По грехам нашим. В лето 6732 (СИ) - Старый Денис - Страница 42

Лавр был жив, но крайне плох, уже второй день его бросало в жар. Скорее всего, сами ранения не были тяжелыми, но вот последствия от неправильной обработки раны, а, вернее вовсе не обработанной, были смертельными. Вначале сбил температуру, которая была под сорок, после вколол антибиотик. Долго решал — стоит ли бередить раны, которые воспались и все же ограничился антибиотиком и стрептоцидом, гнойники решил вычищать позже.

Раз оказался в поселении решил посетить и ремесленников. Дарен встретил меня радостно, даже собрал делегацию из мастеров. Было видно, что авторитет кузнеца стал непререкаемым. Он и слово держал, и стоял впереди остальных. Вот бы еще и приносил мне денег больше других, пока лидером был этот муд… Яндак, Вацлав который. Из-за боевых действий на складе должно было собраться много товара и стоило обождать Жадобу, чтобы возобновить торговлю, да и Атанас должен прибыть.

— По здорову Дарен? — спросил я глядя на склонившегося кузнеца.

— По здорову, боярин, — ответил сотник ремесленной сотни.

Вот тут я уже получил более полный ответ на вопрос о произошедшем. Не обошлось и без явного преувеличения собственной роли в разгроме разбойников. Со слов кузнеца и других ремесленников выходило, что именно они освободили поселения, разбили отряд, осаждавший воинскую школу, а потом и освободили Унжу, где вовсю хозяйничали напавшие, а защитники только и делали, что ждали помощи от ремесленников. Вот, видите ли какие вояки они.

— А Божко стал головою у Унже, — продолжал Дарен.

— А Войсил то как, да сыны його? — перебил я кузнеца.

— Так посекли их, токмо и Первак застался, вон у паходе, — как само собой разумеющееся сказал Дарен.

Я оторопел. Принимать такие новости, вот так между делом, был не готов. Кузнец понял мое состояние и тоже замолчал. Я же вспоминал все связанное с моим тестем и понимал, что он мне стал родным человеком. Понимал я, что был не прост Войсил, что получил от меня немало, что подставил с Вышемиром, но все равно — родным. Он поддерживал и даже ни разу не упрекнул в прожектерстве, был для меня если и не за место отца, то уж дядькой точно. Глаза непроизвольно начали увлажняться. «Ну, нет, хватит, слезливым стал уж слишком. Можно так сесть на пятую точку и сидеть ныть. Нет!» — повторял про себя я.

— Я в Унжу, — выкрикнул я в сторону.

— Так енто, боярин, а пушку ту смотреть будешь? — проблеял кузнец, когда я уже усаживался на коня.

Я оставил без ответа слова Дарена. Да, он хотел поразить меня, обрадовать, что изделие, о котором я ему все уши «прожужжал», готово, что изготовление пороха стоило обожжённых рук двух подмастерий кузнеца, и вот уже что-то вышло, а я уезжаю. Вот только в голове у меня было другое — чувство долга перед Войсилом. Нужно было поддержать его жену Агафью Никитичну, не допустить разграбления имения, чтобы все было сохранено до приезда либо Первака, либо старшего сына из Ростова.

Глава 15. Возмездие

Агафья Никитична была при смерти. Узнав о гибели двух сыновей и мужа, она слегла и все больше изнуряла себя голоданием. Никакие увещевания о необходимости еды и питья не приносили результата. Даже когда старый и верный слуга Кукша силой стал кормить боярыню, ее только рвало. И женщина явно собиралась отходить. Помощи священника, которого боярыня очень уважала и всегда прислушивалась, не было. Оказалось, что и отец Михаил был убит при нападении, как и все три его дьяка и помощники при церкви. Разбойники даже попытались разрушить каменную церковь, здание которой было построено. Вот только стены не поддались усилиям нехристей.

Эта информация, сообщенная как бы исподволь, уже давала наводки на то, кто мог пойти в набег на поместье и город. Те же булгары, как это ни странно, но уважали церковь, либо просто ее боялись. Любая ватага татей из русичей никогда не покусилась бы на храм. Вот только марийцы сильно нервничают по поводу того, что их земли оскверняет распятый бог, считая все земли Унжи, Городца своими. Поэтому, даже и при отсутствии пленных, а они были, можно было понять, кто пошел в набег, еще бы понять почему.

И сейчас Агафья Никитична не могла исповедоваться, это огорчало женщину больше, чем что-либо, творящееся вокруг. И, по словам Кукши, боярыня ожила только с моим появлением. Я подошел ближе к полусидящей женщине, которая выглядела крайне истощенной.

— Агафья Никитишна, ты поснедай, треба сына твого Первака сустреч. Вон приде до тебя, — сказал я женщине.

— Корней, невмочно мне, голубь мой голову сложил и мне треба до него, а сын не отрок, но муж. Ты допомоги и Перваку и Великобору — воны ободва сыны мне, — сказала женщина, а я дословно запоминал ее слова.

Она просила не только за своего сына, но и за сына Войсила от первого брака. Это много говорит о сердце женщины.

— Хворь аще поборем, Агафья Никитишна, — начал я говорить, но хозяйка остановила меня рукой.

— Не, я до Войсила иду, а ты целуй крест, что за братов станут табе и Первак и Великобор и что кривды не буде Кукше — нету вины його, — произнесла женщина, а я достал из-под рубахи нательный крест и поцеловал его.

На последних словах женщина привставала, что потребовало от нее больших усилий, и сейчас она, получив мое крестоцелование, уснула. Я же вспоминал, сколько осталось раствора глюкозы в домашнем схроне, и можно ли ее использовать по срокам годности. Оставлять просто так истощение женщины я не собирался. Дав указания Кукше, чтобы давал вначале овощной, а через день и куриный бульон из ложечки понемногу, но часто и обязательно, я собрал всех слуг.

— Бояре ваши Великобор да Первак, боярыня аще не померла, да и я недалече. Паче возьме что з серебра, то покараю, — объявил я челяди.

Выйдя из дома, я увидел новую делегацию. Стояли Филипп с Андреем и переминались с ноги на ногу. Чуть дальше стоял еще один молодой человек, бывший явно из воинской школы, я даже видел его там, но вот не помнил, как зовут.

— Кто таков? — обратился я вначале к молодому человеку.

— Сотник второй учебной сотни воинской школы Божко, — отчеканил парень.

А я постыдил сам себя. Дожился, даже сотников уже по именам не знаю, нужно больше уделять времени воинской школе. Ну, теперь-то придется. Все же покойный Глеб Всеславович действительно принимал дельное участие в формировании школы.

— И пошто сотник до меня пришел? — спросил я Божко.

— Так, боярин, треба у град тысяцки, або посадник. Я сотник и тяжко мне у граде головою быть, — парень посмотрел просящими глазами.

— Добро, а где Гаврила? — спросил я уже у Филиппа с Андреем. — Кажите йому, кабы стал головою у граде, а князь даст свой наказ.

— Добро, Корей Владимирович, токмо мы аще сказать пришли, — Филипп замялся.

— Белу — жонку Ермолая забили тати. Чадо засталось, токмо Ермолай аки зверь люты стал, скрутили його насилу, — высказался Андрей. Как видно, Филиппу было самому сложно говорить о случившемся.

Еще одна проблема. Если скрутили бугая, то пока лучше хотя бы полдня подержать его связанным, потом сам с ним поговорю. А сейчас, до прихода Гаврилы, слушал доклад Божко. Парень оказался деятельным и правильным. Голова точно «варит», да и исполнительный. Нужно присмотреться к нему. Его только тяготило, что не хватало опыта для администрирования, особенно в сложной обстановке, но действия сотника вызывают уважение. Я даже пытался сравнивать возможные свои решения и затруднялся ответить, мог ли я лучше, да пожалуй, что и не мог.

Прежде всего, сотник подчинил себе все разрозненные силы и не дал разругаться боярам, которые остались в живых, или вовсе не подверглись нападению. Таковых осталось только пять человек и все были ранее не на первых ролях в городе и его окрестностях. Далее организовал патрули, которым наказал не только высматривать потенциальных противников, но и помогать людям, для чего создал фонд с хлебом и другими припасами. Получалось такая военизированная служба МЧС. Параллельно собирал все возможные сведения о потерях и повреждениях. После допроса одной подозрительной личности, выяснил, где остался обоз нападающих и казна с серебром для всех нападавших.