Пуговицы (СИ) - Мартин Ида - Страница 47

Тайная смерть их матери, странное бегство из дома, неоднозначные отношения с Надей, могущественный Марк, продуманная до мелочей «мамина» комната, пуговки и кислота, которой Надя собиралась меня облить. Кислота! От одной этой мысли по спине пробежали мурашки. Я так близко ходила рядом со всем этим и ничего не подозревала.

«Меньше знаешь, крепче спишь» — народная мудрость, дошедшая до меня во всей своей полноте лишь сейчас. И если я и раньше спала отвратительно, то теперь со сном и вовсе можно было попрощаться.

Когда Кощей вернется, он сможет рассказать о том, что скрывала Яга. Но я уже не была уверена, что хочу это знать.

И всё же Томаш велел подумать о том, что я ему нравлюсь, но как только я начинала об этом думать, остальное отступало на задний план, размывалось и, какими бы шокирующими не были открывшиеся подробности, переставало иметь значение. И это не считая того, что в его присутствии моё здравомыслие заканчивалось в принципе.

Когда утром он ворвался ко мне и потащил в школу, я хоть и ругалась, но, на самом деле, в глубине души была счастлива, что кто-то сделал то, на что у меня самой не хватало ни силы воли, ни сознательности. Я восхитилась им, когда он запретил мне брать деньги у Бэзила, даже когда предложил помочь с уборкой. В моей безалаберной, пущенной на самотёк жизни определённо не хватало кого-то цельного и решительного. Того, кто встряхнёт меня и приведёт в чувства.

Зато теперь многое разъяснилось. Стало ясно, что Надя требовала от директрисы, в чём истинная причина той истории с часами, и почему она настаивала на моем отчислении.

Но из-за чего Тамара шла у неё на поводу и выполняла все эти требования, прекрасно осознавая, чем ей это грозит, если всё вскроется, по-прежнему было не понятно. Неужели исключительно из жалости и сострадания к судьбе «бедной девочки»?

Я взяла паузу почти на неделю. Томаш ждал. Ни Лизе, ни Бэзилу не стоило ни о чем лишнем знать, к их обоюдному облегчению я сказала, что мы со Славой немного поссорились, и они тут же принялись звать меня тусоваться: на презентацию фильма в ТЦ, на халявный концерт неизвестной панк-группы, на загадочную хэллоуинскую вечеринку у кого-то на квартире в конце ноября. Но я везде отказалась. Даже просто в ТЦ с ними не ходила.

На душе было тошно. Хотелось плакать и сидеть часами, тупо уставившись в стенку. Я никак не могла принять решение и это меня убивало. Триггер десятилетней давности вскрылся, как застаревший нарыв, и растёкся острой спазматической болью. Мне снова мечталось о том, чтобы всё оставалось по-старому, чтобы ничего не менялось и не требовалось выбирать.

Но зато в эти дни я, как и обещала Тамаре Андреевне, покорно ходила на все уроки, не опаздывала и даже хорошо написала работу по алгебре, потому что, решая математические уравнения, я на время переставала решать своё собственное, заведомо не имеющее правильного ответа.

В субботу Женечка встретил меня у школы и повёл на осмотр своих бывших владений.

Сначала заглянули в подсобку, где хранились швабры, вёдра, мётлы, тряпки и моющие средства, затем пошли по классам.

В процессе выяснилось, что основная уборка классов входит в обязанности классных руководителей и их классов. А от меня в основном потребуется мыть полы и проветривать.

Однако мы всё равно задержались в каждом классе, чуть ли не по десять минут, проверяя губки, мел, маркеры, чтобы всё писало и лежало на местах.

Женечка с гордостью продемонстрировал, как с помощью скотча отдирать прилеплённые к стульям и партам жвачки, каким составом отмывать надписи и рисунки, чтобы не испортить поверхность, как открывать окна и где брать лейки. Всё это он делал очень долго, тщательно и с чувством. Будто не пыль на шкафу вытирал, а проводил полосную операцию, от которой зависела жизнь пациента.

В коридоре мы просто так простояли около пяти минут. Слушали «сердце школы».

Женечка сказал, что если приложить ухо к стене, то отчётливо слышно, как оно бьётся. Я тоже приложила ухо к стене и тоже слышала сердцебиение, прекрасно осознавая, что это звук моего собственного сердца. И всё же ему, как и прежде, удалось втянуть меня в собственный, метафизичный мир, где трещина на кафельной плитке в туалете грозила привести к дестрою, а чёрная полоса от обуви на полу была меткой, оставленной проникшими в школу под видом детей сущностями. Смятая записка в корзине для бумаг являлась посланием, а обрывок шнурка в физкультурном зале — энергетическим сбоем.

В зале нужно было быть особенно внимательной, тщательно проверять, чтобы к полу ничего не приклеилось и не размазалось жирных пятен. Мыть зал требовалось с самого утра до начала первого урока, чтобы он успел высохнуть, поэтому именно с него начиналась утренняя уборка, и он отнимал не меньше времени, чем вся остальная школа.

Новый физрук, готовящийся к началу занятий секции по волейболу, нашему появлению очень обрадовался и, не переставая жаловаться на то, что в последние две недели ему приходится мыть зал по вечерам самому, ткнул меня носом во все самые грязные места и углы. Но заметив на моём лице плохо скрываемый испуг, заверил, что инвентарь будет протирать сам.

После осмотра зала мой трудовой пыл заметно поугас. Похоже, я ввязалась в то, с чем могла и не справиться. Но деньги за месяц я уже получила, так что пути назад не было.

— Надежда Эдуардовна всегда убиралась в зале сама, — с осуждением сказал Женечка, стоило нам попрощаться с физруком. — А этот ленивый.

— Тебе она нравилась? — впервые за последние месяцы я услышала про Надю что-то хорошее.

— В каком смысле? — насторожился он.

Мне показалось, или на его щеках вспыхнул румянец?

— В любом. Как женщина, например. Надя же была красивая…

— Сущности всегда находят для себя красивое тело, — его губы плотно сжались.

— Только не говори, пожалуйста, что Надя сущность. Я и так не знаю уже, что про неё думать.

— Надежда Эдуардовна всегда убиралась в зале сама, но не потому, что ей нравился правильный порядок. Она хотела, чтобы всё было по её. Чтобы ей никто не мешал делать по-своему, пробуждать и притягивать дестрой.

— Она тебя чем-то обидела?

— Она считала, что я глупый. Грубо разговаривала и обзывалась.

— Как?

— Этого я не скажу. Но… — он наклонился ко мне и зашептал таинственным голосом. — Она чувствовала, что я Хранитель. Вот и злилась. У нас было противостояние. Пойдём лучше на улицу. Здесь не нужно об этом говорить.

— Боишься, что Надин призрак тебя услышит и будет мстить? — рассмеялась я, но Женечка с серьёзным спокойствием покачал головой.

— Призраков не существует. Люди дают непонятному понятные для себя объяснения. Так уж они устроены. Многие. Во всяком случае те, которые не знают ничего о сущностях.

Мы вышли на лестницу. В большие окна светило нечто похожее на солнце.

— Типа сущности не умирают?

— Умирают, конечно, но их нефизическая часть намного больше и важнее, чем телесная, поэтому она может ещё долго сохраняться и после их смерти. Не навсегда, но какое-то время. Также как у обычных людей тела. В нашем материальном мире физическое тело обладает значимостью восемьдесят процентов, а энергетика и душа — оставшиеся двадцать. Приблизительно, конечно. А у сущностей наоборот. При определённых обстоятельствах они даже могут перебраться в другое тело. Точно также, как может меняться состояние нашей души на протяжении всей жизни.

Этим своим высказыванием Женечке удалось обеспечить мою глубокую задумчивость до тех пор, пока не вышли из школы и не остановились возле калитки. Дальше наши пути расходились.

— Ты что-то хотел рассказать про Надю, — напомнила я.

В его глазах читались сосредоточенность и чистота.

— Избавиться от меня было частью плана. Надежду Эдуардовну нарочно подослали. Школа — самое сладкое для них место. Дети беззащитны, доверчивы и восприимчивы. Они эмоциональны и нестабильны. Проще только со стариками. Она смогла вызвать дестрой, и ты видишь, к чему это привело? Теперь я бессилен.