Спаси нашего сына (СИ) - Магдеева Гузель - Страница 15

Я смотрю на Егора тайком.

Он сидит так близко к своей черноволосой Вике, и пальцы ее требовательно держатся за его пиджак, настойчиво и даже немного бесстыдно.

Мне бы отвернуться, но я жадно ловлю каждое движение Егора, жаль, только лица его отсюда не разглядеть.

Мне так сильно хочется знать, что творится сейчас в его голове, о чем он думает вообще, но он остается для меня загадкой.

А еще где-то в глубине души прячется страх, что сейчас они придут с Викой за руку, точно так же, как шел Егор пару минут назад со мной, откроют дверь и скажут — иди, Ева, на все четыре стороны, мы передумали.

Потому что я не знаю, куда идти, не знаю, что делать.

И все, что мне нужно — небольшая передышка. И надежное плечо.

Когда Егор поднимается, я отворачиваюсь тут же. Не хочу, чтобы он думал, будто я за ним слежу.

Ерзаю на сиденье, оттягиваю упирающийся в живот ремень безопасности и смотрю на панель приборов.

Он садится молча, громко хлопает дверью. Без Вики.

Без настроения.

Мне хочется спросить его — и вправду ли я поеду к нему домой? А как же мой дом? Мои вещи, моя тетя?

Но молчу, неловко избегая его взгляда. Егор выезжает со стоянки излишне резко, я ойкаю, хватаясь за ручку, когда мы лихо входим в поворот.

— Извини, — вполне мирно произносит он, и я киваю только.

Двор, в который заезжает Баринов, я почти не узнаю.

Я была здесь один-единственный раз, в начале весны. Шел снег, мокрый, липкий, и все вокруг было белое-белое.

А сейчас во дворе цветет раскидистая липа, разбиты аккуратные палисадники и на самокатах по детской площадке носятся наперегонки дети.

Я смотрю на них, как зачарованная, особенно на мальчишку лет трех, в модной кепке с прямым козырьком, в джинсах и кроссовках. Он так ловко едет, отталкиваясь от земли, колеса самоката светятся разноцветными огнями, а мальчишка заливисто смеется.

Ощущаю, как лениво перемещается с места на место сын и тихонько похлопываю его по выступающей точке на животе.

И только потом оборачиваюсь на Егора.

Он смотрит на мой живот, на мою ладонь, покоящуюся поверх платья, и лицо его выглядит выглядит застывшим, окаменелым словно.

А мне как-то неловко становится оттого, что он застал этот интимный момент моей с сыном связи.

Но ведь Баринов — его отец. И ему рано или поздно придется познакомиться с ним ближе. Хотя бы для того, чтобы мой сын знал, что у него есть отец.

Я много думала о том, как мне придется рассказывать ребенку о том, где его папа, но так и не решила, как буду это делать. Время покажет.

— Идем, — он наконец, отмирает. Не смотрит мне в глаза, выходит, открывая мою дверь. Подает руку.

А я еще от прошлого прикосновения не отошла, когда мы шли с ним до машины, и от жара его ладоней мои ноги подгибались, а сердце билось неистово о грудную клетку.

Я сама первой никогда бы не решилась взять его за руку, а он это сделал так просто и естественно, точно мы каждый день с ним вот так прогуливаемся.

Сейчас, касаясь его ладони, я снова ощущаю электрический разряд.

Егор помогает мне аккуратно спуститься из его джипа, а потом прячет свою руку в кармане брюк, и я с досадой думаю, что возможно, ему не так уж и хочется меня касаться.

Мы поднимаемся на просторном лифте до его этажа, он первым выходит, гремит связкой ключей.

Я захожу следом за ним в квартиру и тут же накатывают воспоминания.

Я помню запах его жилья, — оно пахнет духами Баринова, вкусным кофе, чем-то уютным и дорогим. Только сейчас к этому аромату, что вытаскивает наружу разом все воспоминания о той ночи, добавляется еще один.

Женский. Приторный.

И от него начинает слегка подташнивать.

— Где ванна помнишь или показать? — спрашивает Егор и я впервые за долгое время говорю:

— Я все помню.

Захожу в ванну, натыкаясь взглядом на красную помаду с открытым колпачком, стоящую возле зеркала. Через бортик ванной переброшен атласный халат, в раскрытой дверце стиральной машинки виднеется край ажурного белья.

Этот дом кричит о том, что в нем живет другая женщина. Что мне здесь не место, и я как вражеский захватчик, попала сюда против ее воли.

И снова это предательское желание сбежать, отступить.

Но я смотрю на себя в зеркало и шепчу:

— Ты сможешь. Ради сына.

И собрав волю в кулак, игнорирую все, что связано с Викой. Мне просто нужна помощь. Мне и нашему с Бариновым сыном. И я просто не имею права поддаваться эмоциям.

На кухне закипает электрический чайник, Егор стоит ко мне спиной, разглядывая содержимое холодильника.

— Ты, наверное, хочешь есть? Я тоже не обедал. Бутерброды пойдут? Больше ничего нет.

— Я… могу приготовить, — говорю и тут же закрываю рот. Баринов закрывает холодильник, смотрит на меня внимательно, и я опускаю глаза, испытывая неловкость от этого взгляда, — бутерброды тоже очень вкусно.

А сама думаю — как же мы с ним будем дальше? Вместе, но совершенно по разные стороны…

Видеть Еву в своей квартире — странно.

Она как диковинный зверь, оказавшийся здесь по чудесному стечению обстоятельств.

— Я закажу что-нибудь поесть, — говорю довольно хрипло.

Мне неловко от того, что везде разбросаны вещи Вики. По квартире, которая совсем недавно еще была холостяцкой, теперь метки чужой женщины, и все это за пару дней.

Я не сходился раньше ни с кем настолько, чтобы жить вместе. Не было ни нужды, ни желания, я с семнадцати лет привык жить один, справляться с бытом и прочими проблемами самостоятельно.

Но после встречи с Евой, той, первой, что-то поменялось.

И Вика, если уж быть честным перед собой, стала кем-то вроде ее заменителя. Разве так бывает, убеждал я себя, что одна единственная ночь способна с ног на голову перевернуть все?

Я не знал о Еве ничего сверх того, что рассказывала она. Все остальное — нарисованный в башке образ, и он вполне мог не соответствовать действительности.

Так оно и вышло, впрочем.

Я вспоминаю фотографии, которые тогда снял на телефон Денис, и внутри отзывается глухая пустота.

Когда я их увидел, все ухнуло внутри, сжалось, превращаясь в сгусток боли. И даже воскрешать эти воспоминания, спустя почти полгода, все равно — больно.

Ладно, довольно сеансов экзорцизма. Сейчас мы о другом.

— Ева, — обращаюсь я к ней, — я посмотрел, какие способы установления отцовства есть, — говорю и испытываю отвращение к самому себе, слишком все по-деловому и серьезному, точно мы обсуждаем энергосервисный контракт, а не моего сына, — самый подходящий для тебя — сдать кровь. Завтра из клиники специалист приедет сюда для забора анализов. Я надеюсь, ты не против?

Евины глаза — как два огромных блюдца, круглые, немного испуганные. Где-то внутри я ожидаю, что она может начать сопротивляться, откажется сдавать кровь или устроит истерику за то, что я ей не верю.

В общем, любыми способами будет избегать теста. И тогда у меня будет еще один официальный повод не верить ей и держать ее на расстоянии. Потому что приближать — это, мать вашу, больно и страшно. Даже когда ты тридцатилетний мужик, управляющий собственным огромным бизнесом. Там — в работе, все четко, понятно и знакомо. Там есть знакомы, есть следствия и причины.

В отношениях, черт возьми, все совсем иначе. Здесь я профан. Одно дело, это ночь любви, совсем другое…

— Как скажешь, Егор.

И это ее согласие рушит опоры крепостей, которые я с излишней тщательностью возвожу между нами. Так просто и так открыто она это говорит, обезоруживая одним только видом.

Ева, Ева… Ну почему ты такая?

Пока доставка везет обед, я достаю из холодильника продукты, нарезаю, весьма коряво, овощи. И чувствую движение за моей спиной — Ева подходит близко, становясь рядом со мной. Ее живот чуть упирается в столешницу, и я смотрю на него. Интересно, какой он там внутри — человек, состоящий наполовину из моих клеток?