Замок Короля Пауков (СИ) - Киров Никита - Страница 57

— Я из себя святого не строю, — хриплым голосом ответил Эмиль. — Что было, то и было, святыми мы не были. Времена тогда другие были. То, что позволялось тогда, не позволяется сейчас.

— Да вы же просто лицемеры! — чернявый показал пальцем в Гилберта. — Ты же сын Святоши? Папаша твой, старый Салливан, лицемер, священником заделался, а мы же все помним, за что его Святошей прозвали…

— Заткни пасть! — закричал Эмиль. — Ты же обещал…

— Мы тогда ещё Лесным Братством были. Как прибудем в деревню, так Святоша всех девок соберёт, а потом трахает всех, кто приглянётся, ещё молитвы распевал при этом, и Вечным пламенем их стращал. Одну, помню, гвоздями за руки к столу прибил, чтобы не дёргалась, мол, страдай за грехи свои, сука. А ещё одна тогда ему не давалась, так он башку палицей разбил и дело своё сделал, штаны застегнул и говорит, ну что ребята, кто следующий, пока тёплая? Старый Грайден, помню, тогда так хохотал, аж вино из носа полилось.

Чем дальше он говорил, тем меньше оставалось улыбающихся лиц, пока не осталось ни одного. А Гилберт смотрел перед собой, будто ушёл совсем в себя. Он то краснел, то бледнел. А Феликс вспоминал отца. Себастьян Грайден рассказывал о себе и говорил, что раньше творил настоящее зло, но всю жизнь пытался оставить это позади. Да и слухи о Святоше, святом отце Салливане, иногда доходили до ушей Феликса. А вот Гил вряд ли подозревал такое о своём отце. Это настоящий удар.

— Да ладно вам, придумали себе какие-то правила, да кому они нужны? Особенно этот ваш кодекс чести, да ещё от Грайдена, а я больше убийцы в жизни не встречал! Сынок-то его малодушный, но старый Грайден был…

— Повесить его, — сказал Феликс.

Чернявый от неожиданности охнул.

— Ну кто тебя просил свою пасть открывать? — пожурил его один из конвоиров, совсем недавно смеявшийся над тупыми шутками, и грубо поднял чернявого на ноги. — Легче тебе стало, что всех говном покрыл?

— Да ты… да у тебя нет права! — заорал обвиняемый, но уже без былого задора в голосе. — Не имеете права, я ничего такого не делал.

— Тупой идиот, — просипел капитан Эмиль. — Был идиотом, а помрёшь ещё худшим.

Чернявый продолжал верещать, пока остальные тащили за руки и за ноги.

— Построить виселицу, генерал? — спросил один из солдат у Феликса.

— Не будем превращать это в зрелище, — сказал Грайден. — Верёвку на шею и через балку. Все и так это видят.

Обвиняемый пытался вырваться, извиваясь, как змея, но со связанными руками это выходило совсем неуспешно. Когда петля впилась ему в горло, а ноги поднялись над землёй, он стал выкручиваться ещё сильнее, но это не помогало.

Узел развязался и чернявый упал на землю, судорожно хватая воздух ртом.

— Развязалось, — сказал один из пехотинцев. — А ведь есть обычай…

— Ещё раз! — приказал Феликс. — А если узёл опять развяжется, висеть будут двое.

Скоро казнь продолжилась. Чернявый умирал долго, а Феликс стоял напротив него, пока не почувствовал запах испражнений.

— Законы продолжают действовать, — сказал он, поворачиваясь к повешенному спиной. Солдаты стояли строем, сверля нового командира глазами. — Любой, кто их нарушит, получит своё наказание. Ничего не изменилось.

— Если позволите, генерал, — Эмиль вышел вперёд и, дождавшись кивка Феликса, продолжил: — Те из нас, кто был в Лесном Братстве, помнят, как появились эти законы и почему мы стали им следовать. Не из-за прихоти, в общем, и не просто, что в жопе засвербило, а… чтобы измениться. Без этого мы бы не стали тем, кем мы есть. Вот это самое, я и хотел… чтобы все это вспомнили.

— Спасибо, капитан, — сказал Феликс. — Этого снять и бросить в яму к нордерам. Остальные — за работу! Нас ждёт война.

Солдаты разошлись, такие же мрачные, как и всегда. Только Гилберт так и остался на своём месте, будто не слышал того, что происходило вокруг. А потом ушёл, не говоря ни слова. Феликс хотел было его остановить, но передумал. У парня и так выбили почву из-под ног и лучше бы оставить его в покое.

* * *

Отец Салливан рассматривал рыболовные крючки, которые вчера выменял у одного из солдат. Аккуратные и совсем новенькие, произведённые в мануфактурах Ангварена, что лежит глубоко на материке. Ничем не хуже снасти из якобы Старого мира, а может, и получше. Уже не терпелось дождаться вечера, чтобы опробовать их поскорее. Так же, как лет десять назад, до того, как он ушёл из дома, когда кошмары и сожаления о былых делах стали совсем невыносимыми. До того момента он рыбачил с сыном любую свободную минутку. Сейчас таких моментов очень мало, у Гилберта полно обязанностей капитана, но каждую рыбалку Салливан ждёт с нетерпением.

— Опять рыбачить? — усмехнулся отец Фридлен, старик с сабельным шрамом на лице и недостающими пальцами на обеих руках. Когда он поднимает руки, заметно, что он тогда пытался закрыться от удара.

— Пить нельзя, буду рыбачить, — Салливан засмеялся, поймав себя не мысли, что в последние годы редко доводилось даже усмехаться.

— Ну а что, я бы и сам порыбачил, да без пальцев неудобно, — старый священник мелко затрясся от смеха, показывая усеянные кольцами обрубки. — В молодости то и дело рыбачил… в промежутках между грабежами и убийствами. По тебе и видно, что ты и сам был не промах.

— Угу, — Салливан помрачнел. — Если задуматься, такие как мы, делаем что хотим, а потом думаем, что можно покаяться и всё исправится. Но вот не для тех, кто от нас пострадал.

— Это правда. Я и не ожидаю прощения, знаю, что после смерти встречусь с Вечным, который со мной позабавится. Но другого способа всё исправить я не вижу.

— Может быть. По правде, последние дни я сомневаюсь, что сделал правильно. Я же бросил семью. Может, надо было помочь им, сын же вырос без меня. У меня был старый друг, он остался в армии, он сделал намного больше, чтобы искупить ошибки своей молодости. А я смалодушничал и обидел сына, а он по моим стопам пошёл.

— Твой сын, это тот капитан? — спросил старик. — Хороший парень, добрый. Бойцы его хвалят. Может и не надо было его оставлять, но да не мне судить. Да и вижу, что вы постоянно на рыбалке, он тебя вроде простил.

— Надеюсь.

Отец Салливан сложил снасти в аккуратную коробочку. Надо бы успеть подарить их Гилберту до большого боя, чтобы порадовался, пока есть последние дни до схватки. А отец Салливан будет молиться за то, чтобы Гил пережил эту мясорубку.

К вечеру пошёл дождь. Салливан накинул толстый плащ и пошёл на их место. Гилберт уже был там, в мокрой куртке и нагруднике, блестящем от воды.

— Ты простудишься, если будешь так стоять, — сказал отец Салливан.

Гил убрал мокрые волосы со лба и высморкался.

— Это правда, что о тебе говорят? — спросил он и раскашлялся. — Поэтому тебя прозвали Святошей?

От этих вопросы хуже, чем когда Салливан получил булавой в грудь. Доспехи выдержали, но сердце тогда едва не остановилось, а рёбра треснули и было чудовищно больно. Сейчас боли нет, но неприятное ощущение такое же. Гилберт застыл, в его глазах ожидание и нетерпение. Он ждёт, что отец будет всё отрицать, и тогда Гил выдохнет с облегчением и рассмеётся, что так легко поверил в сплетни, и они пойдут рыбачить дальше.

Но отец Салливан не мог ему врать.

— Про меня многое что рассказывают, много чудовищного. И почти всё из этого правда. Я был очень плохим человеком, очень. Сделал много плохого и…

— Значит, Святоша, — Гилберт опустил глаза, полные обиды и разочарования. — А ты знаешь, я же хотел… я думал, ты из-за меня тогда ушёл… я хотел по твоим стопам пойти, готовился столько лет, чтобы здесь служить, в этом отряде. Чтобы ты мог гордиться… А ты…

Он сжал губы и проглотил последнее слово. И больше не смотрел в глаза. Салливан опытным взглядом видел, что его сын прошёл через достаточно боёв, но такого удара он не ожидал.

Гил открыл рот, но ничего не сказал, и быстрым шагом ушёл. Салливан стоял, сжимая коробочку со снастями. Если бы он тогда не ушёл, пытаясь молитвами выпросить себе прощение, этого бы не случилось. Нужно было обеспечить Гилу лучшее будущее, как сделал Грайден, сумев восстановить Лесное Братство, превратив отряд в пехоту Леса, образцовые и дисциплинированные войска, чтобы его названному сыну было куда податься в жизни. Нужно было остаться со своей семьёй, но теперь уже поздно. Гордость ослепила его. Прошлое наконец схватило отца Салливана за горло, раздавив наивную мечту, что всё позади и он вымолил себе прощение. Он никогда не будет прощён.