Наследница огненных льдов (СИ) - Ванина Антонина - Страница 6

Всё ясно, Эспин не из тех, кто будет долго уговаривать. А меня, так и подавно. Ну и пусть, можно подумать я не найду способа добраться до дома.

В отличие от Эспина, личный водитель дяди Руди не был навязчив. Он преспокойно дождался, когда я насмотрюсь вдаль, погрущу у ангара и буду готова вернуться в опустевший дом, где из людей буду только я, он и кухарка.

Первый день после отлёта дяди Руди я не находила себе места и изнывала от безделья, не зная, на что направить нерастраченную энергию. А на следующий во "Флесмерском вестнике" появилась заметка, что дирижабль причалил в прибрежном Рювелане, и теперь его экипаж готовится к перелёту с континента на Полуночные острова – крайние владения империи на севере.

Каждый день я следила за новостями в прессе, жадно перечитывая скупые строчки, что передавал в редакцию через телеграф молодой корреспондент, который и не рассчитывал стать членом экспедиции.

Вот он пишет, что дирижабль достиг Собольего острова, и члены команды устроили себе два дня отдыха в Квадене – административном центре северного архипелага. Вот сообщение о первом тренировочном облёте южной части Полуночных островов, на который ушёл весь световой день, а за ним и известие о втором облёте, в ходе которого был достигнут Тюлений остров – самый северный из обжитых людьми участок промёрзшей суши. Ещё день отдыха и дата отлёта к оси мира была назначена. Но прошли сутки, а за ними и вторые, и третьи, а новых заметок во "Флесмерском вестнике" о ходе экспедиции так и не появилось.

Глава 3

О том, что дирижабль не выходит на связь, сообщили лишь на пятый день. За это время "Флесмер" мог два раза побывать у оси мира и вернуться обратно на Соболий остров. Но он всё не возвращался.

В газетах наперебой писали, что радиомолчание возможно лишь в одном случае – дирижабль разбился о льды и весь экипаж погиб. Писали и о возможной утечке водорода, из-за которой воздушное судно загорелось в воздухе. И это означало одно – ни у кого не было шанса спастись.

Я не хотела верить всем этим писакам. Что они понимают в сверхдальних полётах? Может быть, просто рация замёрзла и вышла из строя, поэтому экипаж и не может выйти на связь. А пять дней не возвращаются на Соболий остров, так это из-за аварийной посадки где-нибудь на Тюленьем острове.

А маловерные приятели дяди Руди уже принялись звонить мне и слать телеграммы со словами поддержки, больше похожими на соболезнования. И только тётя Линда пришла лично, чтобы поддержать меня и прогнать дурные мысли.

Несмотря на относительно тёплую погоду, она явилась в пальто с оторочкой из пушистых хвостов огнёвок. Тётя Линда всегда любила роскошные меха зверей, добытых на Полуночных островах. А вот сами острова вызывали в её памяти неизменное раздражение.

– Шела, дорогая, не бери в голову, – начала она успокаивать меня, – Пятнадцать лет назад я уже успела мысленно похоронить Рудольфа, когда он повёл очередное своё судно к этим проклятым островам. А ведь ему говорили, что из-за сложной ледовой обстановки навигация подходит к концу, и плыть севернее Собольего, а тем более Медвежьего острова, просто глупо. Но разве он стал кого-нибудь слушать? Нет, ему не терпелось привезти сладости туземным детишкам, а их родителям крупы, чтобы они, так сказать, смогли разнообразить свой скудный рацион. Конечно же, судно затёрло льдами, и оно легло в дрейф. Четыре месяца экипаж ждал, когда подлёдные течения вынесут их на чистую воду в море Обилия. За это время они успели съесть все крупы и начали давиться шоколадом. Рудольф после этого на дух не переносил всякого рода конфеты, даже смотреть на них не мог, поэтому покупал их для тебя исключительно в закрытых коробках.

Да, я припомнила, что дядя Руди всегда недолюбливал шоколад. Но я и подумать не могла, что всему виной четырёхмесячный дрейф и скудные запасы продовольствия.

– А почему тот корабль не подал сигнал бедствия? – поинтересовалась я. – Если бы экипаж сообщил о своём положении, им бы обязательно доставили провиант. Нашлись бы бесстрашные лётчики, у которых есть опыт полётов в северном небе. Они бы могли и не приземляться на льды, просто скинули бы ящики с провизией вниз.

– Да нет же, в том-то и дело, что подать сигнал бедствия не было никакой возможности. Непроходимость радиоволн – нередкое в тех широтах явление. Когда в ночи загораются всполохи небесного огня, радиостанция выходит из строя. Настоящее гробовое молчание и полная неизвестность на многие дни. Тогда я, как и ты сейчас, места себе не находила, каждый день писала обращения во все инстанции, даже попала на приём к министру судоходства, требовала, чтобы он отправил на поиски Рудольфа ледокол. Министр внял моим пожеланиям, только искать шхуну без радиосвязи среди льдов Студёного моря – всё равно, что искать иголку в стоге сена. Тогда ледокол оказался бесполезен, а команда спаслась собственными силами. Правда, Рудольф всё же нашёл способ, как связаться с людьми и дать им знать о положении судна.

– И как же? – не на шутку заинтересовалась я.

– В то плавание он пронёс на борт двух хухморчиков. После месяца дрейфа один из них, Брум, кажется, вызвался пойти по льдам к ближайшему острову за помощью. Ты же знаешь, у хухморчиков морозостойкий мех, холод им совершенно не страшен, как, впрочем, и сильная жара. К тому же в своих родных горах они привыкли есть всякую гадость, так что запасы провианта в дорогу Бруму были не нужны. Идеального гонца просто невозможно отыскать.

– И как, он добрался до людей?

– Конечно. Удивительно, как по дороге его не съели дикие звери. Но самая тяжкая пора началась для Брума, когда он попался на глаза северным дикарям. Они же в жизни не видели подобных созданий, понятия не имели, что кроме человека есть и другие интеллектуальные существа. В общем, бедняге пришлось таиться от людей, чтобы его не взяли в пожизненное рабство как милую зверюшку. Целый год он тайно переправлялся в чужих санях и лодках с одного острова на другой, а потом и на континент. А там был вокзал, товарный вагон, снова вокзал, уже флесмерский. Когда Брум добрался до этого дома, мы его просто не узнали. Он полностью побелел, а ведь его шёрстка была когда-то нежно-кремового цвета. Выходит, за время скитаний он полностью поседел. А его голос, это же просто кошмар! Я привыкла, что все хухморчики пищат как мыши-переростки, а этот стал гаркать басом. Сказал, что простудился и осип. Я, конечно, всё понимаю, стресс, тяжёлая дорога, испытания, но зачем становиться таким грубияном? Мои хухморочки красят мне ногти и подравнивают педикюр без лишних слов, даже с удовольствием и благодарностью за свою полезность. А Брум стал невероятным злыднем, как только узнал, что Рудольф вернулся домой первым и передавать сообщение о дрейфе шхуны уже неактуально. Я, знаешь ли, тоже успела понервничать в те дни, а через несколько лет поняла, что у меня больше нет сил провожать Рудольфа в очередной рейс и гадать, вернётся он обратно, или мне пора примерять наряд вдовы.

 Что ж, значит, дядя Рудольф и тётя Линда расстались не из-за меня и бездетного брака. И это несказанно радует.

– Теперь твоя очередь испытать всё то, что некогда испытала я, – продолжала тётя Линда, накрыв ладонью мою руку. – Ожидание может стать тяжким бременем, уж я-то знаю. Тебе надо набраться сил и терпения. А мы с Олафом всегда тебя поддержим и поможем. Если тебе что-то понадобится, не стесняйся, обращайся. Я же понимаю, что одной тяжело сохранять порядок в таком большом доме. Могу прислать к тебе экономку. Об оплате услуг можешь не беспокоиться, мы ведь не чужие люди. Наступит благоприятное время, обязательно сочтёмся.

Вот такое напутствие оставила мне тётя Линда перед уходом. Интересно, она и вправду появилась в некогда родном для неё доме, чтобы поддержать меня морально, или же она прощупывала почву на предмет наследства дяди Руди, которое уже многим не даёт покоя?

Так, стоп! Он не умер. Дядя Руди жив, потому как об обратном никто не заявлял. Дирижабль просто пропал, наверное, совершил аварийную посадку и теперь, как и планировал дядя Руди, экипаж в тёплой меховой одежде тащит за собой по заснеженным льдам сани, гружённые топливом и провиантом, держа курс на юг. Да, так и есть, ведь дядя Руди обещал мне вернуться невредимым, если не через пару недель, так через четыре месяца. А я знаю, он непременно сдержит своё обещание.