Преступление и наказание (СИ) - Наконев Владимир - Страница 57

У дебила-испанца цыганских кровей уже была рука в гипсе, когда он появился в нашем модуле. Сломал где-то в драке. Но дури и наглости ещё хватало в девяностокилограммовом теле. Быстро позагинал он соплеменников-наркоманов, задружил с арабами и начал приставать к нормальным людям. Сидим однажды, обедаем в столовой, когда он, двигаясь по проходу, вдруг бьёт стальным штампованным подносом, сидящего за столом зэка, которому осталась пара месяцев до освобождения. Набрасывается на него сзади, хватая за горло. Тут же налетают его приятели. Мои соседи по столу бросаются разнимать. Я не участвую в общей свалке, а запрыгиваю с другой стороны, избежав столкновения с отскочившими румынами. Беру обеими руками гипс, которым урод блокирует горло жертвы, рву лубок на себя и поворачиваю.

— Ой! Рука! — орёт паскудный испанец и замолкает, потому что другой экс-советянин прикрывает ему глотку локтевым сгибом. С той стороны больше народа и нападавшего утаскивают от меня через стол и стулья, привинченные к полу. Прыгаю следом и сталкиваюсь с охранником, уже прибежавшим к месту. Показываю ему пальцем на атакованного, чтобы охранник не позволил ему вернуться. Мент кивает, и я склоняюсь к дебилу. Его удерживают на полу, он прижимает свой гипс к груди и даже не пытается сопротивляться, когда его поднимают и уводят двое других охранников, прибежавших по сигналу тревоги. В модуле воцаряется нервная обстановка. Многочисленные охранники курсируют между зэками.

Я сталкиваюсь с одним из знакомых охранников. Именно он принимал меня несколько лет назад в этом блоке и объяснял мне, как правильно я должен себя вести.

— Что здесь произошло? — спрашивает он, — А то я опоздал к началу.

— Придурка с гипсом не вздумайте вернуть, а то помрёт нечаянно.

Охранник кивает и мы расходимся, но успеваю сказать, что напряжение ещё не снято. И сам в этом убеждаюсь, так как слышу крики и удары. Толпа разбегается в стороны и я вижу ещё одного нормального пацана, машущего ногами против явно не дружественной группы сторонников того идиота, которого увели. Как назло, рядом ни одного охранника. Слишком быстро успокоились или держатся в тени, выжидая.

Зэк отбивающийся от троих, уже имеет порывы связок ноги. Попал в аварию на работе, ещё до попадания в тюрьму. Не раздумывая, прыгаю между ними. Нападающая сторона, привыкнув к тому, что я целыми днями спокойно гуляю в одиночеству по двору, шарахаются от меня и мне остаётся лишь заломить руку тому, кого я защищал, потому что ему уже «подорвало крышу». Снова прибегают охранники и уводят очередную партию нарушителей.

Встречаюсь взглядом с одной девочкой-охранницей, жмущейся в углу и показываю ей пальцем наверх. Типа, всех в стойло. Она кивает, поворачивается к окошку, где маячит ещё одна охраняющая фигура и делает жест.

— Поднимаются все! — оживает громкоговоритель. И уточняет, — Оба этажа вместе!

Вот это правильно. Проще потом повылавливать кого надо из двухместных камер, чем здесь процеживать сотню.

Моя камера на втором жилом этаже. Проходя мимо первого, опять встречаю знакомого охранника.

— Не забудь описать это в твоей книге, — шутит он, не отрывая взгляда от зэков, разбредающихся по местам.

— Обязательно, — откликаюсь, — А ты, при случае, скажи директору, что нельзя держать в этом модуле больше сотни идиотов.

— Я уже говорил. Он меня не слушает.

— Ну, тогда скажи, что это я ему советую. Он тебе поверит.

— Скажу, — веселится охранник и я, приветливо махнув рукой, продолжаю подниматься по лестнице. Заканчивается ещё один из моих 4015 дней, отмерянных испанским судом за то, что я не вор и не убийца, не педофил и не насильник. Но, по-видимому, мне нужно перевоспитаться.

Это был второй случай моего вмешательства в драки за три с половиной года, проведённые в блоке номер шесть тюрьмы «Кастейон-2» в деревне Албокассер провинции Валенсия.

Хотя нет. Был ещё один момент, когда два цыгана попытались «наехать» на моего сокамерника-вегетарианца. Я перехватил их посреди двора.

— Куда идём, сеньоры?

Сеньоры озадачились неожиданным интересом русского и, перебивая друг друга, стали объяснять мне, повышая голос, что тот сукин сын арабской национальности… Подождав, пока они раскалились до нужного уровня, шагаю к ним и, намеренно понизив голос, заставляя их замолчать и внимать, проговариваю.

— А теперь закройте клювы, повернитесь и шагайте к тем дверям, если не хотите, чтобы вам гипс в санчасти наложили.

Они так и сделали.

Испанское общество — тоже отражение испанской тюрьмы.

В это же самое время, в потузаборной свободной жизни, испанский шестнадцатилетний школьник забил насмерть камнями молодую женщину на окраине своей деревни. Позже участвовал в её поиске вместе с односельчанами и, когда было обнаружено тело, заявил в полиции, что убийца — его папа. К счастью для папы, полиция распутала этот «рекбус-кроксворд». Нам же в модуль добавили ещё больше придурков, чем было до драки.

В испанской тюрьме я столкнулся с голодовкой как формой протеста. Раньше это было для меня какой-то экзотикой. Увиденной по телевизору. В тюрьме Кастейон-2 — Албокассер мне в руки дали сборник правил внутреннего распорядка, где было написано, что объявлять голодовку нужно письменно на имя директора пенитенциарного центра. Позже я увидел, что желающие попоститься могли и устно объявить о своём решении любому охраннику смены. Без такого заявления голодовка не считается.

Две недели на голодающего никто не обращает внимания. Ни один зэк не отважится на сухую голодовку и, следовательно, нет опасности для организма. На третьей неделе протестующего ежедневно приглашают в санчасть, где ему делают экспресс-анализ крови, проверяя, действительно ли он придерживается заявленного, не жуёт ли чего втихушку.

Однажды, во время такого визита к медикам, когда зэк демонстрирует все признаки ослабления, его укладывают на коечку, вводят через ноздрю зонд и начинают питать искусственно. Сопротивляться поздно. Слаб стал, да и к койке привязан за все отростки, выступающие из тела. Трупы тюрьме не нужны. Поэтому и зонд в нос. Зэка быстро приводят в норму таким передовым методом и определяют в другой модуль, где зэк может или отказаться от бесполезной формы протеста, или начать всё заново.

Против чего протестуют? Причин много: не отвечают на просьбы и протесты, не разрешают то, на что зэк имеет право, или же просто в ответ на произвол тюремных работников. Протестуют, в основном, иностранцы. Испанцы редко прибегают к этому, зная менталитет своей собственной системы. Иностранцы тоже понимают, где находятся и, нередко, зашивают себе рот, давая понять окружающим серьёзность своих намерений.

В редких случаях протестующий добивается своих намерений. Больший эффект производит протестная поддержка извне: семья, друзья, адвокаты.

Зэки всех мастей и национальностей высказываются откровенно.

Испанцы о любимой родине:.

«Нет никакого смысла делать что-то хорошее в этой стране.»

«Надо валить отсюда куда-нибудь, хоть в Северную Корею».

«В тюрьме я поменял представление о нашей юстиции».

«Если в Испании кто-то хорошо отзывается о стране, это — иностранец.»

Иностранцы об испанцах и об Испании:.

«Такого нет ни в одной цивилизованной стране мира».

«В Испании я быстро прошёл путь от любви к ненависти».

«Я ненавижу Испанию и испанцев, потом я ненавижу Израиль и евреев и в последнюю очередь я ненавижу Америку и американцев. Если моя страна начнёт войну с Испанией, я пойду воевать.»

«Я знал, что испанцы тупые, но не знал, что настолько.»

«В Испании я теряю мой словарный запас. И это в стране, где Королевская Академия учит наши страны испанскому.»

О международных отношениях вообще и о России в частности:.

Испанец: «В России нет демократии, потому что там запрещают парады геев.»

Араб: «Россия теперь отсталая страна, потому что у неё ракеты ещё с Первой Мировой Войны, а самолёты со второй».