слой пыли. Вещи в порядке. А вот диванчик, на котором судя по всему спала Дашка. На нем неопрятно скомкана подушка, кто-то сидел здесь, судя по всему долго. Рядом на журнальном столике пыль потревожена. Книга лежит, открытая на сорок шестой странице. Ольга сначала села, читала, а потом внезапно пошла и выбросила цветок? Видимо ей очень не понравился сюжетный ход.

На кухне так же. На столешницах пыль ровным слоем. Зато стол и подоконник тщательно вытерты. Ольга весьма избирательна в уборке. Я достал телефон. Набрал номер детектива.

— Ярослав, — спросил я, когда он взял трубку. — Почему мы два года задавались вопросом, куда делась Ольга, и ни разу не задумались над тем, откуда она взялась?

Утро было привычно холодным. В окошко задувает ветер, иногда встаю, смотрю на улицу. Снег чистый нетронутый, только на подоконнике мои следы. Стена какого сарайчика. Рябина, яркие, красно — оранжевые ягоды под снежными шапками. Красиво.

А я жду и снова думаю о том, что не приду. И Даша окончательно решит, что не нужна мне. Что я предала её. Снова. И тоска глухая, безнадежность, такая, что хоть с разбегу о стенку головой. Но я терплю. Голова мне ещё пригодится. Желательно — целая. Я буду той самой лягушкой, которая смогла взбить масло в кувшин и не сдохла. Она смогла и я смогу.

Машина подъехала тогда, когда солнце уже стояло, светило в полную силу так, что глазам больно. Лучи искрили о снежные грани так радостно, словно все перепутали, словно весна настала.

— Глупости, — сказала я себе. — Эта зима будет длиться вечно.

На кровати рядом со мной осколок стекла. Самый большой и острый. Один конец я обмотала тряпкой для своей безопасности, другого оружия у меня нет и не будет.

Встала за старым советским шкафом. Прижалась спиной к холодной стене.

— У тебя одна попытка только, — говорю я. — Не облажайся. Всё получится.

Сказать легко. Сделать чертовски сложно. Вспомнились вдруг месяцы беременности, когда я по сути даже человеком не была. Просто бесправное нечто, которое ощущало постоянный, всепоглощающий ужас. Слышу его шаги, и с каждым дышать все труднее. Кажется я проваливаюсь в прошлое, кажется все не по настоящему. Касаюсь истерично живота, но под толщей пуховика он плоский. Иначе быть не может, сознание играет со мной дурные шутки.

Ноги просто примерзают к полу. Прилипают, прирастают. Накатывает паника — я не смогу сделать решающего шага, а дверь уже открывается.

У меня не получится. Говорю себе раз. Два… Бросаюсь вперёд не дождавшись три. Успеваю увидеть тёмную ткань куртки, мужскую руку с длинными пальцами и аккуратными округлыми ногтями. Заросший щетиной подбородок. Бить надо в горло. Просто наотмашь.

Почти получилось. Почти. Помешала его куртка — слишком скользкая ткань. Стекло прорезало её и послушно вошло в тело, но катастрофически поздно, слишком низко — на уровне плеча.

— Я убью тебя! — ревёт муж.

Отбрасывает меня в сторону одним лишь ударом. Грузно падаю на пол — голове все же досталось. Кусок стекла разбился в моих руках, один осколок вонзился в мою ладонь. Мой муж рыча сбрасывает куртку, и я вижу капли крови стекающие с его руки. Слишком мало крови, слишком, он не погибнет. Стоит, смотрит на руку. Потом рывком отдирает кусок занавески, забинтовывает рану, наклоняется ко мне. Я лежу. Голова кружится, второй удар за сутки, у меня просто нет сил встать сейчас. Ни моральных, ни физических. Я просто смотрю на него. На лицо, которое когда-то родным казалось. В ореховые глаза, которые казались такими добрыми. Смешная. Это теперь знаю, что не говорят глаза ни о чем. Лгут. Просто орган зрения.

— Ну, вот зачем ты, Оля? — казалось удивился он, окончательно успокоившись. — Я же по хорошему. А то, что вчера тебя ударил, так знал, что будешь упрямиться. Это для твоего блага, глупышка.