Белая волчица князя Меншикова - Духова Оксана - Страница 35
- Предыдущая
- 35/45
- Следующая
Его пристальный взгляд мешает мне, у него очень уж странные, почти проницательные глаза, они похожи на сапфиры или же зерцало, в которое поневоле приходится глядеться.
– Ты жалеешь, что оказалась здесь, царица?
– Нет, – спонтанная полуложь. Полуправда. Сказать «да» означает признание неудачи. Время бежит нестерпимо медленно, а тишина из шатра так никуда и не уходит. Но хоть пушки не гремят – и то уже победа.
– Царь ныне подобен загнанному зверю, Балтаджи, он будет драться до последнего солдата. Ибо любит кровь. Я не хочу допустить сие кровопролитие. Ты любишь деньги, Балтаджи? Драгоценности?
Ему не нравится мой вопрос, он раздражен, раздосадован, нервно пожимает плечами.
– Думаю, да. Ибо они – власть. Ты разве не любишь власть?
– У меня не осталось времени на сию любовь, Балтаджи.
Я гляжу на него, он глядит на меня. Золотые глаза против глаз сапфировых. Какой цвет выиграет, какой проиграет? Тишина в шатре, тишина мертвая. Ему б хотелось оборвать ее, встать, подойти ко мне и поцеловать. Жадно. Не может. Ибо золотые глаза смотрят неотрывно в глаза сапфировые.
Балтаджи внезапно встряхивается, отводит взгляд и улыбается, являя вновь оскал испуганного тоскующего зверя.
– Твои вопросы пугают меня, царица.
Меня – тоже. На мгновенье я поворачиваюсь к нему спиной. Сапфиры буравят мою спину. Я должна решиться. Великие дела требуют ничтожества и грязи мыслей. Я оборачиваюсь к визирю лицом, ловлю жадный взгляд, подхожу вплотную.
– Я не хочу кровопролития, великий визирь. Ты любишь… любовь, Балтаджи?
Белые руки на его сером от походной пыли халате.
– Твои вопросы пугают меня, царица.
– Меня – тоже…
…На следующий день, июля месяца двенадцатого числа русский войска с приспущенными знаменами и барабанным боем в походном порядке выступили из лагеря и беспрепятственно скрылись в степи. Капитуляцию праздновали как сладчайшую из всех викторий.
Подле дворца их дожидался дознаватель Еремей Воинов, незнамо, как его по батюшке.
Он со значением кивнул головой, завидев брата с сестрой, и степенно, утицей, двинулся им навстречу.
– Ах, сударь вы мой, – начал он с прохладной приветливостью. – Рад, весьма рад-с, что вновь вижу вас. Я чаял нашей встречи.
– Вы ждали нас? – осторожно спросил Александр Александрович вместо приветствия.
– Причем давно-с, – подтвердил Воинов.
Его лицо оставалось невозмутимо, но юный князь все равно понял, что дознаватель сдерживается из последних сил. Так не сочувствовать же сему Еремею, по отцу себя не помнящему, из-за этого! Но и гневить тайноканцелярского дознавателя тоже не след. По крайней мере, до тех пор, пока они точно не будут знать, что тому от них надобно.
Сестра тем временем вошла в дом и замерла на месте, словно громом пораженная. Во дворце воцарился хаос.
– Боже мой, – прошептала Александра Александровна. – Что… что здесь произошло? Это кто ж здесь наколобродил?
Вопрос, на который не от кого ожидать ответа: слуги словно испарились в одночасье. Воинов внезапно очнулся от столбняка, грубо оттолкнул брата с сестрой в сторону и бросился по лестнице на второй этаж палат княжеских.
– Что здесь происходило? – повторила супруга Густава Бирона. На сей раз, вопрос был адресован Сашеньке, который способен был отреагировать лишь беспомощным пожатием плеч.
– Да не знаю я, – шепнул он. – Непонятно сие… Жилые покои пребывали в ужасном состоянии.
Вся мебель раскидана, большая часть ее порушена варварски. Одежда вся, до ниточки последней, изорвана и разбросана по полам паркетным. Даже картины сорваны со стен, изломаны рамы золоченые по-зверски.
Ни слова не произнося, Александра Александровна метнулась в спальные покои и вернулась с лицом окаменело-спокойным.
– Что, там – тоже? – испуганно спросил юный князь.
– Да, сударь мой брат.
Варвар, вторгшийся в их дом, разрушил все, что попалось ему под руку. Он даже выместил ярость на гобеленах бесценных. Словно раненый дикий зверь в дому метался…
– Анат, – прошептал Сашенька. – Это был Анат…
– Шутить изволите? – раздался за его спиной голос дознавателя Воинова.
– Да нет, – растерянно отозвался князь. – Так называла его Марта…
– Ах, Марта, – Воинов важно кивнул головой. На губах его блуждала, словно гостья непрошенная, издевательская улыбочка. – И кто же все-таки эта ваша Марта? У каждого Меншикова она своя? – повторился он в прежней шутке.
Александра Александровна пошла пятнами, надменно вскинула голову:
– Не переусердствуйте в ирониях ваших, сударь! У Меншиковых может быть только одна Марта!
Что она хочет сказать? – изумленно вскинулся Сашенька, но мысль додумать не успел.
Воинов засмеялся, тонко, визгливо, секундно.
– Причин для визита моего много-с. Нет у меня времени шутки-то шутить. Знавали ли вы денщика старого, соратника Великого Преобразователя, Сухорукова Анатолия Лукича?
Сашенька кивнул головой.
– Припоминаю. Впрочем, смутно весьма. Мал я тогда был.
– И все? Только припоминаете? Когда вы видели его в последний раз?
– Почему? Зачем сей вопрос?
– Извольте отвечать, любезный князенька, – сурово сдвинул брови белесые Еремей Воинов.
Сашенька кинул на сестру затравленный взгляд. Тон дознавателя премерзко изменился. Голос его был холоден, деловит и суров на неприятный, почти угрожающий лад.
– Сие есть допрос? – высокомерно хмыкнул Александр Александрович. И как только силы нашлись для надменности!
– Нет. Но я могу отвесть вас в Тайную канцелярию, коли вы на сем так настаиваете, сударь мой.
– Почему вы спрашиваете меня о каком-то денщике, пусть даже и царском, черт побери?
Воинов оскалил щербатый рот, пары зубов уж точно не хватало.
– Да потому, что господин Сухоруков серьезно ранен.
– И что? При чем тут мы?
– А при том-с, что господин этот вас как покусителя на жизнь его назвал.
– Оговор подлый! Интрига! – выкрикнула госпожа Бирон.
– Возможно, – не веря, хмыкнул Воинов. Верить людям ему должность не позволяла. – Так кто мне расскажет об этой самой загадочной Марте? – решил дожать он молодых князей.
– Вон, – тихо, но твердо произнес Сашенька, на удивление, напомнив в эти мгновения своего сиятельного батюшку. – Вон, раб подлый. И попробуй только вернуться за Ней.
…Сухоруков не мог сдержать волнения, выходя из кареты у палат Княжеских. «У-у, логово Волчицы проклятой», – мелькнуло в голове. Поправил повязку на горле пораненном, вновь вздрогнул, вспоминая, как смыкались на шее жуткие клыки. Страх следует преодолевать, тем паче знал он, что Проклятая ныне ослабила охрану волчат княжеских, нет Ее здесь сегодня. Он, Анатолий Лукич, непременно должен встретиться с княжонком лицом к лицу, взглянуть в глаза недорослю, прочитать по ним, что знает тот, о чем догадывается.
Ох, как же мало ему осталось свершить для созидания кана нового – камени философской. Кан, кан, требуешь ты жертвоприношений человеческих! Добро, людскую жизнь подарить тебе не жалко. Исчезали в недрах зловещего дома Сухоруковского бродяги, крестьяне из поместий его, прежним царем даренных. Но даже кровь их не помогала превращениям.
По ночам окна дома Сухоруковского светились диавольским огнем жутким. Разносились вокруг тошнотворные запахи, слышались жуткие стоны и вопли предсмертные. А толку – чуть! Волчата Белой Волчицы надобны, сердцу ее дорогие. Ох, как надобны-то. Иначе не видать ему кана, способного по силе сравняться с утраченным Перстнем Япета.
Княжича он нашел у горящего камина в кабинете Ореховом. Вишь, читает что-то. Захлопнул манускрипт тяжелый торопливо при виде гостя незванного.
– Все читаешь, Лександра Ляксандрович? Добро тебе глаза-то портить, – сказал добродушно. Почти добродушно.
- Предыдущая
- 35/45
- Следующая
