Империя ненависти (ЛП) - Кент Рина - Страница 61

Желудок вздрагивает, и каждая конечность начинает двигаться в одном ритме с его, мои бедра вращаются, встречаясь с его силой.

И только когда я думаю, что кончу, Дэниел переворачивает нас.

Я задыхаюсь, когда он оказывается на спине, а я сверху. В этой позе он оказывается так глубоко внутри меня, что я чувствую его в своем животе.

Мои ладони лежат на его груди, на его татуировке боли и мести, а я вопросительно смотрю на него.

— Оседлай меня, Николь.

— Ч-что?

— Используй мой член, чтобы кончить. Я хочу видеть, как твоя грудь подпрыгивает, а волосы разлетаются от того, как сильно ты меня трахаешь.

Святое дерьмо.

Мое сердце не может этого вынести. И мое тело тоже, но я делаю это. Я приподнимаюсь, а затем опускаюсь на его член.

Он такой твердый и толстый, что это немного больно, но я приветствую жжение и повторяю снова и снова.

Как только я нахожу ритм, я отпускаю его грудь и хватаюсь за бедра для равновесия. Сначала Дэниел смотрит на меня с тем огнем, с тем вожделением и желанием, которые отражают мои.

Он пробегает взглядом по моей подпрыгивающей груди, по моим диким волосам и, наконец, по телу.

Затем хватает меня за бедра, его глаза сфокусированы на мне, и всаживается в меня снизу.

Ритм бешеный, а трение такое интенсивное, что я думаю, что потеряю сознание от одного только обещания удовольствия.

— Ты похожа на гребаную богиню, Персик.

Я кончаю, моя грудь сжимается от всех этих слов, прикосновений и всего, что между ними.

Но это не заканчивается. Не тогда, когда он продолжает входить в меня и играть с моими сосками в погоне за собственным оргазмом.

Прикусывая нижнюю губу, я наблюдаю за тем, как искажается его лицо, когда он кончает внутри меня.

Я чувствую, как его сперма вытекает из меня, и со вздохом падаю на него сверху, моя голова сталкивается с его громоподобным сердцебиением.

Как будто оно собирается выпрыгнуть из его груди и погрузиться в мое.

Я люблю тебя, хочу сказать я, но не могу.

Что, если это разрушит этот момент?

Что, если я снова потеряю его?

Если мои чувства пугают его, значит, в них нет необходимости.

Не нужно глупых эмоций, которые раньше приводили меня только к неприятностям. Меня устраивает это.

Или, по крайней мере, я пытаюсь так думать.

Безответная любовь причиняет боль. Как бы я ни старалась скрыть ее, она проникает в самую глубину меня и остается там, гноясь, превращаясь в горькую пилюлю, которую я глотаю каждое утро.

Каждый день.

Каждый год.

Я пыталась излечиться от болезни Дэниела. Я действительно пыталась, и думала, что мне это удалось все те годы, когда я была занята воспитанием Джея и выживанием в мире, который выплюнул меня, как жевательную резинку.

Но увидеть его снова, быть с ним, добраться до его тайной части это просто слишком.

Я недостаточно сильна, чтобы сопротивляться этому.

Чтобы противостоять ему.

— Искусство боли это абстрактная форма мести, — прочитала я его татуировку в тишине комнаты. — Кто это сказал?

— Я.

— Не знала, что ты философ.

— Я не философ. Мне это приснилось.

Я опираюсь локтями на его грудь, смотря на него.

— Тоже мечтатель. Ты продолжаешь удивлять меня, Дэн.

Ухмылка окрашивает его губы, и это не очень хорошо для меня, потому что появляются его ямочки, и они такие завораживающие, красивые и опасные для меня.

— Миссия выполнена.

— Ты все еще хочешь отомстить мне?

— Нет. Не думаю, что я вообще хотел этого, я просто… направил эти негативные мысли в эту конкретную банку.

— Значит ли это, что ты перестанешь быть злым?

— А я был?

— Ты был козлом.

— Рад видеть, что в вашем словаре есть красочные выражения, мисс Невинность.

Мои пальцы находят кровь на его лбу, и я пытаюсь стереть ее.

— Иногда я внутренне проклинаю. То, что я показывала, никогда не было тем, что я чувствовала.

Он тяжело дышит.

— Я начинаю это понимать.

— Правда?

— Да. Мне нужно время, чтобы разобраться во всем этом.

— Было исключение.

— Исключение?

— В тот день, когда мы впервые занялись сексом, я показала, что чувствую.

Горячий взгляд охватывает его черты, и я думаю, что он снова меня трахнет, но он целует меня.

Сладко и нежно, затем грубо и яростно.

— Скажи мне, что ты моя, Николь, — стонет он в мои губы.

— Я твоя.

Эти слова даются мне легче всего.

— Только моя?

— Только твоя.

Наверное, с тех пор как мы были маленькими.

Но я не говорю этого, потому что, очевидно, чувства не являются сильной стороной Дэниела.

Черт. Он все еще пытается разобраться с прошлым.

Если я дам ему время, он вернется ко мне, верно?

Он исцелится. Я исцелюсь, и он полюбит меня.

Я дрожу от этого.

Именно такая мысль возникла у меня одиннадцать лет назад. Что со временем он вернётся ко мне.

Но этого так и не произошло.

Все закончилось трагедией.

Я стараюсь не думать об этом, когда целую его и ложусь спать, прижавшись к его телу, с его ногами и руками, поглощающими меня в кокон.

Словно он не может достаточно прикоснуться ко мне, переплести свое тело с моим.

Быть со мной достаточно.

От легкого вздоха я просыпаюсь. Сначала меня дезориентирует утренний свет, льющийся из окна.

Я уверена, что прошлой ночью шторы были закрыты, и не думаю, что персонал особняка стал бы заходить в спальню Дэниела.

Ох, черт. Пожалуйста, не говорите мне, что Джей нашел дорогу сюда.

Я рывком поднимаюсь в сидячее положение, натягивая одеяло на грудь.

К счастью, мне не нужно беспокоиться о том, чтобы травмировать своего младшего брата на всю жизнь.

К сожалению, я смотрю в зеленые глаза, которые хотела бы не видеть больше всю жизнь.

Моя сводная сестра — бывшая сводная сестра — смотрит на меня, положив руку на бедро.

— Что, черт возьми, здесь происходит?

Глава 27

Николь

Папа научил меня одной из немногих вещей: вода и масло никогда не смешиваются.

Вы можете соединить их вместе, трясти их, но в тот момент, когда они находятся в статичном состоянии, каждый из них отступает в свой мир.

Вот что такое Астрид и я. Вода и очень горячее масло.

С тех пор как я впервые встретила ее, когда нам было по пятнадцать, она была свободной духом, восставшая против того, что от неё ожидали, и не могла меньше заботиться о своей аристократической крови.

Состояние, имя и связи дяди Генри были у нее на кончике пальцев, но она никогда ими не пользовалась.

Если уж на то пошло, она ненавидела и их, и нашу жизнь, и меня по праву, учитывая, что я вела себя по отношению к ней как сука.

И все из-за этого придурка, сидящего рядом со мной.

Мы оделись, во всяком случае, я, натянув платье на голову и прикрыв руки шалью.

Дэниел только в шортах, которые он взял из гардероба. Его волосы красивый беспорядок из светло-каштановых локонов, бессистемно спадающих на лоб.

Его выражение лица все еще сонное, даже скучающее. Судя по тому, как вытянуты его длинные ноги, скрещенные в лодыжках, а обе руки сцеплены за головой, его поза определенно соответствует последнему.

В такой позе его пресс напрягается, что видно всем. А именно Астрид, которая вышагивает последние десять минут.

Разве это неправильно, что я хочу на мгновение ослепить ее, чтобы она не смотрела на него? Да, наверное, так и есть. Но это не значит, что я не думаю об этом.

— Сядь, у меня от тебя голова болит хуже, чем с похмелья.

Астрид с визгом останавливается и смотрит на него. Она ниже меня ростом, у нее длинные каштановые волосы и такие зеленые глаза, что они могут соперничать с самой яркой травой.

На ней простой короткий комбинезон и белые теннисные туфли. Ничего вычурного, ничего кричащего. Это ее стиль с тех пор, как мы были подростками.