Князь Барбашин (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович - Страница 2

Да и в Москве, несмотря на холодную и снежную зиму, тоже не мёрзли. Правда, в Кремле вопрос войны с Литвой был не главным и не всеобъемлющим. Самым животрепещущим был как раз казанский вопрос. В декабре, наконец, почил-таки долго болевший Мухаммед-Эмин, и вместе с ним пресеклась династия Улуг-Мухаммеда. Теперь нужно было срочно сажать на освободившийся престол своего ставленника. Ведь выпускать Казань из-под своей руки Москва вовсе не собиралась, хотя Крым спал и видел на казанском троне своего царевича.

Следующим по важности стоял вопрос намечающейся войны нового союзника. Прибывший в Москву Дитрих Шонберг подробно информировал государя и думцев о деятельности своего брата – папского легата Николаи Шонберга – в империи, Венгрии, Польше и Пруссии. А так же о сокровенном желании римского папы Льва Х заключить с Русью церковную унию, не изменяя при этом ни православных обрядов, ни традиций. За это обещалось возвести Московского митрополита в сан патриарха, а Василию III Ивановичу предлагалась королевская корона.

В Москве прожекты Ватикана были приняты к сведению, и осторожный в действиях московский князь не стал рубить с плеча отказом, понимая, что бесплодные переговоры иной раз куда лучше прямой конфронтации. А вот к послу магистра вопросов накопилось много. Зачем, спрашивается, он настаивал на скорой чеканке денег, коли войну магистр так и не начал? Зачем уже более полугода сидит во Пскове дьяк Иван Некрасов с деньгами и наказом немедленно переправить серебро Альбрехту, как только будет получено известие о начале войны Ордена с Польшей? И вообще, собирается ли магистр вести войну или пойдёт на попятый?

Поздравив Василия III Ивановича с очередной громкой победой, Шонберг бросился пояснять причину задержки военных действий. Он сказал, что император предложил Альбрехту свое посредничество для урегулирования спора между Польшей и Тевтонским орденом ибо, по мнению Максимилиана, было бы очень плохо, если король Сигизмунд потерпит поражение, а великий князь Московский усилится еще более. И именно из-за уважения к императору и его поддержке Ордена в Европе великий магистр вынужден был отложить войну. Но, как это ни прискорбно, 13 января 1519 года император Максимилиан умер, и договор утратил свое значение. А ведь польский король, добавил Шонберг, сильно нуждается в мире. Он очень боится нападения татар и турок, а сеймы Польского королевства и Великого княжества Литовского предупредили короля, что они лишь тогда станут платить налоги, когда будет, наконец, заключен мир. Орденский посол посоветовал воспользоваться трудным внутренним положением Литвы и Польши и совершить на них очередной поход. По его мнению, наиболее подходящим местом для нападения будет Жмудская земля, ибо в ней нет ни войск, ни крепостей и полно всякого фуража и продовольствия. А с учётом новых приобретений это будет сделать весьма просто. А тем временем и магистр начнёт войну, как и обещал и русским войскам для отдыха и закупки провианта станет доступен такой форпост как Мемель.

Выслушав длинную речь орденского посла, бояре в ответ заверили его, что денежная помощь будет предоставлена, как и договаривались и что подлинное перемирие между Русью и Литвой будет заключено лишь тогда, когда король Сигизмунд вернет Москве все отчины и дедины, то есть, все западные русские земли.

В ответ, как и год назад, Шонберг попросил у Василия III Ивановича написать письмо королю франков, в котором великий Московский князь попросил бы Франциска I о дружественном расположении к Тевтонскому ордену и еще одно к курфюрстам империи с просьбой об избрании на пока еще вакантный императорский престол такого кандидата, который бы благосклонно относился к Ордену.

Да-да, русская дипломатия всё дальше выходила за рамки Восточной Европы, в которых крутилась последние пару сотен лет. Вот пришла пора наводить мосты и с Францией. Правда, и это знал пока только Андрей, из этого ничего не могло выйти, потому как у Франции, восстановившей свои силы после окончания войны с Англией, длившейся больше века, основным соперником ныне стала Священная Римская империя германской нации, во главе которой стояла Австрия. И Польша, соперница Австрии за венгерскую, чешскую и хорватскую короны, становилась естественным союзником для французов, а потому помогать в деле ослабления её они явно не собирались. А других интересов у Руси и Франции пока ещё не наблюдалось. Но всё же, впервые со времён Ярослава Мудрого, состоялась дипломатическая переписка двух стран, вновь открывших друг друга.

Вот так начинался новый, 1519 год. Год больших свершений и ещё больших надежд…

Однако самые жаркие баталии этой зимы разгорелись в церкви. Давно подготавливаемый и наконец-то собранный церковный собор казалось, потрясал сами основы уже почти век как ставшей де-факто автокефальной Московской митрополии. Вопросы, которые выносились на него, долго и скрупулёзно обдумывались церковными иерархами, а точнее "могучей кучкой" в лице митрополита, старца Вассиана и их ближайшего и наиболее верного окружения. В результате кроме церковного землевладения, на нём подлежали рассмотрению и такие, что в иной реальности прошли только на Стоглавом соборе. Ну и, разумеется, такое мероприятие не могло пройти без участия государя и представителей Боярской думы. А ещё на него был приглашён так удачно прибывший от патриарха Константинопольского Феолипта зихнийский митрополит Григорий.

Вообще-то, Григорий прибыл как глава официальной делегации, первой с того момента, как Москва не признала Флорентийскую унию, изгнала митрополита Исидора и порвала с Константинопольским патриархом. Конечно, на неофициальном уровне отношения с греческой церковью никогда не прекращалось, особенно в среде сторонников Нила Сорского, но официальный приезд стал возможен лишь сейчас, при митрополите Варлааме, известном стороннике нестяжателей. И Андрей очень надеялся, что в этот раз митрополит не откажется принять благословение от патриарха, который уже признал его вновь митрополитом Киевским и всея Руси. Ведь раскол единой русской церкви, произошедший после Флорентийской унии, на киевскую и московскую можно было преодолеть уже сейчас, а не в конце 16 столетия, когда Русь одной ногой стояла на пороге Смуты, а Киевская митрополия пошла на Брестскую унию.

Сам собор проходил в главном кафедральном соборе Русского государства – Успенском. Защищая ту или иную точку зрения, стороны произносили пространные речи, богато сдобренные цитатами из святых писаний, или ссылались на творения признанных отцов церкви. Дебаты были бурными, уступать не хотел никто. Однако, лишившись такого яркого лидера, как Иосиф Волоцкий, а потом и наиболее рьяных его учеников (митрополит провёл точечную чистку рядов, дабы заранее не возбудить клир), иосифляне постепенно сдавали одну позицию за другой. Нет, их не громили по всем статьям, давая возможность показать, что где-то им удаётся склонить участников на свою сторону, но все прекрасно понимали, что мелкие уступки не в счёт и главным будет вопрос о землевладении. А пока что решали такие вопросы, как взимание ставленнических пошлин или вопросы брака и венчания. Церковники хотели отменить постановления 1503 года, а Василий Иванович уже начинал задумываться о бесплодности жены.

Всё же прошедшие годы не прошли для нестяжателей даром. Как уж они там между собой разрешали противоречия, Андрей не знал, да и не хотел знать, а вот то, что на соборе они выступали единым фронтом и имели единую позицию по всем вопросам, было заметно и невооружённым глазом. И это позволяло им продавливать свои требования без обращения к мнению государя.

Ещё одним вопросом Собора стал животрепещущий вопрос образования. Да, в той, иной реальности, он был рассмотрен только на знаменитом Стоглаве, вот только ждать ещё три десятка лет у Андрея не было возможности, ведь без него ни о каком прорыве и говорить не стоило. Да и недаром же церковники проявили столько внимания его школе, а старец Вассиан всё выспрашивал, что к чему да как. Андрею, понимавшему, что современные западные примеры не встретят понимания у русских церковников, пришлось много поработать, насилуя память и листая старые, потрескавшиеся от времени трактаты. Ведь единственный пример, который прошёл бы на Руси, это Византия, или, как её здесь называли Ромейская империя. Причём не сейчас, когда она лежала под пятой у турка, а времён расцвета. И, слава богу, что частые пожары и ненастья ещё не всё сгубили в монастырских хранилищах, а тему школ хоть и не часто, но поднимали на попаданческих сайтах. Квинтэссенция прочитанного и вспомненного дала поразительный результат.