Цесаревич Вася (СИ) - Шкенев Сергей Николаевич - Страница 14

— Его Императорское Величество просит гимназиста Красного…

Дружный «ах» не дал расслышать суть просьбы. Только что на глазах многочисленных зрителей случилось немыслимое, сравнимое с падением неба на землю. Император!!! Просит!!! Гимназиста!!!

— Господин Красный, подойдите к императорской ложе, — повторил Скрябин. — Господа, поприветствуем нашего героя!

Василий повернулся и пошёл в указанную сторону. Теперь он чувствовал не только взгляды, он ощущал эмоции. Обожание, восхищение, зависть, ненависть… всё смешалось и давало дивный коктейль, который напитывал весь организм восхитительной и чистой энергией. На короткий миг сам себе показался Архимедом, способным перевернуть землю без рычага и даже без точки опоры. Но уже в следующий миг Вася чётко осознал, что если в ближайшее время не избавится от излишков этой энергии, то бабахнет десятком килотонн в тротиловом эквиваленте — медные трубы нисколько не легче шапки Мономаха.

Император улыбнулся и провёл перед собой ладонью, убирая невидимый щит. Василий перешёл на строевой шаг, остановился за три метра, и вскинул руку к виску:

— Ваше Императорское Величество, гимназист Красный по вашему приказанию прибыл!

И вдруг вопль за спиной:

— Государь, важное сообщение! — Вася оглянулся — старушка в очках тоже спешила к императору, продолжая кричать во всё горло. — Слово и дело государево!

Не иначе книжек на исторические темы начиталась. Какое ещё слово и дело? У императора для таких случаев существуют Особый отдел при Управлении дворцовой полиции, и Департамент государственной безопасности при Третьем отделении собственной Е.И.В канцелярии. Именно туда нужно обращаться по вопросам, не имеющим решения привычным путём. Анонимки не принимаются.

— Что у вас, сударыня? — император проявил интерес, и не стал отсылать бабушку к тиграм бюрократических джунглей. — У вас какие-то проблемы?

— Нет, это у вас проблемы! — старушка распахнула мешковатое пальто, выставив на всеобщее обозрение пояс с брусками взрывчатки, путаницей проводов и светящимися даже днём колбочками. — Ты приговорён к смерти, тиран!

— Да что за фигня такая третий день подряд творится? — вслух подумал Красный, собрал всю полученную от зрителей энергию, и влил её в защитный колпак, которым и накрыл сумасшедшую бабку.

И вот тут громыхнуло так, что вздрогнул весь Каменный остров, а осветительные мачты стадиона осыпали зрителей на трибунах мелким крошевом взорвавшихся лампочек. Вася этого не слышал. Он всё держал и держал защиту, не давая ревущему огню вырваться наружу, и собирал всю энергию, до которой мог дотянуться. В Петербурге гас свет в домах, останавливались трамваи и автомобили, исчезала дорогая косметика с женских лиц, и где-то высоко в небе дрейфовали в сторону Ладоги лишившиеся хода дирижабли-истребители Гроховского, приготовленные к сегодняшнему показу… Но для Василия существовало только пламя внутри колпака.

Пламя не вырвалось. Удержал. И сознание потерял с довольной улыбкой на лице.

Вечером шеф жандармов генерал-лейтенант Дзержинский докладывал императору о результатах расследования по горячим следам:

— Фанни Каплан, точный возраст не установлен. С февраля по октябрь семнадцатого года предположительно работала в секретариате республиканского правительства князя Львова. По некоторым данным двадцать пятого октября утром выехала в Екатеринбург, поэтому не попала под обстрел с «Авроры».

— Предположительно… по некоторым данным… — Иосиф Первый положил потухшую трубку на край пепельницы и прошёлся по кабинету. — Я так понял, Феликс Эдмундович, точной информации у вас нет.

— До двадцать шестого года ничего, Иосиф Виссарионович, — когда-то Дзержинский командовал батальоном в том полку, где служил будущий император, и с тех пор они обращались друг к другу по имени и отчеству. — Но в двадцать шестом году Фанни Каплан устраивается на один из заводов графа Бронштейна, где сразу же получает должность заведующей лабораторией взрывчатых веществ.

— Что говорит по этому поводу сам граф? Вы его допросили?

— Он отказывается разговаривать без присутствия адвоката.

— Так в чём же дело, Феликс Эдмундович?

— Адвокат тоже арестован.

— Зачем?

— На всякий случай. Если не найдём за ним ничего предосудительного, то извинимся и выпустим.

— Одни сегодня уже извинялся на стадионе, — усмехнулся император.

— Как он? — поинтересовался Дзержинский.

— Пока без сознания. Николай Нилович диагностирует истощение, вызванное огромнейшим объёмом пропущенной через организм энергии. Он вообще удивлён, что человеческий организм смог выдержать такую нагрузку. Там мощность была сравнима с «Большим кругом» семнадцатого года под Нарвой.

— Но Василий жив.

— Более того, Бурденко даёт благоприятный прогноз.

— Это радует, — кивнул Дзержинский. — Но стоила какая-то бомба таких усилий?

— Какая-то? — император посмотрел на всё ещё не остывшую трубку, и достал из пачки длинную папиросу. — Нет, Феликс Эдмундович, я не назвал бы то взрывное устройство обыкновенной бомбой. Благодаря поставленному Василием куполу вся высвободившаяся энергия ушла в землю, и прожгла дырку глубиной восемь километров.

— Сколько?

— Вы не ослышались, именно восемь километров, даже чуть больше. Учёные прыгают от восторга, а Лазарь предлагает построить на месте стадиона геотермальную электростанцию.

— Граф Каганович?

— Другших Лазарей у меня для вас нет, Феликс Эдмундович. Но мы отвлеклись, этой дыркой в земле есть кому заняться, а вот расследование… Вы точно уверены что Бронштейн как-то причастен к покушению?

— Я ищу кому выгодно, Иосиф Виссарионович. А Льва Давидовича и всё его Екатеринбургское правительство ещё Владимир Ильич называл иудушками и политическими проститутками. Разрешите применить особые методы дознания?

— Это какие?

— Ментоскопирование мозга.

— Ваш Мессинг шарлатан и жулик.

— Я знаю, — кивнул Дзержинский. — А вот Лев Давидович об этом наверняка не догадывается.

— Делайте так, как считаете нужным, Феликс Эдмундович, — согласился с шефом жандармов император. — Но результат нужен в самое ближайшее время, потому что граф Бронштейн пользуется немалым влиянием среди промышленников, а это такая сила, с которой приходится считаться.

— А я ещё пять лет назад подавал записку с обоснованием необходимости перевода оборонной промышленности под контроль государства.

— Мы ещё вернёмся к обсуждению этого вопроса, — Иосиф Первый потушил папиросу в пепельнице. — Вы останетесь на ужин? Николай Александрович хочет поговорить с вами на какие-то финансовые темы.

Эхо воскресной дуэли и покушения гуляло по Петербургу, вызывая пересуды, споры, и не всегда и не всем приятные разговоры.

— Анастас Иванович, о каком выигрыше вы говорите, если ваш господин Красный принёс извинения?

— По мнению общества, уважаемый Николай Арнольдович, именно эти извинения нужно считать победой.

— Помилуйте, Анастас Иванович, общественное мнение и мой кошелёк никоим образом не пересекаются. Они вообще существуют в параллельных вселенных.

— Я бы не был столь категоричен, Николай Арнольдович. Вот ознакомьтесь с вердиктом офицерского суда чести.

— Гимназисты не попадают под юрисдикцию этого суда, Анастас Иванович, так что даже знакомиться не буду.

— Смотря какие гимназисты, любезнейший Николай Арнольдович. Награждение гимназиста Красного орденом святого Станислава третьей степени возводит его в чин прапорщика запаса. Понятное дело, что без права ношения мундира, но всё равно офицер, как ни крути.

— Награждение произошло… то есть, должно было произойти уже после принесения извинений.

— А указ о нём подписан государем за три часа до дуэли.

— И всё же, Анастас Иванович, офицерский суд не вправе…

— Хорошо, Николай Арнольдович, я передам княгине Ливен ваше особое мнение.

— Господи, да она здесь причём?