Новогодняя сказка - Дудинцев Владимир Дмитриевич - Страница 5
- Предыдущая
- 5/8
- Следующая
Чистый, морозный вечер встретил меня веселыми огнями, и шумом автомобилей, и далеким мерцанием звезд.
«Буду думать и смотреть на звезды», — решил я. И звездное небо словно опустилось надо мной, чтобы я лучше видел эту великую бесконечность.
«Хорошо. Плоть умрет. Пусть умирает. Но мысль, мысль! Неужели исчезнет?» Я закрыл глаза.
«Не исчезну, — сказала во мраке моя мысль. Она была спокойна, не то, что чувства. — Посмотри, — звучал ее голос. — Мир цивилизованных людей живет несколько тысяч лет. А сколько времени живут вещи, сделанные людьми? Машины, мебель, тряпки — все рассыпается в течение нескольких десятков лет. Как же мы накопили все, что нас окружает? 0чень просто. Мы накопили мысли, секреты плавки металлов, формулы лекарств, тайну твердения цемента. Сожги книги, уничтожь секреты ремесел, дай несколько десятков лет на то, чтобы им надежно забыться, — и человечество начнет свою старую дорогу от каменного топора. И твой сын — не внук, а сын, — выкопав из земли шестерню, которую ты сделал в юности, будет молиться на нее, как на чудо, созданное божеством».
Над городом из невидимого репродуктора громко и чисто лился вальс. Я не знал композитора. И даже музыки как будто не слышал: это был не оркестр, и трубы — не трубы, и скрипки — не скрипки, а голоса моих чувств. А когда завели свою песню деревянные духовые инструменты, когда запело дерево, то стало ясно: это надежно запертые желания тихо запели в своем тесном ящике, ограниченные пределами моей короткой жизни.
«Ты хочешь жить, — сказал мне неизвестный композитор. — Смотри, что сделали с тобой те несколько нотных значков, что я оставил после своего недолгого и очень тяжелого пребывания среди людей. Слушай: кто живет тяжело, кому отпущено мало времени, тот сильнее, ярче любит жизнь. Лучше не иметь, но желать, чем иметь и не желать. Я очень любил жизнь и передаю эту любовь тебе.»
Потом он понизил голос: «А теперь слушай. И при своей короткой жизни я испытал величайшее счастье. Ты знаешь, о чем я говорю. А ты? Тряс ли тебе руку благодарный человек, тряс так, что мог стряхнуть твое сердце с его места? Видел ли ты вплотную перед собой глаза, наполненные слезами любви?»
Эти мысли оглушили меня. Ничего такого еще не было у меня! Как и мой бандит, я жил много лет ради вещей. Сам-то я любил, но не видел еще таких глаз! Я не знал большой дружбы, не заслужил благодарности людей… Я опустил голову и уже не слушал музыки, и огни города померкли вокруг. Только одно я услышал — веселое тиканье. Это часы, подарок бандита делали свое дело, отсчитывали время, мои секунды:
— «У тебя вся жизнь впереди. Целый год! Ты только что родился. Ты сейчас моложе, чем был. Скорее беги туда, где твоя работа. Там все — и твой друг, и любовь!»
Я бросился бежать, вскочил в такси — быстрее, быстрее в лабораторию! — И шофер, включая третью скорость, с удивлением оглянулся на необычайного пассажира.
Остановив машину у подъезда, я вбежал, поднялся по лестнице. В коридоре, у жарко натопленной печи, уронив голову, спала на стуле старуха истопница. Я растолкал ее.
— Давайте, давайте скорей все мои бумаги! Те, что я отдал вам сегодня! Я ведь утром вам целую корзину…
— И-и, милый, вспомнил!
Я даже застонал и полез в горячий пепел печи.
— Все, все сожгла. Хорошо горели — только твои бумажки так горят. Видишь, как угрелась, даже заснула!
«Тик-тик-тик», — сказали часы бандита у меня в кармане. Сжав губы, я отпер свой кабинет и стал выносить оттуда ящики с приборами на улицу, в такси. Я решил открыть дома филиал и работать по ночам. Я ведь мог заслужить высочайшую благодарность людей, а я еще ничего не начинал!
Когда, держа в обеих руках по ящику, я появился на пороге нашей холостяцкой квартиры, там, в общем зале у телевизора, уже сидело несколько человек — завсегдатаи.
— Итак, решено — празднование переносим! — сказал мне любитель шалостей.
Он крутил ручки у телевизора. Вот на стеклянном экране замелькали ноги футболистов. Все зрители замерли. Их глаза неестественно увеличились, остановились. Я услышал тиканье своих часов и понял: если бы наш телевизор непрерывно работал две тысячи лет, эти пять человек вот так же, не отрываясь, сидели бы — и сохранились для своих потомков, как семена лотоса.
Я передвинул несколько человек вместе со стульями, чтобы не мешали мне проносить вещи, перенес в свою комнату все приборы и отпустил шофера.
Моя сова сидела на своем месте, за окном. Теперь я относился к ней спокойно. Она была хорошо освещена из комнаты яркой лампочкой. Отчетливо ли я вижу ее? Я подошел к окну. Некоторое время мы смотрели друг на друга. Потом сова прошлась по железному листу туда и обратно — в точности так же, как они ходят по суку в зоопарке. Наклонилась, подняла свою желтую трехпалую лапищу, словно обкапанную воском, и быстро-быстро, как курица, почесала задним когтем клюв. И опять успокоилась, села вертикально, уставила на меня два жестяных кружка — глаза. Я отчетливо видел мою сову!
Потом я опомнился и поскорее стал открывать ящики и устанавливать приборы. Через пять минут комната моя засверкала стеклом и никелем, стала лабораторией.
«Что я успею? — подумал я, — Мне нужно не меньше десяти лет!»
Я попытался вспомнить хоть что-нибудь из моих мыслей, сожженных в разное время в печах лаборатории. Пробовал их заново записать, но ничего из этого не получилось.
— Это сократило бы мне работу вдвое! — Я даже ударил кулаком по столу.
Тут я увидел на полу записку бандита, которую бросил днем. Несколько строк в ней я не успел дочитать, и как раз эти строки смотрели на меня с пола.
«Я могу быть вам полезным. Поняли вы то, что было рассказано об одном бандите? Тогда попросите женщину, что стоит перед вами, и она отдаст вам тетрадку, куда я тайком переписал все ваши мысли, те, что два года вы бросали в печь. Я хотел сам воспользоваться ими — они ведь вам были не нужны…»
— Где же я ее теперь найду? — закричал я, опять не дочитав записку. И тут же увидел слова: «Ее телефон…»
Через несколько секунд я стоял, как в сказке, среди крепко усыпленных телевизором, мерно дышащих, с широко открытыми глазами людей и, поставив телефонный аппарат на плечо одного из них, набирал номер. Послышалось несколько гудков, затем ее голос.
С этого момента в моей новой — короткой — жизни началась новая глава. Она началась с недоразумений, повод к которым подал я сам.
— Надо сразу брать трубку! — эти слова сорвались у меня прежде, чем я успел подумать, что это грубость. — Где тетрадка? Почему вы мне ее не дали?
— Вы не попросили, — отвечал ее голос, — даже не стали читать письмо. А в записке сказано: если вы…
— Сразу видно, что вы не цените время! — опять сорвался я. — Простите меня…
И трубка вдруг замолчала.
— Что же вы молчите? — заорал я опять. — Тетрадку, тетрадку!
— Еду, — отвечал низкий ласковый голос.
Когда я услышал ее шаги, я вдруг понял, что жду не только тетрадку. С того самого мгновения, как я увидел эту женщину в первый раз, меня тихо, незаметно потянуло к ней, как щепку тянет издалека водой к водопаду. Не вторая ли это золотая песчинка подошла к горловине стеклянных часов, чтобы в один миг пролететь через нее? «Что ж, лети и пролетай, — подумал я. — Теперь для меня это не существует… Ведь вы, красавицы, любите, чтобы за вами долго и упорно гнались, — и правильно делаете. А ты тем более — ты ведь еще не забыла того, кому кричала: „Да! Да! Да!“ И вряд ли ты его забудешь — разве сможет моя ничем не примечательная фигура вытеснить из твоей памяти этого экзотического невероятного человека с чужим лицом? Я умер для любви, меня нет».
Тут она и открыла дверь, и вошла — невысокая, тихая красавица, с очень покатыми плечами. «Люблю тебя!» — закричало во мне все живое. Я понял, что в моей новой жизни уже прошло детство и наступила ранняя юность. Но тут же я услышал охлаждающий щелчок в оконное стекло и даже не посмотрел на окно: мне сразу все стало ясно.
- Предыдущая
- 5/8
- Следующая
