Наследница огненных льдов (СИ) - Ванина Антонина - Страница 22

Мортен Вистинг криво усмехнулся, но ничего не сказал, только одарил меня искушающим взглядом на прощание.

Уговорив Брума обратно залезть в мой карман, я выдвинулась в героический поход, полный трудностей и опасностей, и через десять минут уже была в своей каюте. Навещать Эспина мне отчего-то не хотелось, искать новых приключений в салоне – тоже. Так я и промаялась весь день, мучаясь размышлениями о превратностях судьбы, гибели дяди Руди, пожертвованиях на экспедицию и прозорливом нежелании Мортена Вистинга приближать конец для шестнадцати членов экипажа "Флесмера". Выходит, он сделал всё, что мог, лишь бы дядя не летел к оси мира. И теперь мне с прискорбием остаётся признать: жаль, что таких как Вистинг оказалось намного меньше, чем восторженных поклонников идеи покорить ось мира и воткнуть тромделагский флаг в вечные льды.

Глава 12

Качка закончилась лишь на следующее утро. Как выяснилось, из-за шторма целые сутки судно стояло на якоре, и теперь прибытие на Соболий остров вместо одного дня растягивается на два.

Если в первые сутки после непогоды пассажиры ещё приходили в себя и лишь под вечер начали выбираться в ресторан и на открытую палубу, то на следующий день на пароходе воцарилась привычная жизнь.

К этому времени я успела намаяться от безделья, и банальные походы вместе с выздоровевшим Эспином в кафе меня уже не устраивали. Когда я узнала, что из культурных мероприятий организаторами рейса предусмотрена лекция о Полуночных островах с показом диапозитивов, я насела на Эспина и не отстала, пока он не согласился пойти туда вместе со мной.

В небольшом кинозале седовласый лектор занудно вещал об истории открытия островов, а его помощник лениво менял слайды в диапроекторе, и на растянутом полотнище экрана мелькали виды прибрежных скал, снежных гор, и белых равнин.

Оказывается, Полуночные острова были открыты лишь сто пятьдесят лет назад и не тромделагскими мореплавателями, а рыбаками королевства Хаконай. Это западное государство некогда проиграло войну с Тромделагской империей за приграничные территории, после чего лет тридцать платило в нашу казну ежегодную контрибуцию. Но всё изменилось после открытия Полуночных островов. Хаконайский король заключил с Эрлингом IV соглашение о продаже богатых рыбой островов в обмен на прекращение непосильных для истощённой экономики поборов.

Как же критиковали императора его противники, когда узнали о совершении сделки. Полуночные острова иначе как "морозильником Эрлинга" и не называли. Мало кто понимал, зачем империи нужны земли на крайнем севере, где большую часть года суша покрыта снегами, и какая от них может быть выгода. Но прошёл год, а за ним и второй, и третий, и тогда даже твердолобым критиканам стало понятно – Тромделагская империя получила от Хаконайского королевства воистину сказочное приобретение за смешную плату.

Один только вылов полуночного лосося, заходящего летом в реки Собольего, Медвежьего и Росомашьего островов приносил фантастическую прибыль всем рыболовецким компаниям, у кого хватало сил и трюмов, чтобы вывезти деликатесный продукт на континент и продать его на рынки империи и даже в Хаконайское королевство.

А потом вслед за рыбаками к островам потянулись звероловы. Столько соболей, огнёвок, горнаков и песцов не видели ни в одном делагском или тромском лесу. Мода на всевозможные шубы и манто надолго охватила женщин империи и Хаконайского королевства, куда меха продавали за кругленькую сумму.

Но самым прибыльным для промысла оказался уникальнейший зверь, которого в Тромделагской империи никогда не видели. Холхут, этот неутомимый странник северных просторов представлял собой пятиметровую громадину из мышц и тёмного меха. Четыре колоннообразных ноги, два закрученных к спине клыка и мохнатое, достающее до земли щупальце между маленьких глаз – таким оказался самый важный промысловый зверь, который начал приносить империи баснословный доход.

Его четырёхметровые клыки весом под центнер стали для империи важной статьёй экспорта. Косторезы-умельцы умудрялись делать из них самые невероятные по своей красоте шкатулки, шахматы, браслеты и серьги, статуэтки и прочие дорогостоящие безделушки. Особенно ценился холхутовый клык в Сарпале. Говорят, во дворце сатрапа нет зала, где над входом не висели бы резные наличники из холхутового клыка.

Но всё это было когда-то давно. За полтора столетия численность пушного зверя существенно сократилась, а добываемые меха несказанно подорожали. Холхуты и вовсе стали редкой диковинкой и теперь стараются не попадаться на глаза людям. Полуночные острова, что некогда приносили Тромделагской империи немалые деньги, в наши дни стали походить на оскудевшую и истощённую снежную пустыню.

Перед глазами мелькали чёрно-белые изображения толстогоров, ушканов, сивучей и прочих животных, а на ум приходил лишь один вопрос: а что если их всех скоро и вовсе не станет?

Кинозал я покидала со смешанными чувствами. Зато дремавший в начале лекции Эспин под конец заметно взбодрился и теперь стал живо обсуждать со мной увиденное и услышанное:

– Наверняка в Кваден со всех островов съезжаются зверопромышленники и сборщики пушнины. И наверняка у кого-нибудь из них найдётся целый клык холхута. А если два, то ещё лучше. Можно будет купить их и загрузить на наше торговое судно. Думаю, и несколько десятков шкур напрямую от охотников тоже получится раздобыть. Представь, на континент мы вернёмся не с пустыми руками, и сможем выручить во Флесмере немалые деньги.

– Постой, – пришла я в изумление, – мы плывём на Соболий остров, чтобы забрать тело дяди Руди, а ты собираешься заняться там скупкой промысловых товаров? Ты что, хочешь везти клыки холхута рядом с цинковым гробом?

– Допустим, не рядом, а в разных концах.

– Но ведь шхуна плывёт в Кваден специально, чтобы забрать дядю Руди. Это, если хочешь, траурный кортеж, а не место для торговли.

– По-моему, ты перегибаешь палку, – возразил Эспин. – Одно другому не мешает, тем более что трюм будет практически пуст.

– Нет, это ты перегибаешь, – возмутилась я. – Прояви уважение к дяде Руди. Он почти двадцать лет ходил на ваших судах вместе с грузами и накладными к ним. Под конец дядя ужасно устал от всего этого. Неужели нельзя достойно проводить его в последний путь?

– Я полагаю, мёртвому всё равно, будут рядом с ним клыки холхута или нет.

У меня просто не было слов, чтобы дать достойный ответ. Да даже просто выразить всю степень нанесённого мне оскорбления я тоже не сумела. Ужасное чувство – внутри всё просто клокочет и бурлит, но обида никак не может вырваться наружу.

Не в силах совладать с эмоциями, я предпочла сбежать от Эспина в свою каюту. Первой всю силу моего гнева приняла на себя подушка, которая полетела в стену, затем наступил черёд одеяла. А Брум сидел на тумбе возле керосиновой лампы и смотрел, как я раскидываю постельные принадлежности по полу.

– И чего так нервничать? – всё же спросил он.

– Торгаш! Бессердечный подлец! Подонок! – восклицала я и пинала ногой ни в чём неповинную подушку. – Ни за что за него не выйду! Лучше останусь на Собольем острове!

– Так он тебя и оставит, – лениво зевнул Брум.

– Тогда сбегу в горы! Или в лес!

– Ага, только не забудь купить мне обратный билет. Я жить на острове не подписывался.

И он туда же – такой же расчётливый и хитрый, как и Эспин.

Поняв, что и в каюте мне не найти успокоения, я поспешила облачиться в пальто, чтобы выйти на открытую палубу и немного остыть.

Морской воздух и вправду заметно похолодел. Лучи яркого солнца в безоблачном небе совсем не грели. Да и само светило, несмотря на дневные часы, расположилось намного ближе к горизонту, чем обычно.

Впереди по курсу над водой стелилась белая пелена, и ей не было видно конца. Я смотрела вниз на гладь моря и пыталась понять, отчего это на рябящей синеве появились светлые пятна. Через пару минут я уже отчётливо различала льдины, проплывающие рядом с пароходом. Некоторые из них бились о борт, и это зрелище не на шутку меня взволновало.