Конечно, это не любовь (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна - Страница 134

— Видеть уже эти бумаги не могу, — вздохнула она и, подхватив чашку со стола, тоже уселась на ковер, подумала о чем-то — и положила Шерлоку голову на плечо. Он хотел было отодвинуться, но потом вспомнил, что вроде как пришел извиняться и что она действительно очень устала, и решил не двигаться. Минут через пятнадцать спросил:

— Дашь взглянуть?

— Нет смысла. Там думать не о чем — просто очень большая зачистка.

Гермиона замолчала и, похоже, закрыла глаза. Не прошло и получаса, как ее дыхание выровнялось, пустая чашка выскользнула из пальцев и с тихим стуком упала на ковер. Шерлок прикинул варианты действий.

Самым логичным было бы разбудить ее и отправить спать. Но он вспомнил ее замученное лицо, синяки под глазами — и отказался от этого плана. Ей однозначно стоило поспать, а если ее разбудить, она вспомнит про недоделанные дела и недописанные бумаги и опять засидится до пяти утра (судя по расположению бумаг на столе и шторам, она делает это последние три-четыре недели). Он отставил собственный чашку, встал и осторожно поднял Гермиону на руки, с удивлением поняв, что она весит не более девяти стоунов, и отнес в спальню.

Разумеется, там царил абсолютный порядок — ни разбросанных вещей, ни пыли на полках, ни открытых флакончиков, даже постель идеально заправлена. Шерлок уложил Гермиону поверх одеяла и некоторое время размышлял над вопросом одежды — вообще-то спать в одежде вредно, он это знал, но был совершенно уверен в том, что не решиться с Гермионы эту одежду снимать.

Компромисс нашелся легко: он стянул с нее туфли и носки, расстегнул верхнюю пуговицу на мантии, прикрыл ноги пледом и вышел из комнаты, притворив за собой дверь. В конце концов, теперь можно было считать, что извинения он принес в полном объеме.

Зима, полная расследований и погонь, прошла незаметно, а с наступлением весны Шерлок начал испытывать странный внутренний дискомфорт. Его внутренние Майкрофт и Гермиона вместе с остальными обитателями Чертогов упрямо молчали, но смотрели укоризненно, как будто чего-то ждали.

Однажды Майкрофт снизошел до насмешливого:

— Ты невнимателен как всегда, дорогой братец, — но больше ничего не сказал.

Этот дискомфорт, волнение, похожее на предчувствие опасности, отравлял жизнь. Шерлок стал раздражительным и нервным, готов был срываться на каждого, кто скажет ему хоть слово поперек — и, наконец, кажется, нашел причину. Это было похоже на то, что он чувствовал, когда бросал курить. Такая же дрожь в руках, сухость во рту, беспричинная злость — знакомые симптомы. Как назло, в доме не было даже никотиновых пластырей, что уж готовить о сигаретах. Да если бы и были — Шерлок не стал бы курить. Он принял решение отказаться от зависимости давно и осознанно, и не собирался срываться.

Как назло, Джон все чаще проводил время с Мэри, интересные дела закончились, и отвлечься было решительно нечем.

Сначала Шерлок попробовал гулять по Чертогам — подыскивал какое-нибудь дело из архивных или волшебных и разбирал их. Но это не помогало — он и в Чертогах оставался нервным и злым. Майкрофт в его голове на это только посмеивался, Гермиона вздыхала и отворачивалась.

Тогда Шерлок взялся за эксперименты — в его голове в отдельной комнате хранились идеи неожиданных химических реакций, предположения относительно поведения тех или иных веществ в разных средах. Было чем заняться.

Впрочем, эксперименты тоже помогали смутно — во всяком случае, те, которые имели хоть какой-то смысл. И Шерлок перешел на бессмысленные.

Во время одного из таких экспериментов к нему и пришел Джон. Шерлок как раз с увлечением плавил глазной нерв, держа глаз на вытянутой руке.

— Что делаешь? — спросил Джон с некоторым сомнением в голосе. Шерлок хотел было сказать, что проверяет деформацию сетчатки под воздействием высоких температур, но резонно предположил, что Джон в это не поверит, и ответил:

— Пытаюсь всеми силами заглушить желание покурить.

Он стиснул зубы и выронил глаз — тот с негромким бульканьем упал в чашку чая. Черт бы его побрал.

— Можно помешаю?

— Пожалуйста, — Шерлок махнул рукой — глаз все равно утонул, да и эксперимент лишен смысла с самого начала. — Чаю?

Джон хмыкнул и решительно отказался — весьма здраво, учитывая, что глаз Шерлок не стерилизовал, — и сел за стол. Некоторое время о чем-то думал и сомневался — неужели у него проблемы? Шерлок не успел высказать предположение относительно того, что случилось, потому что Джон выпалил:

— Слушай, мне нужен шафер (англ. «best man» — «лучший человек», именно на этой игре слов строится в каноне вся сцена)*.

Шерлок задумался — странное желание для Джона. Зачем он ему сдался, этот прекрасный человек? Люди вообще редко бывают прекрасными, если уж на то пошло.

— Билли Кинкейд, — наконец, предложил Шерлок.

— Кто?

— Билли Кинкейд, Камдэнский душитель** — организовал несколько детских домов, делал огромные тайные вклады в благотворительность. Правда, иногда он убивал, но если сопоставить число спасенных и убитых, то…

— Шерлок! — прервал его Джон. — Мне нужен шафер на свадьбу. И хорошо бы не душитель.

Если бы Шерлок все еще держал глаз в руке, он обязательно уронил бы его в кружку с чаем — дело раскрыто, причина найдена. Вовсе не желание покурить мучило его последний месяц, дело было в Джоне. В начале мая он собирался жениться — и начать новую жизнь респектабельного врача, разумеется. Вести практику, принимать пациентов — и никаких рискованных дел и опасных преступлений.

Время их дружбы подходило к концу. Джон нуждался в нем, пока боролся с воспоминаниями о войне, но это в прошлом. Он готов пойти дальше, строить семью, впутываться в отношения.

Нечто подобное Шерлок испытывал только однажды — когда Гермиона ушла на свою войну, оставив ему записку. Он тогда был уверен, что потерял ее — и едва сдерживал бессильную ярость, убеждая себя в том, что ему плевать. С тех пор он повзрослел и мог себе сказать честно: ему не плевать. Гермиона вернулась, но она всегда была особым случаем, константой в его жизни. Джон не вернется.

— Гевин, — сказал Шерлок спокойно. — Гевин Лестрейд — отличный человек и не душитель.

— Он Грег, — напомнил Джон, — и он не мой лучший друг, между прочим.

Шерлок плотно закрыл дверь Чертогов, отгораживаясь от собственных мыслей, и выдвинул еще одну рабочую версию:

— Майк Стамфорд. Славный парень, правда, я не уверен, что он справится, но…

— Майк славный, — прервал его Джон, — но он также не мой лучший друг.

Шерлок задумался, приоткрыл дверь в Чертоги и попытался на полках обнаружить еще друзей Джона, однако, заслышав почти истерический смех Гермионы, снова захлопнул дверь — обойдется без дополнительных версий.

— Слушай, Шерлок, — проговорил Джон, — у меня свадьба. И я хочу, чтобы два самых близких мне человека были рядом со мной в этот самый важный день моей жизни. Это Мэри Морстен… — Шерлок прикусил язык, чтобы не сообщить о том, что без Мэри-то как раз свадьба и не состоится, так что переживать не стоит, — и ты.

Шерлок замер. Джон только что позвал его быть шафером на своей свадьбе… Это был шок, настоящий шок.

— Ты слепец и идиот, Шерлок Холмс, — хихикая, сообщила Гермиона, — только слепой не заметит, что вы лучшие друзья.

— Он — мой лучший друг, — поправил ее Шерлок, — я знаю.

— А ты — его, — пожала она плечами. Логично, между прочим. И не хлопай так глазами, это действительно очевидно.

Майкрофт молчал, а Шерлок пытался осознать услышанное. Они с Джоном, конечно, были друзьями — расследовали вместе преступления, спасали друг другу жизни и все такое. Если дружба все-таки существует, то они с Джоном, конечно, друзья. Но одно дело — раскрывать с кем-то преступления, и совсем другое — громко заявлять, что этот кто-то (между прочим, высокофункциональный социопат, способный довести до белого каления даже святого) — твой лучший друг.

Шерлок вынырнул из Чертогов и встретился взглядом с весьма удивленным Джоном.