Сны Сципиона - Старшинов Александр - Страница 59

Вести были дурные, но я решил не откладывать свой поход в Африку из-за этой неудачи. Если ждать, пока все сложится наилучшим образом, время действовать никогда не наступит.

Итак, я переправился в Африку. Погода мне благоприятствовала, и весь мой разношерстный флот, который я собирал по суденышку, загруженный осадными машинами, солдатами, лошадьми, водой и провиантом, без проблем достиг Африки. Мы высадились близ Утики — до Карфагена отсюда можно добраться за один или два дневных перехода. Но взять такой город, как Карфаген, с наскока не под силу даже римской армии. Может быть, прежде, когда у пунийского города не имелось стен со стороны суши, я бы мог пуститься на такую авантюру. Но отец Ганнибала Гамилькар Барка после окончания первой войны, позаботился о том, чтобы город с суши обзавелся крепкими стенами. Так что теперь завладеть Карфагеном можно было только после долгой осады. А на это у меня не было ни армии, ни средств, ни времени.

Поначалу мне не слишком везло, то есть скажу честно: успехов не было почти никаких. Я попытался взять Утику и не смог. Победой с трудом можно было признать разгром немногочисленной конницы, что прискакала из Карфагена на разведку, и смерть ее командира, почти мальчишки. Однако я постарался как можно в более выгодном свете представить свои весьма скромные достижения, отправляя отчет для сенаторов в Рим. Захваченных пленников и награбленное в ближайших селениях я загрузил на корабли и отправил на Сицилию, постаравшись представить эти скудные дары как богатую африканскую добычу. Солдаты при этом не получили ни асса, но мне было нужно сообщить о первых успехах и как-то подтвердить свои слова.

Поскольку Утика встретила меня весьма недружелюбно и не открыла ворота, пришлось заложить неподалеку крепость, которую я назвал Кастра Корнелия, и зазимовать там со своей армией. Место это неприступное, но мало подходит для удобной жизни: мыс, глубоко выдающийся в море, соединенный узкой горной цепью с материком. Я приказал обнести лагерь и стоянку для флота единым валом. Корабли вытащили на сушу, в северной части моей крепости устроили стоянку моряков, лагерь легионов я поместил посередине перешейка, а конницу обосновалась в южной части, в небольшой долине у другого берега.

На счастье, нас не забывали этой зимой, пропретор Гней Октавий доставил мне с избытком зерна из Сардинии, а вот с одеждой в зимнее время пришлось туго: присланные тем же Октавием тоги и туники достались немногим.

Приход Масиниссы с крошечным отрядом мало изменил соотношение сил. Союзник это был скорее символический, и, чтобы у нас появилась нумидийская конница, способная решить исход битвы, а не сотня всадников-телохранителей, мне нужно было прежде избавиться от Сифака и поставить на его место Масиниссу. Тем временем Гасдрубал, сын Гискона, и Сифак беспрепятственно собирали армию. В этот раз карфагенский сенат развязал кошелек и выделил Гасдрубалу солидные суммы для того, чтобы призвать наемников под свои знамена. Правда, пунийцы не особенно спешили, возможно, надеясь, что новый консул прибудет сменить меня в грядущем году, и в неразберихе этих перемен они смогут разделаться с нашей отнюдь не самой многочисленной армией.

А ведь желающие сменить меня в Африке были, многие рвались занять мое место, но каждый раз народ напоминал, что поручил мне достигнуть цели и до той поры сохранять империй проконсула.

Итак, менять меня не стали — и я благополучно зимовал в своей крепости, а подошедшие наконец две армии — Гасдрубала и Сифака — разбили свои лагеря всего в семи милях от меня. Гасдрубал вообразил, что прочно запер меня у моря. У Гасдрубала в лагере стояла в основном пехота, у Сифака — около десяти тысяч конницы и пехота. Они ждали лета, чтобы разделаться со мной, и были уверены, что сторожат римского волка, который вот-вот издохнет от голода.

Я же не собирался ждать не то что лета, а даже весны, и начал действовать без промедления. Первым делом я направил послов к Сифаку в попытке переманить царя на свою сторону. Но недавно женившийся на Собонизбе сладострастник никак не желал разорвать свой союз с Карфагеном. С другой стороны, воевать с римлянами он тоже не жаждал. Посему вообразил себя опытным переговорщиком и стал предлагать свой мирный план, по которому карфагеняне должны были оставить Италию, римляне — Африку, а в прочих провинциях взять себе то, что успели захватить. Как Сифак собирался выманить из Италии Ганнибала, нумидийский хитрец не уточнял.

Условия эти вряд ли утвердил бы сенат, но я сделал вид, что готов их обсуждать в надежде, что Сифак перейдет на мою сторону: тогда положение дел разом изменится и в диалоге отпадет нужда. Однако нумидиец стоял на своем: разрыв с Карфагеном невозможен, во второй раз старик изменять не станет. Собонизба, подобно прекрасному церберу, стерегла свою добычу, находясь вместе с царем в лагере, и те, кто видел эту красавицу, были уверены, что пока она рядом с Сифаком, на нашу сторону он никогда не вернется. Так мы обменивались с ним посланиями, я делал вид, что ищу тропинку к миру, но тянуть за эту нитку нельзя было бесконечно долго — рано или поздно она бы непременно лопнула.

Я не знал уже, что делать, постоянно обсуждал свои планы с Лелием и не находил выхода. Удачу мне принес Тит Карий, отправленный сопровождать посла к Сифаку, по возвращении он попросился поговорить со мной наедине. Старый солдат, почерневший за этот год под солнцем Африки и сделавшийся совсем седым, не утратил при этом зоркости зрения и сообразительности.

Оставшись со мной наедине (если не считать Диодокла, который с годами превратился в подобие моей тени и никогда меня не оставлял — разве что на поле боя, где он был бы только помехой), Тит Карий хитро подмигнул мне и прошептал:

— Ты бы видел этот горе-лагерь Сифака, Сципион!

— А что с ним не так?

— Да всё! Половина людей живет вообще за валом и рвом, да и ров тот больше походит на канаву, ворот в ограде множество, и их почти не охраняют. Но самое смешное — это солдатские хижины. Лачуги из веток и сухой травы, крытые тростником набиты порой стена к стене. Есть места, где не то что повозке — конному не проехать. Стоит одному шалашу загореться, как весь лагерь станет огромным костром.

Глаза Тита при этом блеснули. Он замолк и смотрел на меня вопросительно — решусь ли я воплотить в жизнь коварный план, столь непохожий на то, что предпринимали римляне прежде — доблестно ринуться грудью на врага, отважно биться на поле брани, а уж потом жечь лагерь и захватывать добычу. Но времена изменились. Я задал себе вопрос: прибегнул бы Ганнибал к подобной уловке? Несомненно, узнай он о подобном просчете. И я улыбнулся центуриону в ответ и согласно кивнул.

На другой день с моим послом отправились не рабы, которым доверяли присматривать за лошадьми, пока послы сидели в шатре с Сифаком, а переодетые солдаты — Тит отобрал лично самых опытных и сметливых. Им поручено было запоминать все — где ходы и выходы в лагере, как стоят хижины, где проходы узки, где коновязи с лошадьми, где припасы сена. Вот тут и пригодились каннские легионеры, внешне более похожие на изработавшихся рабов, нежели на свободных.

Получив первые сведения, я снова отправил послов, велев им сообщить, что согласен на мир, но пусть сам Сифак вызнает у Гасдрубала, устроят ли такие условия Карфаген. И дал поручение послам не возвращаться без ответа. Пока Сифак ездил в лагерь к карфагенянам, пока совещался с Гасдрубалом, мои люди (в этот раз новые, не те, что прежде) опять осматривали лагерь, выясняя, главным образом, где стоят часовые.

Получив ответ, что карфагеняне согласятся на такие условия (хотя слово Гасдрубала совсем не означало, что карфагенский сенат даст добро заключить договор), мои люди отбыли из лагеря. Я сверил записи, сделанные первыми моими соглядатаями, с записями других разведчиков, составил подробный план и велел готовиться к вылазке.

Тит Карий поскакал в лагерь Сифака в последний раз, чтобы сообщить, что я сам лично готов согласиться на выторгованные условия, но военный совет отказывается меня поддержать, а уж римский сенат точно не утвердит такой жалкий мир. Это была невольная дань чести. Мой отказ должен был означать, что последующая вылазка сделана отнюдь не под прикрытием оливковых ветвей. Если бы на месте Сифака был Ганнибал, он бы сразу же заподозрил неладное после столь внезапной перемены. Но Сифак направил мне новое послание, предлагая продолжить переговоры. Расчет его был точь-в-точь как мой: готовиться к сражению под видом мира — судя по приготовлениям, о которых доносили мне люди Масиниссы, карфагеняне собирали силы, чтобы устроить большую битву. Но как раз это в мои планы не входило — ни при каком раскладе мне этой битвы сейчас было не выиграть.