Новый мир. Книга 4: Правда (СИ) - Забудский Владимир - Страница 90

Таймер возвестил об окончании моего времени. Во всей студии загорелся свет. Я перевел взгляд на Барри Гоффмана, очки которого сползли к кончику носа, и он выглядел так, будто он в эту самую минуту продолжал обделываться. И сказал:

— У меня все.

§ 34

Я выдохнул, совершив первое отжимание. С кухни я слышал нервный, раздраженный голос Лауры, которая ругалась по телефону (должно быть, с матерью). Перед глазами был дисплей, транслирующий, в N-ный раз, запись шоу «Только правда», состоявшегося в пятницу, 30 сентября 2095 года. Как раз шла запись моей жизни, считанная прямо с моего мозга, похожая на артхаузное кино. Это было сложно объяснить, но я не мог воспринимать то, что видел сейчас на экране, как свое прошлое. После того как меня заставили пережить всё это заново, мозг запустил какую-то защитную реакцию, отторгнул все это на эмоциональном уровне — и, хоть память и логика никуда не делись, в глубине души мне казалось, что я смотрю на жизнь какого-то другого человека.

Я чувствовал себя так странно и паскудно, что это сложно было описать. Но по мере того, как кровь в венах разгонялась, давящий на меня груз начинал казаться чуть-чуть менее тяжелым. Я успел выполнить 92 отжимания на кулаках, прежде чем в комнату зашла, устало опершись о стену, Лаура.

— Может быть, хватит уже это пересматривать? — спросила она устало, кивнув на экран.

Она старалась говорить спокойно. Но в ее голосе чувствовалось раздражение. Скорее всего, отголосок ссоры с матерью.

— Как скажешь, — прошептал я, через силы выполняя последние отжимания, оставшиеся до сотни.

Затем — перевернулся на спину.

— Я не верю, что это моя жизнь, — прошептал я, переведя взгляд на экран.

— Да, Дима, я знаю, — кивнула Лаура.

Её взгляд тоже пополз на экран. Там как раз виднелась она — обнажённая, с румянцем на щеках от возбуждения — такая, какой видел её я, когда мы занимались любовью — здесь же, в этой квартире. Лаура закусила губу и поморщилась, глядя на эти кадры, которые видел весь мир.

— Мать еще не видела этого, — прошептала она расстроенно.

Скандал планетарного масштаба, разразившийся на шоу, на которое Жозефина Фламини с таким трудом протолкнула свою дочь, надеясь, что пару пикантных подробностей из ее жизни и жизни ее импозантного будущего зятя лишь добавят ей популярности, стал очень тяжелым ударом для светской львицы.

— Мне очень жаль, что с ней так вышло, — произнес я, видя, что Лаура искренне переживает.

— Мы должны были ожидать этого, — вздохнула та. — Знаешь, ей уже лучше. Истерика уже позади, она написалась успокоительных. Сказала мне, что Гоффман звонил ей снова и извинился за свою первоначальную вспышку. Сказал, мол, что его шоу никогда еще не смотрели столько людей, что там никогда еще не поднимались столь важные и серьезные темы. Так что он, как журналист, мол, должен быть благодарен ей за этот шанс.

Лаура презрительно прыснула.

— Барри — такой же, как все шоумены! Обоссался от страху и забился в дальнюю щель, когда такое произошло у него в эфире. А как отошел немного — сменил подгузники, обновил макияж, и теперь пробует строить из себя крутого журналюгу, который, мол, не боится резать правду-матку.

Я продолжал молчать, и она продолжила:

— Так что маман больше не винит меня в том, что я подставила ее. Но у нее теперь другая мулька.

Девушка тяжело вздохнула, и раздраженно сымитировала голос матери:

— «Пташенька, пожалуйста, скажи мне только одно — скажи, что это твой отец всё придумал, что это он попросил тебя привести в студию этого страшного человека вместо Эдди. Это ведь всё просто политика, правда?»

Она издала звук, похожий на рычание, выражающий крайнюю степень недовольства мещанским поведением матери, и рассерженно топнула ногой. Потом — перевела взгляд на меня.

— Как ты?

— В порядке.

— Дима, тебе прописали антидепрессанты. И сказали, что в таких ситуациях они необходимы.

— Ты ведь знаешь, я не принимаю ничего подобного.

— Знаю. Знаю и уважаю это. Но сейчас слишком непростое время, чтобы ты мог позволить себе быть не в форме. Ты точно в порядке?

— Не беспокойся, я в порядке. Физическая зарядка мне здорово помогает.

Я вздохнул, и, всё ещё лежа на спине, начал качать пресс. Лаура в это время стояла, прислонившись к стене, и смотрела в потолок.

— Я до сих пор не верю в то, что это произошло в реальности. Что ты действительно это сделал.

Я сделал еще с десяток скручиваний, разгоняющих кровь, прежде чем пропыхтеть:

— Жалеешь, что согласилась?

Она неуверенно покачала головой.

— Мне очень страшно, Дима, — призналась она.

— Знаю. Мне тоже, — произнес я, не переставая делать упражнения.

Она какое-то время молчала. Затем наконец выдала:

— Тебе пора уже включить свой коммуникатор.

При одной мысли о том, что это означает, я поморщился.

— Мне нужно еще чуть-чуть времени, — взмолился я, продолжая упражнение.

— Скоро пройдут сутки с начала эфира. События за это время развивались быстро. Мы не можем больше на них не реагировать. Если, конечно, не хотим, чтобы кто-то другой все решил за нас.

Она сделала шаг ко мне, и, пока я продолжал качать пресс, включила запись видео из Интернета у меня перед глазами. Я неохотно перевел глаза на дисплей — и увидел сморщенное лицо 88-летней старухи Аманды Бэксхилл, которую свора журналистов застала в коридоре офиса Протектора в Канберре.

— Ах, касательно этого, — пробубнила старуха недовольно. — Скорее всего, это очередная провокация со стороны сил, которые стремятся расшатать обстановку.

— Вы считаете, что слепки воспоминаний Войцеховского — это фальшивка?! — бойко спросила одна из корреспонденток.

— Эта тема не настолько мне важна и интересна, чтобы я что-то там «считала», милочка. Но я не удивилась бы, если бы кое-что из показанного оказалось правдой. Этот наемник, если убрать его личные суждения, пропитанные неприязнью к Содружеству, говорил главным образом о произволе со стороны частных корпораций и подконтрольных им военизированных структур, который вполне может быть реален. Долгое время никто не заглядывал, что творится за их закрытыми дверями, никто их не контролировал. А значит, эти люди, лишенные каких-либо моральных ценностей и идеалов, творили все, что хотели. Очередное доказательство, что это было правильным решением со стороны Протектора — лишить наконец эти структуры их беспрецедентной власти и влияния.

— Правоохранительные органы будут расследовать это? — спросил кто-то из журналистов.

— Я считаю, что это должно быть расследовано. Но вмешиваться в расследование ни я, ни тем более Протектор не собираемся. У меня все. Спасибо.

Проследив за выражением моего лица, Лаура включила следующее видео:

— Это тебе тоже стоит увидеть.

На невысокой трибуне в зале для пресс-конференций, перед строго ограниченным, судя по тишине, контингентом журналистов, сидела, вместе с рядом других строгих людей в костюмах, специальный прокурор Анна Миллер собственной персоной. Вид у нее был непреклонно суров.

— Этот человек известен, — произнесла она со сдержанным негодованием. — Против него заведено несколько уголовных дел, в том числе касательно пособничества террористам из так называемого Сопротивления. Я виделась с ним — я, специальный прокурор III ранга, уполномоченная инициировать самое серьезное расследование — но не слышал ни одного из этих его внезапных откровений. Он не пожелал сотрудничать с нами в деле поимки своих друзей из Сопротивления. Отметился как один из вожаков банды, сформированной из отставных контрактников, которые участвовали в потасовках с полицией Сиднея. А затем нарушил условия своего освобождения под залог и незаконно покинул Содружество — между прочим, на частном самолете, вместе со своей любовницей, дочерью одного из так называемых «оппозиционеров». Отправился прямиком в Сент-Этьен, на вотчину Консорциума. И вот теперь он вдруг решает предстать жертвой гонений и несправедливости со стороны всего мира, попутно пытаясь очернить легитимную власть. Думаете, я в первый раз наблюдаю что-то подобное? Как вы сами-то считаете, есть ли вера его словам? Или это больше похоже на очередную провокацию?