Наследница огненных льдов (СИ) - Ванина Антонина - Страница 3

Пока я думала, какой бы колкостью ответить Эспину на его маловерие, он неожиданно достал из внутреннего кармана пиджака вытянутую бархатную коробочку и протянул её мне. А вот и тот самый подарок, про который и говорил дядя Густав.

Внутри оказалось ожерелье в виде короткой нитки жемчуга. Не успела я хорошенько разглядеть украшение, как Эспин молча вынул подарок из коробки и торопливо зашёл мне за спину. В следующий миг я услышала щелчок замка и ощутила холод жемчуга на своей шее. А ещё тепло мужских рук. Нет, мне не показалось, пальцы Эспина действительно задержались на моей ключице и долго не хотели её отпускать.

От одного этого прикосновения внутри будто что-то сжалось, а по телу побежали мурашки. Я не понимала, что со мной происходит, но знала одно – никогда ранее мне не доводилось испытывать ничего подобного. И потому я одновременно огорчилась и испытала облегчение, когда Эспин разорвал опасное прикосновение и отдалился от меня.

– Можешь считать это моим свадебным подарком, – услышала я позади себя и обернулась.

Эспин уселся в кресло возле окна. Теперь, когда ожерелье покоилось на моей шее, он даже не смотрел в мою сторону. Какая странная перемена. И от неё заноза обиды больно впивается в самое сердце.

– Говорят, дарить жемчуг к свадьбе – плохая примета, – как можно более безразлично заметила я.

– Правда? – даже не удивился Эспин. – Это всё суеверия. Одна моя знакомая посоветовала купить для тебя эту безделушку. Сказала, что тебе понравится.

Вот как… Наверное, этой знакомой была та самая дочь угольного магната. Выходит, Эспин не расстался с ней. И теперь она наверняка ревнует его ко мне, раз заставляет делать такие странные подарки.

– Что-то не похоже, чтобы ты хотел жениться на мне, – прямо высказала я ему свои подозрения.

Наверное, это прозвучало верхом наивности, но Эспин не стал надо мной насмехаться, а только недовольно произнёс:

– Полагаю, и ты не горишь желанием выходить за меня.

– Вот именно, совсем не горю.

В следующий миг я задумалась, а не сорвать ли мне ожерелье с шеи и не кинуть ли его Эспину в лицо, как меня остановили его слова:

– Моего отца совершенно не интересует, чего хочешь ты, а чего хочу я. Теперь, когда дядя Рудольф собрался в самоубийственный полёт на крайний север, отец желает только одного – объединить семейный капитал.

Капитал? Так значит все эти разговоры о свадьбе только из-за денег? До чего же мерзко и гнусно…

– Дядя Руди уже купил дирижабль не самой дешёвой модели, – решила я уязвить Эспина и дядю Густава в его лице. – И экипировку с провиантом для шестнадцати членов экипажа он тоже купил. Его банковский счёт пуст. Так что вы с дядей Густавом сильно опоздали. Единственное, что вы можете получить от дяди Руди, так это долги кредиторам.

– Да брось, – не веря мне, отмахнулся Эспин, – все знают, что он собирал деньги на экспедицию по подписке через газеты. Оказывается, в нашей империи живут сотни таких же сумасшедших энтузиастов, как и он. И про то, что "Флесмерский вестник" купил права на эксклюзивное освящение полёта, всем тоже известно. Как и про пожертвование от императорского географического общества, а значит, и от самого Роланда III. Так что не стоит врать, дядя Рудольф вложил в экспедицию не только свои деньги. А те, что у него остались, должны вернуться в лоно семьи. Это ведь отец заплатил дяде Рудольфу немалую сумму, когда тот продал ему свою долю в компании. А теперь деньги отца разлетаются на безумные прожекты дяди Рудольфа. Но завтра они обязательно достанутся тебе.

– Почему мне?

– Потому что дядя Рудольф не будет жить вечно. Он наверняка успел написать завещание, по которому всё своё состояние оставляет тебе.

– Я ничего об этом не знаю, – попыталась я оправдаться.

– Неужели? Ты ведь его единственная любимица. Не тёте Линде же по старой памяти он завещает свой дом и банковские счета. Всё, что сейчас есть у дяди Рудольфа, он оставит тебе. И очень скоро ты станешь сказочно богатой.

– Не говори так, – воспротивилась я, но Эспин и не думал замолкать:

– Не будь такой наивной, Шела. Никто ещё не возвращался из путешествия к северной оси мира. Корабли непременно затирало льдами, и они становились обледеневшими гробами для своих экипажей. Упряжные собаки умирали от голода на полпути к оси. В гидропланах замерзало масло, и они падали в Студёное море. Вершина мира – это гиблое место. Кто-то говорит, что северная ось проклята и людей убивает некий зов Ледяной звезды и небесный огонь. Я смотрю на подобные вещи без суеверного страха – там попросту холодно, холодно настолько, что ничто живое не может долго существовать. И техника непременно отказывает. Жаль, но дядя Рудольф этого не понимает. Он хочет стать покорителем оси мира, хочет прославить тромделагских дирижаблестроителей и себя самого. Его ведь не волнует, что своими непомерными амбициями он обрекает на погибель ещё пятнадцать человек. И то, что он ломает наши с тобой жизни, его тоже не волнует.

И снова эти пораженческие разговоры, которые преследуют дядю Руди и меня все последние месяцы… Как жаль, что дядя так и не сумел доказать своим противникам, что его план эвакуации в случае аварийной посадки надёжен. Меня же все эти заявления о непременном фиаско экспедиции безумно расстраивали и заставляли безмолвно скрежетать зубами. Но теперь мне захотелось высказать именно Эспину скопившееся в душе недовольство. Вот только последняя его фраза заставила меня задуматься и спросить:

– А тебе-то чем навредил дядя Руди? Каким образом он может сломать твою жизнь?

– А ты до сих пор не поняла? – как-то излишне отстранённо спросил Эспин. – Через три недели дядя Рудольф отправится в свой последний полёт, ты снова осиротеешь, и городской суд должен будет назначить тебе нового опекуна, раз по документам тебе ещё нет восемнадцати лет. И кто кроме моего отца захочет ввязываться в это сомнительное дело? Отец получит опеку над тобой, а заодно и право распоряжаться всем твоим имуществом в виде наследства. Нет, вульгарно грабить тебя отец не станет, деловая репутация ему это не позволит. Поэтому он попросту и без лишних слов устроит наш с тобой брак, и я на правах мужа смогу распоряжаться твоим наследством. Так деньги Крогов снова вернутся в руки Крогов.

– Какие же вы… – Мне безумно хотелось сказать Эспину что-то обидное, но от волнения, которое я упрямо пыталась скрыть, у меня не получилось найти нужных слов.

– Послушай, я ведь тоже не в восторге от всего этого, – неожиданно признался Эспин. – У меня, в конце концов, своя жизнь, свои планы. Были. Были, потому что их перечеркнуло желание дяди Рудольфа лететь вместе со всеми этими учёными, авиаторами и журналистами на север. И отец не находит из-за этого себе места.

– Он волнуется о собственном кармане, а не о жизни брата, – с отвращением бросила я в лицо Эспину.

– Бесспорно, – равнодушно пожал он плечами. – Как бесспорно и то, что отец предлагает тебе брак и статус жены преуспевающего бизнесмена, которым я со временем стану. У меня же есть к тебе другое предложение.

– Какое? – удивилась я.

– Свободные отношения. По-моему вполне приемлемый вариант, и он может устроить нас обоих.

– О чём ты?

– Без обид, но ты совершенно не в моём вкусе. Я привык к женщинам, так сказать, менее экзотичным. Полагаю, и я тебе не особо нравлюсь. Так что, когда станешь моей женой, можешь менять любовников хоть каждый месяц – я и слова тебе не скажу. Но с одним условием: твои романы не должны стать достоянием общественности и навредить моей деловой репутации. Вот видишь, я абсолютно лоялен и жду того же от тебя, раз мы попали в такую скверную ситуацию. Ну, что скажешь?

– Скажу что твой отец бессердечный мерзавец, – процедила я. – А ты – негодяй. Дядя Руди не даст на этот брак своего согласия. Я не дам.

– А куда ты денешься? – отрезвили меня жестокие слова Эспина. – Когда дядя Рудольф не вернётся домой, кто станет твоим опекуном? На дядю Олафа можешь не рассчитывать. Это сейчас он готов видеть в тебе родную кровь. Впрочем, после смерти дяди Рудольфа он тоже будет рад проявить заботу о тебе. Только учти, что вместе с тётей Линдой он оберёт тебя до нитки, и взамен ты не получишь ничего. Абсолютно ничего. Мой отец же даёт тебе гарантию в моём лице, что на улице ты не останешься.