Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ) - Забудский Владимир - Страница 45

— Как себя чувствуешь, Димитрис? — поинтересовался сержант-детектив Филипс, когда мы молча выхлебали по целой чашке чая.

Он назвал меня по имени, не «чемпионом». Это о чем-то да говорило.

— Все в норме, сэр, — ответил я, молча глядя перед собой.

— Ты неплохо держался. Вид у тебя довольно паршивый, но это нормально. К таким вещам невозможно привыкнуть. Я и сам сейчас далеко не в своей тарелке, — поведал мне детектив, и с улыбкой показал свои руки, которые дрожали, едва удерживая чашку с чаем. — Колотит.

— Сэр, да что там я? Вы были там. Вы были, и вы… черт, вы казались таким спокойным!

— Это все медитация. Я сконцентрировал свои внутренние силы… собрался, можно сказать так. Я понимал, что, когда все это закончится, мне понадобится дополнительный выходной, пару капель успокоительного и добрая дюжина дыхательных упражнений, чтобы прийти в норму. Но держал себя в руках, пока стрессовая ситуация не закончилась. Многие умеют это. Ты тоже этому научишься. Но будь готов к тому, что, когда ты расслабишься, сделаешь первый же свободный выдох, нервы дадут о себе знать в ту же секунду.

— Вы знали, что это произойдет? — пытливо посмотрел я на Филипса.

— Что снайпер выстрелит?

Он тяжело вздохнул и продолжил:

— Я надеялся, что они сделают это как-то иначе. Например, запустят в помещение нанодрона и усыпят его несмертельной инъекцией. Но в глубине души… Что ж, да, знал, — спокойно кивнул детектив. — «Стражи» так работают.

— Тот парень, кажется, готов был сдаться. Вы бы смогли уговорить его, в итоге.

— Так казалось. Но он мог передумать. Занервничать, сорваться. И тогда жизнь одного или двух людей, включая мою, могла бы оборваться раньше срока. Мы боремся за жизни невинных граждан и офицеров полиции. Жизнь преступников, которые захватывают заложников и стреляют в полицейских, не является приоритетом.

Эти холоднокровные слова могли быть, наверное, правдой, если смотреть на это в широкой перспективе. Но я пока не в состоянии был увидеть столь широкую перспективу. Перед моими глазами застыло лишь лицо парня по имени Каму, перепуганного, отчаявшегося, только что потерявшего отца и брата. Он не был профессиональным преступником, не был террористом…

— Я знаю, что чувствуешь ты как иммигрант, — проникновенно посмотрев на меня, констатировал сержант-детектив. — Ты думаешь: «Черт возьми, эта несчастная семейка нелегалов, они же просто стали жертвами обстоятельств, несправедливо было лишать их жизни!» Как-то так?

— Сэр, не совсем так, но… — вряд ли я смог бы скрыть свои чувства от этого опытного легавого.

— Ты не первый иммигрант в рядах полиции. Вся современная Австралия — это иммигранты. Отличаются они лишь тем, кто раньше приехал. Поверь, наши штатные психологи слышат десятки таких историй от полицейских. Большинство из нас — люди с высокими моральными качествами. А таким людям свойственны угрызения совести.

Я согласно кивнул.

— Знаешь, что я посоветую, парень? Откажись от этих мыслей. Отрасти себе кожу потолще. Ты не должен отождествлять себя с преступниками. Мы находимся по эту сторону закона, а те, кто незаконно берет в руки оружие и наставляет его на невинных людей — по ту. Все, что нам стоит о них знать — как остановить их и защитить от них граждан.

Я неуверенно покачал головой. Такая прямая солдатская логика, прозвучавшая из уст Филипса, которого я всегда считал интеллектуалом, намного мягче и интеллигентнее того же Паттерсона, удивила меня. Я представлял себе философию представителей закона несколько иначе.

— Я попросил начальника академии о переводе из «силовиков» в «детективы», потому что не хотел участвовать во всем этом, — признался я после колебаний.

— В чем — «в этом»? — полюбопытствовал Филипс.

— Не хотел ввязываться в эту чертову войну, которую ведет Анклав со всем окружающим миром. Черт, я ни с кем не спорю, все это очень сложно и, может быть, оправдано. Но я просто не хотел быть среди тех, кто берется за дубинку или нажимает на курок!

— Что же привело тебя на 122-ой участок? С твоими баллами ты бы легко мог бы затесаться в какое-нибудь менее пыльное местечко.

— Мне хотелось делать что-то по-настоящему полезное, — чувствуя в своих словах явную непоследовательность, о которой и сам хорошо знал, попытался объяснить я. — Не хотел прятаться от настоящей работы.

— Но ведь это соображение не помешало тебе уйти от «силовиков».

И снова он прав. Мой уход с ФЗОПАТа шокировал многих, так как выглядел не иначе, чем предательство. Мало кто ожидал от знаменитого олимпийского чемпиона, героя всего факультета, трусости и слабохарактерности. Именно так, с презрением, это воспринял, например, наш куратор Иванкович. Даже Бен МайБрайд, мой лучший друг во всей академии, не понял моего поступка, и наши с ним отношения стали заметно прохладнее.

— Я не боюсь запачкать руки. Я даже готов применить силу в определенной ситуации. Но мне важно верить в правоту того, чем я занимаюсь, — попробовал объяснить это противоречие я. — Я не могу застрелить или избить кого-то просто потому, что мне поступил такой приказ.

— Этого от тебя и не требуется. Люди, которые умерли сегодня в той квартире, перешли грань, — покачал головой Филипс. — Они сделали длинную череду ошибок. Во-первых, они зря приехали в этот перенаселенный город, который не хочет больше никого принимать и не скрывает этого. Во-вторых, они напрасно нелегально пробрались в «зеленую зону». В-третьих, им уж точно не следовало брать с собой ствол. В-четвертых, им не следовало оказывать сопротивление при задержании, как бы грубо не вели себя при этом офицеры полиции. Поведение офицеров — это предмет отдельного разбирательства. И, наконец, в-пятых, этот парень сделал свою последнюю ошибку, когда, вопреки всем моим уговорам, отказался сдаться на милость правосудия и понадеялся, вместо этого, избежать ответственности за свои деяния, скрывшись в «желтой зоне».

— С этим сложно спорить, — вздохнул я.

— Парень, эти «Стражи» выглядят не самыми дружелюбными парнями, но они отнюдь не живодеры. Они разнесли тому парню голову не из любви к насилию, а для того, чтобы сегодня больше не пострадал кто-то из нас или из мирных граждан.

— Понимаю, — покорно кивнул я.

— Никто не говорил тебе, что эта легкая работа. Тебе сказали об этом в первый же день в академии, разве нет? Эта работа психологически тяжела, а порой практически невыносима. Людям свойственно сомневаться. Постоянно сталкиваясь с преступниками, вникая в их образ мыслей, ты невольно начинаешь ставить себя на их место, сочувствовать им, оправдывать их действия. Если ты намерен работать детективом, это будет постоянной частью твоей жизни. Но ты должен научиться держать свои мысли в узде. Делать над собой усилие, наводить порядок в голове и идти дальше.

Я молчал, кивал в ответ на каждую фразу наставника, однако на моем лице не было, я это чувствовал, достаточной убежденности.

— Вот что, наш рабочий день на сегодня закончен. Мне требуется длинный сеанс упражнений, чтобы прийти в себя. И ты тоже вали домой, — велел детектив. — И завтра не появляйся. Вернешься в среду со свежими силами.

— Сэр, я не прошу об этом…

— Не надо мне только твоих «сэров», — махнул рукой следователь.

— У меня там непочатый край работы…

— Забудь об этой писанине. Сегодня ты испытал чудовищную эмоциональную нагрузку и больше ни на что не годен. Я или Паттерсон не собираемся исправлять за тобой ошибки в документах. А они неизбежно появляются, если пытаешься игнорировать стресс или переутомление. Мы обходимся без стажера десять месяцев в году — обойдемся и еще полтора рабочих дня. Или ты считаешь себя такой важной птицей, что без тебя вся сыскная машина остановится?

В какой-то момент мне захотелось рассказать, что в моей личной жизни происходит сейчас неладное, и что работа — это единственный якорь, который вообще держит меня сейчас в этом мире. Однако мои собственные проблемы показались мне мелкими и надуманными на фоне того, что мне пришлось увидеть. Да и не был сержант-детектив Филипс тем человеком, с которым уместно будет делиться своими переживаниями. Особенно сейчас.