Спаси нашего сына (СИ) - Магдеева Гузель - Страница 21

— Я и сама боюсь, — прошептала я искренне, — но вы спросили, а я ответила.

— Ты понимаешь, что я чужой незнакомый мужик, а ты в моей квартире и просишь поцеловать? — он наклонился еще ближе, опираясь на диван, а я лежала, не шелохнувшись. Егор говорил, чтобы я протрезвела от собственных чувств, но куда там, когда сердце шпарит как бешеное, а в голове ни одной дельной мысли, только острая необходимость почувствовать вкус его поцелуя.

— Понимаю, — шепчу ему в самые губы, — наверное, я с ума сошла.

— Наверное, — кивает он, — и я тоже.

А потом был мой первый настоящий поцелуй. Нет, с мальчишками я целовалась, но это было мокро и не очень приятно.

А с Егором…

Мурашки волнами бегут по телу, я снова — воздушный шарик, который поднимается легко с дивана и оказывается в чужих руках. Его губы твердые, чуть шершавые, а отросшая щетина колется, но мне не больно, мне приятно.

Егор обнимает мое лицо ладонями, точно боится, что шарик в его руках выскользнет и улетит под самый потолок, а я от этих прикосновений таю просто. Мужские пальцы, шершавые, сильные, гладят лицо, сжимают, проскальзывают в волосы, слегка оттягивая назад и заставляя меня подставить шею.

— Вкусная, — шепчет Егор, а я не в состоянии говорить, я могу лишь мычать, полностью теряясь в собственных умопомрачительных ощущениях. Они такие яркие, что разрывают изнутри, заставляя терять опору под ногами, и когда Егор поднимает меня на руки, я уже не ориентируюсь в пространстве, просто обнимаю его, обвиваю, как обезьянка, руками и ногами.

— Сумасшедшая ты, — шепчет он и несет куда-то, я не вижу, да и не хочу, мне достаточно сейчас уткнуться в его одежду, пытаясь надышаться этим ароматом, набрать его в легкие, чтобы растянуть на дольше в памяти.

Мы оказывается у него в спальне, я ощущаю под спиной упругость матраса, прохладу постельного белья, — на нем тоже хранится запах Егора.

Я не хочу говорить ему о том, что для меня это будет первый раз, хотя и стесняюсь полного отсутствия опыта.

Я практически горю, когда Егор, нависая надо мной, начинает избавляться от рубашки, и я вижу перед собой его идеальное тело. Сильные мышцы, темные волоски на груди, дорожку, уходящую за линию джинс с расстегнутой верхней пуговицей.

— У тебя еще есть время, чтобы сбежать, — последнее предупреждение, но мы же оба понимаем, что никакие сокровища мира не заставят меня сейчас подняться и уйти из его объятий.

— Поздно, — признаюсь ему чистосердечно. Он расстегивает манжеты, стягивает рубашку с широких плеч, и откидывает ее в сторону. Я приподнимаюсь на локтях, чтобы лучше видеть его, но когда Егор берется за ремень, понимаю, наконец, что мне страшно. Мелкая дрожь начинается от кончиков пальцев, и я сглатываю, закрывая глаза.

«Мамочки, что же ты наделала, Ева?», — но поддаться панике я просто не успеваю, — мужские руки обхватывают меня за щиколотки и притягивают к себе так, что юбка задирается до самого пояса.

— Открой глаза. Я хочу на тебя смотреть, — Егор нависает надо мной, опираясь на ладони, и я послушно распахиваю глаза. Боже, какой он красивый! Мне никогда не доводилось близко общаться с такими мужчинами, я вообще была уверена, что они только в кино и встречаются.

А теперь — теперь он передо мной, и все его естество недвусмысленно кричит о том, что я ему нравлюсь. Только я и сама горю, безумное пламя полыхает, опаляя бедра, разрастаясь внизу живота и поднимаясь вверх, заставляя ерзать в нетерпении и подаваться навстречу мужскому телу.

Откуда это во мне? Я сама себя не узнаю, точно в моем теле почти двадцать лет пряталась другая девушка — женщина — и сегодня, по достижению положенного срока, она вырвалась на волю. Смелая. Красивая. Желанная. И мне так нравится ею быть, забыв хотя бы на одну ночь про все свои проблемы, про безденежье, сумасшедшую тетю, проблемы с учебой и вагон комплексов, связанных с этим.

Егор целует меня, а дальше я уже перестаю соображать, что творится с нашими телами, и даже боль, в какой-то момент становящаяся нестерпимо острой, растворяется и остаются лишь мерные движения и соленый привкус крови и пота в том месте, где я касаюсь его плеча губами, а иногда — впиваюсь зубами.

После мы еще долго лежим рядом, руки Егора гладят мою кожу, осторожно касаются синяков и ссадин на бедре.

— Расскажи мне о себе, Ева, — требовательно просит он, — я хочу знать про тебя все.

И я рассказываю. Все, с самого детства, не скрывая от него ничего, мне нет смысла утаивать.

Он слушает внимательно, лишь иногда задает уточняющие вопросы, а потом поворачивает меня к себе лицом. За окном поднимается мартовский смурной рассвет, и в комнате становится чуть светлее.

— Я уеду на неделю по работе. А потом вернусь и найду тебя. Не вздумай сбежать от меня, Ева.

— Никогда, — обещаю я.

И обещания своего не нарушаю: я никуда не исчезаю, а вот Егор — испаряется, исчезает, оставаясь в моей памяти яркой вспышкой воспоминаний.

Так же, как и сегодня, когда я лежу одна, без сна, в квартире Егора.

Лежу и представляю, как в эту ночь Баринов проделывает все тоже самое с Викой, пытаясь унять тянущую боль внизу живота и не дать воли слезам.

До утра он так и не появляется.

— Вика! ВИКА!!!

Я не контролирую силу своего голоса, перед глазами муть, в ушах звенит. Встаю резко, и Вика шлепается голой задницей на кафельную плитку, опираясь на локти.

Мне кажется, я даже не вижу ее толком сейчас, весь мир сквозь пелену. Я зол, чертовски зол — то, что сейчас собиралась проделать со мной Вика, выводит из себя.

По ее мнению, я животное, не способное контролировать себя там, где появляется обнаженная женщина?

У меня между ног не волшебная палочка, взяв ее в свои руки желаний не осуществить, мать вашу!

— Ты совсем ополоумела? — я натягиваю на себя мокрые штаны, черт с ним, с ожогом, с пятном, валить надо из этого дурдома.

— Прости, прости, Егор! — Вика поднимается, хватает полотенце, прикрываясь им, — я не знаю, что на меня нашло! Я просто не понимаю, что произошло, почему из моего любимого мужчины ты вдруг превратился в человека, которого нельзя даже касаться!

Она идет за мной следом, и говорит срывающимся голосом, я специально расстояние между нами увеличиваю, а Вика его сокращает, чертова женщина.

— Я знаю все про твою Еву, про вашу историю, — никак не замолчит она. Я обуваюсь, хотя сейчас готов выйти в одном ботинке, лишь бы избавить свои уши от сказанных ею слов, — она же богатеньких ловит, Егор, она специально тебе под машину свалилась!

Все понятно, кто у нас сплетник с длинным языком, завтра душу выну из Дениса за то, что за моей спиной обсуждает Еву, да еще с кем, блин, с Викой! Придурок!

— А ты, Вика, ты почему со мной была? Со мной, а не с бедным работягой, который с завода и на завод мотается? Скажи мне, тебя не прельщают бабки?

Она молчит, застыв с приоткрытым ртом, полотенце, которым Вика прикрывается, почти ничего не скрывает, но ее тело не вызывает никаких эмоций, вообще ровно.

Где были мои глаза, когда я считал эту женщину умной и адекватной, где? Разве хоть одной нормальной бабе удавалось остановить мужчину, цепляясь за его штаны и ползая голой в ногах?

Я морщусь, голова раскалывается, в этом номере нечем дышать.

— Я отправлю тебе все остальные вещи с курьером, — говорю глухо Вике, но на нее не смотрю, не могу просто, — а ты сделай милость, не попадайся мне на глаза неделю, а лучше месяц. Отпуск официально оплатят.

И ухожу, закрывая за собой тихо дверь, хотя хочется шарахнуть ей так, чтобы эхо прокатилось вдоль по длинному гостиничному коридору.

Спускаюсь по пожарной лестнице, лифта ждать невмоготу.

На улице тепло еще, от асфальта поднимается теплый воздух, город еще не остыл после дневной жары. В мокрых штанах нормально, свежо даже.

Сажусь в машину, держусь за кожаную баранку авто, как за спасательный круг. О Вике думать не хочу — перешагнул и пошел дальше, никому я не позволю манипулировать собой, да еще пытаясь сыграть на инстинктах, будто я тупое животное.