Туарег. Серебряный мираж (СИ) - Кальби Иман - Страница 6

Гадкий смех мерзкой старухи все еще стоял в ушах Иштар, когда ее отвязали от стойла, выволокли на улицу к столбу, закрепили у его основания и начали безжалостно поливать из обычного садового шланга мощными струями холодной воды под огромным напором…

– Вот тааак, вот тааак, – приговаривала старуха,–  хорошенько смоем с тебя дорожную пыль, а потом приоденем… Конфетке нужна красивая обёртка…

На улице уже была ночь. Температура с заходом солнца в пустыне падает стремительно, поэтому Иштар в буквальном смысле чувствовала, как холодеет ее сердце, пропуская удары от пробирающего озноба.

Когда эти же цепкие руки накинули на ее большое полотенце и стали грубо вытирать насухо, сил сопротивляться уже не было. Да и смысл? Куда бы она бежала? На что надеялась? Никто здесь ей не поможет… Люди, которые делали с ней это, не собирались идти ни на компромиссы, ни на уговоры… Угрозы ее тоже сейчас звучали бы как минимум смехотворно… Она попыталась отключить мозг, абстрагироваться, как учили их на специальных курсах выживания в суровых условиях пустыни, где нужно быть готовым ко всему… Не помогало. Каждое прикосновение к коже отдавало болью в душе и сердце… Словно ее святыню расхищают, валяют ее человеческое достоинство в луже с помоями…

На нее насилу напялили до невозможности вульгарный и открытый комплект нижнего белья и снова заперли, на этот раз в маленьком затхлом помещении какой– то хижины, тоже расположенной на территории этого проклятого места, как Иштар поняла, когда ее, наконец, вывели из сарая в направлении соседнего строения. Она слышала мужские голоса, смешки и присвистывания, слышала жалобные женские всхлипы и мольбу, слащаво–  приторный голос старухи, чувствовала забегающий к ней в коморку через щели удушающий запах сигарет…

Когда дышать было уже совершенно нечем, а реальность начала расплываться перед глазами серой пеленой, за ней, наконец, пришли… Иштар в который раз за вечер что есть мочи сжала зубы. Ее трясло одновременно от страха и отвращения… Никогда в жизни ее не подвергали такому унижению… Стоять почти обнаженной перед вальяжно рассевшимися на удобных диванах мужчинами, словно она товар… Вещь… Ничто… Еще пару часов назад она чувствовала свою неограниченную власть над стихией, свою свободу и всесильность, а сейчас… Сейчас снова была возвращена на бренную землю…

Ее буквально втолкнули в специально оборудованное помещение. Снова одиноко стоящий столб по центру, к которому ее снова тут же привязали. Тот, кто организовал эти проклятые торги, продумал все до мелочей… Интимный приглушённый свет, направленный на нее, почти лишал возможности рассмотреть собравшихся ее купить, зато давал возможность им ее прекрасно рассмотреть… Она не видела, но чувствовала похотливые, тяжелые взгляды прикованные к ней. Хриплое дыхание, смешки… Комната была наполнена запахом тестостерона, порока и голода… Страшное место… Явно не то, где стоило бы оказаться невинной любимой дочери шейха Макдиси…

Она почувствовала сзади прикосновения шершавых рук и дернулась.

– Ну, ну, хазаль, успокойся. Я не сделаю тебе ничего плохого, если будешь хорошей девочкой… –  раздался на ухо неприятный голос. Всякий раз, слыша его, девушка дергалась,–  дай господам полюбоваться на твою красоту…

Руки Аль– Минны заскользили по телу Иштар, проворно сдергивая с груди тоненькую повязку. Она отчаянно дернулась в своих путах, но ее тело было слишком умело, слишком искусно привязано, чтобы дать ей хоть какую–  то свободу манёвра. –  Не нужно лишних движений, красавица, они не придают тебе грации… –  Смотрите, сада (араб.– господа), какая грудь у этой прелестницы… Налита сладким соком, высокая и тугая… Провела по ней, чуть надавливая и специально задевая соски так, что они дернулись, как на упругом мячике. – И это на фоне осиной талии… –  руки старухи сместились ниже, очертив контуры фигуры девушки. Там, за лучами ослепляющего света, было оживленное движение, переброска скабрёзными шутками на арабском и еще более накалившийся градус голодного напряжения, –  Но самый большой подарок скрыт вот здесь… между шелковых лепестков ее плоти,–  просунула пальцы между ног, вызвав у Иштар сдавленный вскрик–  знак ярости и беспомощности одновременно,–  красавица невинна… Кто бы мог подумать… Сереброволосая шармута, вольная и дерзкая, отловленная среди диких песков Сахары, как песчаная кошка, оказалась нетронутым ангелочком…

Теперь уже в полную силу, во весь голос, среди мужчин прокатился возбужденно– взбудораженный возглас. Все они заметно оживились и зашевелились. Тот, кто сидел в центре, придвинулся ближе, наклонившись туловищем вперед, чтобы, как казалось, лучше рассмотреть красивую пленницу. Луч света по касательной тронул лицо мужчины, закрытое синим тагельсмустом (тафинанг.–  мужской головной убор из хлопка), виднелись только его глаза. Хищные, цепкие, ироничные… Но Иштар было достаточно одного взгляда на него, чтобы узнать мужчину перед собой… По ее телу пробежала волна отчаяния, стыда и жара одновременно…

А потом она услышала первую ставку… Они торговались за нее в лучших традициях рынка, забрасывая друг друга словами с баснословными суммами. Он молчал. Продолжал смотреть, вальяжно и нагло гуляя по ее предоставленному на всеобщее обозрение телу. Она чувствовала исходящие от него флюиды насмешки и триумфа. Он словно говорил ей–  «ну что, серебряный мираж, попалась? Всего лишь слабая обычная девка, ничто в жестоком мире мужчин…» Ей бы разорвать этот зрительный контакт, отвернуться, но она продолжала в ответ буравить его глазами, словно бы боялась, что отвернись она, сразу упадет в пустоту отчаяния и безумия своего небывалого унижения и разрушительного бесчестия… Когда из десятка собравшихся ставками продолжали сыпать только двое, ведя игру теперь лишь между собой, Иштар все же не выдержала. Обреченно закрыла глаза. За все это время он даже нарочно не предложил за нее ни дирхама (прим.– национальная валюта Марокко)… Просто пришел посмотреть на ее падение, унижение, беспомощность…

– Поверни ее задом, Аль– Минна, покажи товар со всех ракурсов,–  вдруг раздался знакомый хрипловатый голос, впечатавшийся в ее сознание…

У Иштар даже не было времени пропустить через себя очередную горячую волну унижения. Она лишь вскрикнула, когда ее быстро и умело снова отвязали, заставили повернуться и тут же с силой наклонили в талии.

Она думала, что унизительнее быть не может… Как же она ошибалась, знал только шайтан. С силой зажмурила глаза, ненавидя природу за то, что не может сделать то же самое с ушами. Она слышала возбужденный смех обезумевших от похоти мужчин, грязные предложения к Аль– Минне «потрогать ее спелый персик и сочные ягодицы». В голове отбивала одна мысль–  это он предложил поставить ее в такую унизительную позу… Не будь его команды, возможно, она бы не оказалась сейчас на самом дне…

– Три миллиона долларов,–  раздался снова его голос. Иштар дернулась, пытаясь высвободиться от захвата и хотя бы выпрямиться. Замешательство от произнесенной суммы, видимо, ввело всех присутствовавших в ступор. Это и позволило ей приобрести более приличную позу. В комнате повисло изумленное молчание. Его ставка многократно превышала все озвученные ранее. Никто не спешил ее оспорить и перебить…

– Тяжело соревноваться с королем пустыни, –  раздался еще один голос. Она слышала его в течение вечера… Этот второй вел за нее активный торг все это время. – Ты победил без боя, Туарег… Впрочем, как всегда…

– Она твоя, господин,–  торжественно ответила Аль– Минна, не в силах скрыть своей радости от суммы, какую удалось срубить за девочку…

Иштар выдохнула. Не то с обреченностью, не то с облегчением… Сама она пока не знала, что ждет ее в руках этого мужчины–  спасения или, напротив, погибель… Знала бы она, что впереди она не раз будет задаваться этим самым вопросом…

Иштар была благодарна ему хотя бы за то, что ей швырнули черную абайю, дав возможность, наконец, прикрыться. Он забрал с торгов ее сразу, хотя Аль– Минна услужливо и заискивающе предлагала дорогому гостю помыть и приготовить для него «покупку», выделяла лучшую комнату в этом гадюшнике, чтобы была возможность воспользоваться приобретенной девушкой сразу… Он не стал даже слушать старуху. Не глядя, пренебрежительно осек ее и сказал, что сейчас же уезжает.