Здесь драконы не пролетали? (СИ) - Абалова Татьяна - Страница 3

Федя завязал мне глаза галстуком, прежде чем ввести в дом, который купил для нас. Уютное гнездышко для семьи, о которой я, будучи сиротой, всегда мечтала.

Я осторожно выбралась из машины. Скрипнули решетчатые ворота – их успела разглядеть, в отличие от дома, скрывающегося за кустами вьющихся роз.

Федя вел меня осторожно, предупреждал о каждой ступени. Их я насчитала двадцать – многовато для небольшого домика. Возня ключей в замке, щелчок включаемого света и медленное скольжение шелка галстука по лицу.

Сначала я увидела люстру. Вовсе не из модерновых, с причудливо изогнутыми рожками – позолоченную, хрустальную. В каждом кристаллике преломляются лучи и дарят мягкий свет. Просторный холл, оформленный под старый стиль, где колонны перемежаются с античными статуями. Мраморный пол, уложенный мозаично и лестница – широкая, деревянная, ведущая на второй этаж.

Я совсем иначе представляла наш общий дом, поэтому изобразила радость.

Что в красоте смыслю я, простая девчонка?

***

Когда-то волею случая я оказалась в престижной школе, где на двадцать учителей и прислуги было всего три ученицы. Всего три. И мы не понимали, почему такая честь оказана именно нам.

– Для чего мы здесь? Кто и почему нас отобрал? – ни одна из нас не обладала сколько-нибудь выдающимися результатами, чтобы получить лучших учителей и комфортное существование. Единственное, что нас всех объединяло – мы были сиротами.

Учителя на вопросы отвечали уклончиво, директриса, появившаяся лишь через неделю после нашего переезда в старинный особняк, вообще отрезала, сказав, что нам, шпане, впору радоваться, а не забивать голову глупостями. Кто-то решил так за нас, и придет время, когда мы все узнаем. В случае неповиновения или нежелания учиться нас просто вышвырнут и заменят другими счастливчиками.

Нам обещали долгих пять лет, но из школы каждой из нас пришлось уйти раньше, хотя правил мы не нарушали.

Первой, где-то через два с половиной года, исчезла Елена Корз – худощавая брюнетка с вредным характером. Ученица не вышла к завтраку, а беглый осмотр комнаты показал, что она даже не ложилась спать. Все ее вещи оказались на месте, что тут же вызвало волну разговоров и пересудов. Я ожидала, что в доме появится полиция, но директриса всех успокоила: нашлись родственники, которые только-только узнали о постигшем Лену несчастье и забрали ее.

Ага. Как раз накануне восемнадцатилетия, когда наследница Корз могла оспорить ушедшее в чужие руки наследство.

Мы с Пухом, в отличие от школьной поварихи и приходящего стричь газоны садовника, не удивились. Лена всегда говорила, что она дочь богатых родителей. Это вполне объясняло, почему она не захотела забирать свои вещи. Зачем ей казенная одежда и помада, которую мы с Пухом купили ей на день рождения? Ее ждет новая жизнь, когда всего будет в достатке. Вот только о родственниках она никогда не упоминала.

Елену Корз мы между собой называли Белая кость или просто Косточка. А все из-за того, что, когда мы, будучи пятнадцатилетними подростками, попали в таинственную школу, она держалась от нас в стороне и чуть что напоминала: «Я белая кость по сравнению с вами, нищебродами».

Мы с Пухом понимали. Белая кость сделалась сиротой в результате несчастного случая с родителями. Партнер отца по бизнесу подсуетился и, оформив опекунство, легко согласился, чтобы Ленку забрали в элитную школу, ставшую в итоге для нее тюрьмой. Своенравная, гордая, любящая задирать нос, она откровенно страдала в заточении, тогда как нам – мне и моей лучшей подруге Насте Обуховой, казалось, что мы попали в рай. Не хватало только купать нас в шоколаде, чтобы мы почувствовали себя наверху блаженства. Косточка общалась с нами лишь потому, что больше не было с кем.

***

– Тебе нравится? – голос Федора выдернул из воспоминаний. Он, пытаясь развязать узел на галстуке, дернул за волосы раз, второй, третий, что заставило меня зашипеть.

– Ай, больно! – я схватила его за запястье и крепко сжала, чтобы он перестал снимать с меня скальп. В лицо дыхнуло чесноком. И это заставило меня открыть глаза. Чтобы от Феди, всегда пахнущего дорогим парфюмом, разило так по-плебейски?

Разочарование скрутило желудок судорогой. Никакого сказочного дома с колоннами.

Над головой лишь звездное небо, и потуги человека, которого я цепко удерживаю за руку, вырваться.

– Кто ты? – прошипела я, извернувшись всем телом, чтобы не оставаться в невыгодной для драки позиции. По толщине запястья уже поняла, что передо мной или совсем уж субтильный мужчина, или девушка.

Незнакомец оказался мальчишкой. Он выразительно шмыгнул носом.

– Тетка, есть что поесть?

– Какая я тебе тетка? – я разжала пальцы, и малец, кривясь в лице, потер запястье. Знаю, знаю, дорогой. У меня крепкая хватка. Сим Симыч говорил, что мне бы на соревнованиях по армрестлингу выступать. Я только кивала и лыбилась в весь рот. Супер-цепкость у меня развилась еще в детстве. Жизнь в коммуналке на десять семей научила. Проще было отрубить мне руку, чем отнять то, что я считала своим. – Печенье будешь? Правда оно все раскрошилось, но так и быть, поделюсь.

Я развязала свою «сумку», повозилась с молнией, вытаскивая из нее мои же запутавшиеся волосы. Вот, оказывается, почему было так больно: засранец хотел меня, спящую, обокрасть.

– Тебя бы без ужина оставить за то, что берешь чужое без спроса, – проворчала я, разворачивая пачку с печеньем.

– Меня уже оставили без завтрака и обеда. До утра не дотянул бы, помер от голода, – голос врунишки, кого чесночное дыхание выдавало с головой, был вполне бодр. И жевал он не жадно, собирал крошки с ладони с достоинством.

– Как зовут?

– Дай-ка.

Я не поняла, показала пустую упаковку от печенья.

– Не дам. Кончилось.

– Нет, не дай-ка, а Дайко. Имя такое. Вполне распространенное.

– А-а-а-а. А меня зови… – тут я зависла. Чужая страна, мало ли как тут принято обращаться с нелегалами. Назовешь кому-нибудь паспортные данные, а потом попадешь в розыск как преступница, незаконно пересекшая границу. Доказывай потом, что машина увязла в скале, а жениха унесли драконы. – Меня зови Шило. Имя такое. Не вполне распространенное.

– Это не то ли самое, что в заднице? – хмыкнул мальчишка.

– То самое. И не дай бог, чтобы это была твоя задница.

Шилом меня прозвали еще коммуналке. Весело мы тогда жили. Баб Нюра – единственная родственница, и то не шибко родная, поскольку оказалась сестрой моей бабушки, работала на заводе. Мать и защитница всех сирых и убогих, помнящих еще профсоюз, а потому находивших в ее лице рупор народа, числилась суровой вахтершей. Генеральный директор знал, что враг не пройдет, а потому вздрагивал, если только представлял, что по какой-то дурости вручит бабе Нюре ружье. Она заправски отстреляла бы всех несунов, которых и без оружия лихо обезвреживала. Если кто-то из рабочих вдруг переводился в другую смену, его сразу «брали на карандаш» – это ее выражение, поскольку понимали, что воровать хочется, а баб Нюра не дает. Проще перейти в смену вахтера Рустама: тот хоть и выглядел грозно с чисто выбритым черепом и с самой настоящей кобурой на поясе, хранящееся там «оружие» – сотовый телефон, вытаскивал лишь для селфи с хорошенькими лаборантками или раздатчицами.

– Что-нибудь еще пожрать есть, а? – голосом попрошайки проскулил Дайко.

– Нет, – я подтянула сумку ближе к себе. – Тут одежда и всякие мелочи вроде расчески и зеркальца.

– А деньги есть?

– Денег точно нет.

– И продать нечего?

Я задумалась. Что из того, чем обладаю, могу продать? И вообще, как я собираюсь отыскать Федю, если у меня нет средств к существованию?

– Продать нечего, но я умею вязать, шить и плести кружева, – я тайком пощупала грудь, где прятала свои сокровища. Даже под страхом смерти не отдам кольцо, которое так и не успела рассмотреть. Я только-только ответила «да» и протянула руку, чтобы Федор сам надел на палец символ всех влюбленных, как зазвонил телефон. Скомкав торжественный момент и извинившись, что звонок важный, Федя вышел на крыльцо. А дальше… дальше началась эпопея с похищением.