Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ) - Забудский Владимир - Страница 31

Не найдя подходящих слов для ответа, я опустил взгляд вниз. В моей памяти все еще свежи были картины из отеля «Антарктида»: белые простыни, ароматные лепестки роз, белый песочек, тихий океанский прибой… Я не рассказывал об этом Хону, у меня просто не поворачивался язык. Я чувствовал, что Ши ждет от меня вопроса: «Ну и что же делать?!», и у него уже был готов ответ, но я, черт бы его побрал, не хотел слышать этот ответ.

— У меня вызов! — с радостью и облегчением услышав музыку в наушнике, я вскочил с топчана и вырвался наконец из дымного плена на узенький балкончик.

Прямо передо мной пронесся грузовой поезд. Я прокашлялся и с наслаждением вдохнул более или менее свежий воздух с легкой примесью угольной пыли и продуктов химического производства, так как этот район Элис-Спрингс находился слишком близко от графства Мак-Донелл и не мог считаться «зеленой зоной» в том понимании, которое привыкли вкладывать в это словосочетание чопорные жители Сиднея.

— Привет, Роберт, — поздоровался я, когда лицо собеседника появилось на моем сетчаточнике.

— Как там Элис-Спрингс? Все та же адская дыра посреди пустыни? — поинтересовался Ленц.

— Что-то вроде этого, — прокричал я в ответ, оглушенный гудком проносящегося рядом рудовоза.

— Ты что, на вокзале?

— Живу рядом с путями.

— Как поживают твои товарищи?

— Потихоньку, — ответил я, на секунду задумавшись о том, что сказал бы Роберт Ленц, если бы я поведал ему о ночной поездке в пустыню.

— У меня есть кое-какие новости.

— Хорошие или плохие?

— Средней паршивости, — задумавшись, дал взвешенную оценку полковник. — Евразийский посол упомянул о твоем вопросе во время сегодняшней пресс-конференции.

— Серьезно? — я недоверчиво улыбнулся и схватился за голову.

— Все могло бы быть и хуже, — смягчился Ленц. — Сейчас я выведу тебе трансляцию.

Посол Евразийского Союза при Содружестве Наций Хун Дон был низеньким, полненьким и улыбчивым азиатом средних лет. Однако на этот раз, стоя перед микрофонами на фоне украшенного драконами здания посольства в Канберре, он сохранял серьезное лицо.

— Да, хорошо, что вы спросили. Я уже получил ответ на запрос, — с легким акцентом произнес посол. — В объединенной базе данных человеческих ресурсов ЕАС никогда не значились люди с такими именами. Вы ведь понимаете, что мы не можем сделать ничего по отношению к людям, которых мы не знаем? Тогда для чего нам был адресован этот призыв? Понятно же, для чего. С той же целью, что и всегда. Это далеко не первый случай, когда господа из спецслужб пытаются чужими устами распространить слухи, порочащие нас. Мы уже смеемся, когда слышим одни и те же мифы: «страшные китайские тюрьмы», «гонения бедных диссидентов» и прочее. Пора уже придумать что-то новое, право же! Никто у нас не склонен заострять внимание на этой мелкой провокации и не считает, что она должна омрачить приятное впечатление от успехов на первых совместных Играх. Но вот мне лично она была непонятна. Ваше правительство постоянно утверждает, что оно хочет разрядки, прозрачных отношений с нами, называет нас «партнерами». Но другие люди в правительстве продолжают вести себя так, будто не желает никакого сотрудничества с нами вообще. Это странно. Мне кажется, господам в правительстве пора собраться вместе и определиться с их отношением. Это все, что я хотел сказать по этому поводу.

— Господин посол, можно еще вопрос о подготовке к Джакартской экологической конференции?

— Конечно, прошу вас.

— Как вы считаете?..

Роберт отключил трансляцию интервью и какое-то время я молчал, тяжко переваривая только что услышанное. В конце концов я лишь покачал головой.

— Чушь какая-то! — воскликнул я. — Папа ведь был в заключении в Бендерах, когда они установили там свою «социалистическую республику» и присоединили ее к ЕАС. Они не могут не знать!..

— Димитрис, даже если им и известно что-то о Володиной или Катиной судьбе, они, по-видимому, не собираются помочь, — с сожалением молвил Роберт, и добавил: — Как я и говорил.

— То, что сказал посол, означает серьезный скандал? — спросил я, предрекая, что мое изгнание может затянуться до самого начала нового учебного года. — У меня будут новые проблемы?

— Все уляжется. И не такое улегалось. Последствия твоего поступка исчерпали себя, и внимание к нему быстро утихнет. Тем более, что ведущие СМИ не будут его подпитывать. О твоей персоне быстро забудут. Ты же не думаешь, что стал мировой знаменитостью, послав в нокаут Батисту? Ты помнишь многих победителей Олимпийских игр по фехтованию или плаванью? Через несколько лет ты будешь рассказывать в каком-нибудь кафе о своей золотой медали 82-го, а люди будут зевать и ждать, когда ты заткнешься.

Я недоверчиво покачал головой, однако все, что говорил Роберт, казалось мне разумным. Современный мир был богат информационными поводами, а обыватель обрел к ним своего рода иммунитет. Ни моя победа на Олимпиаде, ни мои неосторожные слова после нее не способны были надолго удержать на себе внимание людей. Джинна, которого я выпустил, еще можно загнать назад в бутылку.

— А как же папа? Мама? — мрачно спросил я. — Что будет теперь с ним?

— Я не знаю этого, Дима, — тяжело вздохнул Роберт. — Ты уже достаточно взрослый, чтобы трезво смотреть на вещи. У нас нет никаких доказательств, что Володя или Катя до сих пор живы. Война, так же как тюрьма — это страшное место. Люди умирают там.

— Мне не просто будет смириться с этим, не зная этого точно.

— Димитрис, я никогда не видел могилы своих родителей.

— Знаю.

— Ты ведь слышал, сколько «поминальных паломников», отправившихся на нежилую территорию в поисках своих родных или их могил, погибли и пропали без вести за последние двадцать пять лет? Что-то около сотни тысяч. И это лишь те люди, которые попали в официальную статистику. Ты волен пополнить это число, парень, ты теперь совершеннолетний. Но если мои советы все-таки хоть что-то для тебя значат: лучше живи, создай что-нибудь прекрасное, вырасти собственного сына или дочь. Прошлое причиняет нам боль, но лекарство от него можно найти только в будущем.

Я долго молчал, не готовый ответить что-либо на эти слова. Еще одни разумные слова, которые я слушал, но не был в состоянии услышать. Потому что голос разума меркнул, когда болела душа. И разве это не то, что делает нас людьми?

Наконец я поднял глаза, испустил тяжкий вздох и произнес, глядя прямо в глаза Ленце:

— Я обещаю, что попробую.

***

За окном было 28-ое мая 2083-го — пятница, которой окончилась очередная напряженная неделя. Не за горами были выпускные экзамены, после сдачи которых мне будет присвоена степень бакалавра, а затем последует насыщенная двухмесячная стажировка.

Мне предстояло стажироваться в 122-ом полицейском участке в Восточном округе Сиднея. Это был тяжелый, проблемный участок, куда никто не хотел попасть. Вопреки резонным предостережениям преподавателей, я вызвался добровольцем, полагая, что трудности не должны пугать меня, если я хочу стать настоящим профессионалом.

Стажировка означала, что я буду уходить из дому ни свет ни заря и возвращаться затемно усталым, как собака. У детективов из 122-го участка было полно тяжелой рутинной работы, и едва к ним заявится салага из ФСОРД с горящими глазами, верящий, что он хочет научиться следственной и оперативно-розыскной работе — как они загрузят его по самое не могу. Но пока еще все это было в будущем, и я мог наслаждаться очередным беззаботным вечерком в Студенческом городке.

Под звуки нового альбома «Salvation», доносящуюся в наушниках, одетый в облегающую черную майку, я, сцепив зубы, с силой жал от груди штангу весом в сто сорок килограммов, чувствуя, как по спине стекают капельки пота. Тренажерный зал пятничным вечером был, как всегда, переполнен, однако я обходился без страховки со стороны партнера, полагая, что после восьми лет постоянных тренировок я хорошо знаю свои силы.