Это моя дочь (СИ) - Шайлина Ирина - Страница 5

А третье — что у моей малышки серьёзные проблемы с сердцем. Что нужно много операций. Что будет сложно и страшно.

— К черту, — громко сказала я, разгоняя тишину квартиры. — К черту всю эту ерунду. Он слабак, ты знаешь, Ольга. Он не станет тебя искать, хватит бежать. Всё это — совпадение. А моя дочка совершенно здорова.

Потом я долго ходила по врачам. Они лишь разводили руками, тем более снимков узи не осталось, в спешке бегства я просто не успела их взять.

— Такое случается, — говорили они. — Может узи ошиблось. А может пороки компенсировались сами, такое тоже случается, благодарите судьбу.

Я благодарила. Горячо и жарко. Целовала маленькое личико своей совершенно здоровой дочки. Ангины и простуды это ерунда. С этим я справлюсь. Главное, что сердце в её груди стучит сильно и уверенно. А её отец… Я не хочу о нем думать. Я надеюсь, что он не будет меня искать, но тем не менее продолжаю бежать. И буду бежать дальше.

С этой мыслью я продолжила собирать вещи, даже немного повеселев. Поверила — все хорошо будет. Самоубеждение штука опасная. Налила очередной кофе, присела на подоконник. Это — моё любимое место. Летом открываю окна, ловлю тёплый ветер. Зимой любуюсь на детей лепящих снежных баб. Сейчас рано ещё, даже дворники не вышли чистить снег. Темно. Снега навалило, через него цепочка одиноких следов.

Всего третий этаж, поэтому двор мне видно хорошо. И машины. За парковочные места ежедневные тихие войны, и те автомобили, что стоят под моим окном я знаю наизусть. Красная — Лены. Значит успела опередить соседей, за неё я рада, шутка ли, трое детей. Все трое будут утром помогать откапывать родную лошадку от снега. Зелёная — молчаливого соседа снизу. А эта чёрная…я её видела. Номеров разглядеть не могу, но клянусь — видела. У своей работы. У больницы.

Страх залестывает с головой. Накидываю пальто, сапоги на голую ногу. Бегу вниз. Мне нужно знать. Я почти уверена, тот мужчина с ледяными глазами там. Он меня преследует. Он — вестник моего мужа.

Снега и правда много. Сразу пушистыми ледяными горстями сыпится в мои сапоги, обжигает холодом. Плевать. Подбегаю к автомобилю. Окна тонированы, разве это разрешено? Такие ни у кого не спрашивают. Хочу заглянуть внутрь, дёргаю за ручку. Заперто. Я чувствую, что он там.

— Откройте! — кричу я. — Немедленно!

Стекло медленно ползёт вниз, я не дышу. Наконец опускается полностью. И я не знаю того, кто сидит в автмобиле.

— Что вам нужно? — грубо спрашивает он.

— Хватит, — почти умоляю я. — Хватит меня мучить, хватит меня преследовать.

Он смотрит на меня, как на сумасшедшую. Я не вижу цвета его глаз, да это неважно. Они такие же холодные и равнодушные, как у его хозяина.

—По-моему вам нужно вернуться в квартиру, — замечает он. — Холодно.

— Вы были у больницы, — жалобно бормочу я. — У моей работы… Здесь. Что вы делаете у моего подъезда в пять утра?

— Половина шестого, — говорит он, словно это имеет значение. — Я жду свою жену. Она, в отличие от вас, не ходит зимой голой, поэтому собирается долго.

Отшатываюсь. Потом смотрю на окна своего дома. Половина шестого, правда. Ленкины окна светятся — трое детей это непросто, она встаёт рано. А ещё Лена работает в больнице. В той самой. Я планировала через неё передавать дочке вкусняшки, но теперь, думаю, нужно будет пользоваться знакомством иначе. Поднимаюсь наверх, на её этаж, стучу в дверь. Лена заспана, в халате, волосы расчесать не успела.

— Оля? — удивилась она, глядя на мои голые замёрзшие ноги. — Что случилось?

— Помнишь ты спрашивала про отца моей дочки? — отвечаю я вопросом на вопрос. — Я не хотела говорить. Он чудовище, Лен. Он бил меня по животу, чтобы спровоцировать выкидыш. Потому что не хотел дочку, тем более больную. А сейчас Дашка здорова. Она идеальна. Он хочет её вернуть, а я не отдам её монстру. Лена, помоги мне украсть мою дочь из твоей больницы.

Меня тянуло в больницу изо всех сил. Я приказала себе терпеть — истерикой под больничными стенами никому не поможешь, а внутрь меня не пустят просто потому, что инфекционка. Я даже уложила себя спать, выпив лёгкого успокоительного. Дашке нужна сильная мама.

Затем пошла на работу. Там меня не ждали — я успела сообщить, что ухожу с дочкой на больничный. Но я уверилась — за мной следят. Пусть мои преследовали считают, что я спокойна. Что во мне нет никаких дурных замыслов. Я вовсе не собираюсь похищать своего же ребёнка. Зарплата пришла, что меня весьма порадовало — никогда не будут лишними, а сейчас, особенно. Под шумок выпросила аванс. Увольняться не буду, так люди мужа могут узнать. А аванс вычтут из зарплаты за этот месяц, шанса её получить у меня уже не будет.

После работы пошла в приют. Идти без Дашки было непривычно. Яркие классики давно потерлись, спрятались под наледью и снегом. Жаль, я бы на них сейчас попрыгала. Это словно сделало бы меня ближе с дочкой.

— Ты чего одна? — удивилась Света.

— Моя лялька в больнице, — всхлипнула я.

И разревелась. Реветь на Светкином плече было сладко. У неё тоже дети, она понимает. Гладит меня загрубевшей от тяжёлой работы ладонью, шепчет что-то успокаивая. От неё пахнет собаками, но это меня даже успокаивает. Она пахнет обычной жизнью. Не богатством, как мужчина, с ледяными глазами. Не виски и сигаретами, как мой муж.

— Я знаю, чем тебя увлечь, — наконец сказала она. — У меня там собака щенится, тощая такая, ужас, боюсь её без присмотра оставлять. Давай я работать, а ты пригляди, хорошо? Если что, сразу зови меня.

Я кивнула, хотя опытом приёма родов у собак не владела вовсе. Но справедливо рассудила — собака знает все лучше меня. А если что-то пойдёт вдруг не так, я уж пойму. Я и сама мама.

Собака явно вела бродячий образ жизни и приходилось ей несладко. Шерсть свалялась, видно плеши, в местах где Света состригала колтуны. Ребра торчат. Глаза загнанный. Округлый беременный живот вздымается часто-часто. Меня увидела, попыталась отодвинуться, но хвостом все равно забила.

— Я хорошая, — успокоила я. — А пять с лишним лет назад, как ты была. Тощая и испуганная, с одним только чемоданом на колёсиках. Сбежала на край света, куда глаза глядят, только бы от мужа подальше. Холодно, у меня пузо торчит, на ногах сапоги, вот эти же, да… до сих пор живые, умеют же делать итальянцы.

Жадиной мой муж не был. Он покупал мне дорогие вещи, игрушки. Автомобиль. Всё это записывалось на него, а наш брак был подкреплен нехилым договором. В случае развода я бы ушла ни с чем. А я глупая была. Нищая недолюбленная девочка. Тогда я хотела только одного — есть досыта каждый день, не думать о завтрашнем дне и заботы. Как хотелось, чтобы обо мне кто-то заботился…

Собака словно поняла меня, вздохнула тяжело, опустила голову на тощие лапы, устало прикрыла веки. Я тихонько погладила её по длинным, отвисшим ушам. За тонкой стенкой ругалась Светка — опять начудил Платон. А мне так хорошо тут, только Дашки не хватает. И так обидно, что снова бросать, снова уезжать… А нам с Дашкой так нужен просто дом. И все. Покой.

— Платон, мать твою! — закричала Света.

Что-то громко упало. Собака настороженно приподняла голову. Безымянная. Пожалели, привезли сюда, дохаживающую последние дни беременности.

— Дашка дала бы тебе имя, — улыбнулась я. — Она это любит. Мне тогда стало плохо. Тяжёлая была беременность. Сняли в электрички, на скорой привезли. Маленький городок, но такая удивительно чистая больница. Я все стыдилась синяков на животе, а врач качала головой. А у меня документов даже не было. Меня там тоже жалели, как дворняжку бродячую, как тебя… Не бойся уже, рожай.

Она снова поняла меня. По телу прошла лёгкая судорога, а вскоре появился первый щенок. А через час — уже шесть. Все разные, пятнистые, маленькие, тонко пищащие. Я сижу и глаза на мокром месте и к дочке хочется ещё сильнее. Свете звоню — она велит ждать. Все должно идти по плану, а моя соседка только заступила на смену… Все будем делать ночью, словно я и правда вор. Словно Даша — не моя дочь.