Ничей ее монстр (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 26

Дергает топ наверх обнажая мою грудь, цепляя холодной пряжкой и без того напряженные до боли соски и легкая судорога зарождающегося безумия пронизывает все тело.

— Не знал бы что ты шлюшка повелся бы на это дыхание и сопение. Но мне нравится, как ты молча сопишь. Покорная, покладистая, маленькая девочка играет для меня возбуждение. И пока что весьма неплохо.

От звука его голоса закатываются глаза и рыдание подступает к горлу. Я жадно впитываю в себя каждое слово, словно пересохшая губка. Пусть говорит что угодно, только говорит.

И вдруг так же резко хватает сзади за волосы и толкает вперед животом на стол. И я за секунду дохожу до дикого невменяемого состояния того возбуждения, которое захлестывало меня с ним всегда. Накрывало до такой степени, что я теряла голову и становилась такой же до жути озверевшей, как и он. Я никогда не думала, что это ощущение может вернуться, что оно не испарилось за пять лет не растворилось в моей ненависти к нему.

Ладонь Барского прошлась по моей спине, придавливая меня сильнее к столу, задрала юбку вверх, ощупала ягодицы, прикрытые трусиками и сильно дернул их вверх, сдирая с меня и заставляя взвиться от того, как ткань впилась в плоть и причинила легкую боль. Раздвинул коленом мне ноги, и я тут же почувствовала его пальцы складках плоти. Чтобы не застонать впилась зубами в губы и закатила глаза, сжимая руки в кулаки. Пальцы мучительно поглаживают, поднимаясь вверх и спускаясь вниз, исследуя, проверяя.

— Возбудилась… — похоже на вопрос или на утверждение, проник кончиком пальца и потер у самого входа, словно проверяя насколько я мокрая. И едва я приоткрыла рот, захлебываясь немым стоном ощутила, как ремень опустился на ягодицы и дернулась от резкой боли, но вторая рука Барского впилась в мои волосы на затылке и вдавила мою голову в стол, не давая пошевелиться.

— Больно? Оооо, да, тебе очень больно! Ни звука! Не то выдеру до мяса!

И еще один удар, заставляя мотать головой и дергаться, чтобы избавиться от удерживающей руки и от боли, но она вспыхивает и вспыхивает, заставляя слезы выступить на глазах. Да, это уже было много лет назад. Но тогда я рыдала от боли и обиды, а сейчас рыдаю от всего что потеряла, от всего что вернуть стало возможно вот этим суррогатом, обманом… И я готова дать ему все это добровольно, готова впустить в свое тело, готова беззвучно умолять разорвать на части. Полнейшая власть монстра над жертвой, которая окончательно обезумела и любит своего убийцу даже несмотря на причиняемую боль. Ягодицы еще жжет от ударов, а его рука в моих волосах ослабила хватку, он наощупь ищет мое лицо, убирает с него волосы и трогает мокрые от слез щеки, размазывает их, растирает по моим скулам, и я тут же чувствую, как пальцы другой руки раздвигают складки плоти, поглаживая напряженный клитор.

— Девочка плачет. Девочка заслужила ласку. Девочка молчит и плачет… моя девочка… моя маленькая девочка.

Кажется, он говорит сам с собой, а я закрываю глаза позволяя себе наслаждаться этой лаской после дикой волны боли, чувствуя, как умелые пальцы сжимают закаменевший узелок, как властно потирают его. И резко проникает пальцами внутрь, заставляют взвиться и тихо всхлипнуть, сжаться всем телом, прогибаясь в пояснице, позволяя войти глубже. И я чувствую это проникновение стенками лона, чувствую бешеное трение внутри по изголодавшейся плоти. С трудом сдерживаясь, чтобы не стонать, глотая стоны, впиваясь ногтями в стол и прокусывая губы до крови.

— Дааа, вот так. Уже близко. Для меня… даааа… Хорошая малышка, послушная. Тебе нравится, да? Нравитсяяя…

Выскользнул наружу и на дикой скорости растирает клитор настолько быстро, что у меня от его слов и от похоти сыплются искры из глаз, прогибаюсь еще больше, истекая ему на пальцы влагой, пьянея от каждого движения сильнее и сильнее. Безумное трение становится невыносимым, именно невыносимым и от удовольствия я мечусь на столе, чувствую, как большой палец его другой руки гладит мокрую щеку, невольно втягиваю его в рот. Чтоб не кричать, чтобы впиться в него зубами и жадно сосать, пока в меня долбятся его пальцы, все резче и быстрее, по нарастающей, дергаясь в стальном обруче, вращая бедрами то ли от желания избавиться от пытки, то ли продлить пока не ощущаю финального резкого сжатия клитора и теряя реальность трусь о его руку, зажимая зубами его палец в самый острый момент наслаждения, ощущая мощную волну, словно сорвавшую с меня кожу, со скрежетом ногтями по столешнице, дергаясь от каждого спазма, закатив глаза. Запредельное удовольствие, настолько яркое и ослепительное. Только он творил со мной такое, только его рукам под силу выдрать из меня этот дикий оргазм. Даже мои собственные не могли этого сделать…

Не дает отдышаться, хватает за волосы, поднимает рывком со стола, разворачивая к себе лицом. Я вижу его потерянные глаза, они что-то ищут, но не находят… но они уже не пусты. Они сверкают похотью, голодом и злостью. Одновременно. Я вижу эту злость в расширенных зрачках и в стиснутых челюстях. И не знаю, что его так злит.

Какой же он… какой же он мужчина в этот момент. Слепой, в какой-то мере сломанный и в тоже время, источающий такую животную силу и магнетизм, что меня пронизывает электрическими разрядами при взгляде на это бледное лицо, с заостренными чертами и легкой гримасой боли-возбуждения на них. Он даже не представляет какой мощной силой обладает и какой абсолютной властью над моим телом.

И не представляет, как я дико по нему соскучилась и меня скручивает какое-то животное, отчаянное желание касаться его, целовать, ласкать, вдыхать его запах. Осмелела и взяла его руку, которой брал меня, поднесла к своему лицу. Напрягся, насторожился и брови сошлись на переносице.

А я не выдержала и прижалась губами к запястью, к пальцам, которые пахли мною, моим безумием, моим оргазмом, который я испытала впервые за эти годы. Покрыла поцелуями его пальцы. Выдернул руку резко. Так резко что я чуть не пошатнулась. Показалось, что сейчас ударит меня за эту ласку. Он даже замахнулся, но стиснул пальцы в кулак и опустил. На его лице ярость и недоумение… Он обескуражен и дико взбудоражен. Его ноздри раздуваются, и он шумно дышит, голая грудь вздымается и опадает, а я с восторгом смотрю на мышцы, выступающие под бронзовой кожей, покрытой мягкой порослью. Так же красив и силен. Тверд, как титан. Нет, такие, как Барский не ломаются, скорее можно сломаться об него. Схватил меня за затылок и опустил на колени, другой рукой начал расстегивать штаны.

— Работай. Не надо играть то, о чем тебя не просили.

И я все еще вздрагиваю после острого наслаждения. От него болит все тело и это тело жаждет большего. Жаждет все то, что он может мне дать.

Опустила его штаны вниз. Жадно глядя на вздыбленный член, скулы свело от пошлого желания быть им оттраханной, как когда-то. Везде. Разодранной на части. Грубо, по-животному, как умеет он.

Наклониться ниже и сжать член у основания провести вверх по всей длине, сжимая головку и вцепившись в упругие ягодицы принять в рот по самое горло и тут же назад, проводя языком по вздувшимся венам. Лаская языком по спирали вверх, как он меня учил сам, как подсказывал мне когда-то и рычал от удовольствия, сводя с ума своей реакцией на меня. Смотреть на него снизу-вверх на оскал, на эту застывшую гримасу экстаза и боли, на бешено вздымающуюся грудь. Его наслаждение бьет током по каждому напряженному и натянутому до предела нерву. Словно перетекает то в меня, то в него. Электрическими волнами. Из тела в тело. И сейчас он в моей власти. Утерявший контроль монстр, чудовище, которое зашлось рыком и впилось лапами в мои волосы, притягивая ближе, окуная в реальность, где нет места нежности и романтике. Словно наказывает за что-то, вбиваясь глубоко в горло, не давая увернуться, сдавливая затылок, заставляя захлебываться слюной и давиться плотью, усиливая его наслаждения судорожными сжатиями горла от спазмов. Оторвал от себя, и я сквозь туман слез вижу его ошалелый, застывший взгляд так похожий на тот, что я знала когда-то. И от этого взгляда тянет низ живота и поджимаются пальцы на ногах. Я бы приняла от него все… такая же как раньше, такая же сумасшедшая и… возможно одинокая в этом сумасшествии. Незначимая для него ровным счетом ничего, кроме удовлетворения самых низменных потребностей и инстинктов.