Преступление и наказание (СИ) - Наконев Владимир - Страница 54

Подхожу к дежурному охраннику и заявляю:

— Требую, чтобы меня немедленно проводили к выходу и освободили!

Офигевший, он не находит слов для ответа. А я продолжаю:

— Я сижу в тюрьме за какого-то другого человека.

Подаю ему официальную фальшивку, где пообводил ручкой ошибки и понадписывал правильные слова. До испанца доходит, что я шучу таким образом и он облегчённо вздыхает. Обещает, что он донесёт бумагу куда надо, хотя в этот день не принимают никаких рапортов и жалоб. Жду снова.

Видимо, это у меня наследственное: иметь фальшивые официальные документы. Началось с моего деда. Я не знал ничего про него. Ничего, кроме того, что он пропал без вести на войне в 1942 году. После него не осталось никакой фотографии, никакого документа, ни предмета. По прозаической причине попадания снаряда в хату, потому что деревня была в прифронтовой полосе. Потратив время, я нашёл-таки один документ — фотокопию страницы регистрации призывного пункта, оформившего моего деда простым красноармейцем на находившуюся уже рядом линию фронта в августе 41 года. К моему удивлению, на странице было написано две строки про моего деда, а не одна, как про других. В одной строке стоял год рождения 1895, а в следующей, которая слово в слово повторяла все данные — 1899-й. В бюрократии работают люди. Людям свойственно ошибаться. Нечаянно или намеренно. Умышленно или по безграмотности.

Через много-много лет внук моего деда, то есть — я, имел в комоде моей матери два свидетельства о рождении. Оба подлинные. Разница была во всём, кроме имени и даты рождения. Так началась моя фальшивая жизнь. Пришло время получения паспорта. Мне его выдаёт деревенский начальник паспортного стола. Запутавшись в своих записях — именно этот писарь «сделал» второе свидетельство — записывает в паспорте другое место моего рождения. На лице чиновника не было радости, когда я, через пару дней, приношу мой новый паспорт на исправление. Но опытные руки основательно поработали с документом: на соскоблённые чем-то буквы поверху красивым почерком было исправлено. Так я и пользовал этот документ, на котором были пропечатаны угрозы, что«…подчистки и поправки в паспорте преследуются по закону». К счастью, настало время смены паспортов и на меня перестали коситься в конторах. Но к тому времени в моём послужном списке уже были четыре комсомольских билета, три из которых были утеряны комсоргами. Два спортивных свидетельства, выданных организациями, не имеющими на это права. Несколько водительских прав с разным набором разрешительных штампов. Закончилось всё ещё некоторыми неточностями в бумагах и жизнью в местах, где не пишут кириллицей и не говорят по-русски. Но тоже делают ошибки в бумагах.

Через десять дней мне дают другое свидетельство о нахождении за решёткой. Вместе с ним возвращают и ту бумагу, где пропечатаны изобретения тюремной бюрократии. Это будет хорошая иллюстрация в моей будущей книге. Хорошо, что уже нахожусь в тюрьме. Был бы на свободе с таким документом, меня могли бы обвинить в фальсификации. Я уже встречал в Испании подобные случаи, которые заканчивались реальными сроками заключения для владельцев таких бумаг.

Любовь испанцев к перевиранию и изменению имён ныне живущих и давно умерших не имеет предела. Иностранцев в основном. Например, в 1700 году в России правил Педро Гранде, а в советское время — Хосэ Сталин. Американского певца звали Михаэль Джексон, а английские принцы — дети лэди Ди — Хорхе и Энрике. Но Гитлера называют правильно — Адольф, хотя могли бы использовать испанский вариант — Адольфо. Геббельса с Герингом тоже кличут правильно.

Находясь в заключении, можно бороться за свои права, за плохое или несправедливое отношение персонала, за пересмотр дела, за своё здоровье, за ещё чего взбредёт в голову. Но не факт, что эта борьба приведёт к желаемому результату.

Зэки пишут жалобы. Пишут директору тюрьмы, пишут судье по надзору за пенитенциарной системой. В управление всей этой исправительной машины. В суды всех уровней и министерство внутренних дел. В конституционный суд Испании и уполномоченным и защитникам Прав Человека. Председателю правительства и королю. В международные суды в Страсбурге и Гааге. Папе Римскому и в Европарламент. В Организацию Объединённых Наций и во все неправительственные организации.

Чем больше зэк пишет, тем больше верит в справедливость, которая должна восторжествовать после отправления малявы. С каждым новым килограммом макулатуры, накапливающимся у него, эта вера уступает место психозу в различных формах. Но это произойдёт не сразу, а постепенно. Когда пройдёт несколько лет в этой бумажной круговерти.

На каждую жалобу, поданную заключённым, официальная организация не спешит отвечать. По закону каждая организация или юридическое лицо может тянуть с ответом до девяноста дней. Рабочих дней. Это означает четыре месяца нервного ожидания. Получив ответ, иногда несколько строчек текста, зэк обнаруживает, что ему в случае неудовлетворённости полученной бумагой, можно обжаловать в вышестоящей конторе. И время указано, когда можно отправить следующую жалобу. Три, пять, десять, но не более тридцати дней. И снова ручку в руку, бумагу на стол и писать, писать…

У одного посетителя во рту осталось три зуба. Остальные съели годы и наркотики. Два из них шатаются, третий отломился. В таких условиях начало пищеварения напоминает пытку. Пишет зэк одну жалобу за другой. Просит удалить, ставшие ненужными, бывшие элементы улыбки. В ответ, как это принято в тюрьме «Кастейон-2», никакого ответа. Проходит месяц. Второй и третий. Наслушавшись советов бывалых, клиент просит администрацию оплатить ему установку новых жевательных инструментов и удостаивается приёма у стоматолога. Получает цену за будущие услуги и положительное решение экономическо-административного совета тюрьмы. Дело за малым: выдернуть бесполезные зубы. Четвёртый и пятый месяц проходят в ожидании услуг дантиста.

Снова вызывает стоматолог, чтобы начать конструировать жвалы. А там во рту красуются всё те же три клыка, которым позавидовала бы Бабя Яга. Стоматолог огорчается и помечает у себя в блокнотике. Зэк снова включает реле времени. На его очередную просьбу откликаются санчасть и кухня, дают ему каждый день мягкий хлеб и мягкие фрукты, улучшая ежедневный рацион. Но зубы дёргать не зовут.

Шутя, предлагаю ему использовать шнурок от ботинок и решить проблему. Фернандо испуганно шарахается от меня в сторону и снова пишет в надежде, что бумагу увидит лицо от медицины, способное взять в руки щипцы.

Я понимаю его веру в волшебные свойства жалоб. Сам, уже вторую неделю пишу в медицинскую службу послания, чтобы дали мне спрэй против соплей. Они душат меня во время смены погоды, когда один день не похож на другой. Пишу потому, что в наш блок перестала приходить медсестра. С ней всегда можно было решить мелкие проблемы. Доктор заявляется один-два раза в месяц, принимает двенадцать-пятнадцать записавшихся на приём и исчезает. Записаться к доктору можно, если пробегаешь стометровку менее чем за девять секунд. Только так можно опередить толпу наркоманов, стремящихся продолжить получение животворящих доз.

На мою первую жалобу мне просто не ответили. Семь дней спустя, отправляю второй текст: «В медицинскую службу. Позволю себе напомнить вам, что неделю назад я просил таким же рапортом дать мне медикамент. До сегодняшнего дня я не имею никакого ответа. Так же не имею возможности измерить моё артериальное давление. И пока ещё не желаю отправлять жалобу (уже в который раз) директору тюрьмы о том, что бессолевая диета всегда солёная и, иногда, пересоленная.»

Через два дня после этой писульки мне измерили давление и дали лекарство. Не всё так плохо в этом королевстве.

И Фернандо дождался момента, когда из его рта исчезли костяные безобразия. Через 164 дня после его просьбы, первой просьбы, и через два месяца обещания администрации оплатить искусственные зубы, позвали его и разом выдернули все остатки прошлой жизни.