Сапер. Том II (СИ) - Линник Алексей - Страница 7

Ладно, что-то меня не в ту сторону повело. Ничего еще не кончилось. Сейчас всё и узнаем.

Из-за утреннего шевеления проснулся и Ильяз, хотя время было еще раннее, до подъема на губе оставалось, наверное, с полчаса.

— Доброе утро, — поздоровался он. — Уезжаешь?

— Да, пора, — подтвердил я, отряхивая с гимнастерки непонятно как прилипшую соломинку. — Как хоть фамилия твоя? А то так до конца и не познакомились.

— Ахметшин. Младший лейтенант Ахметшин, сорок пятый инженерный полк.

— Про полк помню. Ладно, давай прощаться, может, и свидимся еще!

Попрощался с грустным Ильязом, вышел из камеры. Привез меня водитель, наш, из управления, безо всякого сопровождения. Михеев встречал на посту у входа. Я почему-то вспомнил, как мы сюда впервые приехали с Кирпоносом. Вроде и времени немного прошло, а сколько всего наворочено уже. В кабинете меня ждал Чхиквадзе, что-то писал. Увидел меня, перевернул листок написанным вниз и отодвинул в сторону… Я прошел, остановился перед столом.

— Присаживайтесь, товарищ старший лейтенант, — сказал особист. Пока без эмоций, ничего не понятно.

Я сел, Чхиквадзе пошел к сейфу, открыл и достал мои документы и пистолет. Молча положил на стол передо мной. После этого взял лежащую на стуле папку, посмотрел в нее, потом снова на меня.

— Сведения, предоставленные вами, подтвердились. Благодарим за службу. Можете возвратиться к исполнению своих обязанностей, — и закрыл папку. Зачем она ему нужна была?

Я сгреб вещи, рассовал по карманам.

— Разрешите идти?

— Идите.

Через минуту я был в приемной. Масюк сидел спиной к входу и что-то писал. Дверь кабинета Кирпоноса была открытой, он часто так делал, когда отходил куда-то ненадолго.

— Привет, Аркаша. А где мой вещмешок? А то я никак побриться не могу, хожу как дикобраз. Да и погладиться надо.

— Привет, — он встал, широко улыбнулся, шагнул мне навстречу. — А я с утра, как сводка прошла, что танки нашли, жду, когда тебя отпустят. Тут у нас после твоего ухода такое началось! Забегали как тараканы! Хрущев приехал, я думал, окна вылетит, так кричал. Что тут одни паникеры окопались, всех расстрелять надо и всякое такое, Ну, ты слышал, знаешь. А утром приехал, тихий, хоть и взволнованный, поздоровался, минут десять как уехал.

— Уехали и хорошо! — раздался густой бас из дверей приемной. Мы с Масюком оглянулись — это был Буденный. Ну прямо так, как изображают на картинке. Усы вразлет, густые брови…

— Здравия желаю, товарищ маршал Советского Союза! — поздоровался Аркаша. Я лишь приложит руку к фуражке, которую не успел снять.

— Здорово, богатыри! Михаил Петрович у себя?

— С минуты на минуту будет, — ответил Масюк. — Может, чаю?

— А давай!

Маршал уселся на место Аркаши, посмотрел на меня:

— А ты новенький здесь, да? Раньше другой был вроде, помоложе.

— Так точно, на этом месте службы недавно. Лейтенант Ювачев погиб.

— А фамилия твоя как? Раз служишь здесь, я тебя должен знать.

— Старший лейтенант Соловьев, товарищ маршал!

— О, так я про тебя слышал! Да ты сядь, что ты тянешься, как на параде? — Буденный показал на стул, на котором я перед этим сидел. — Это же ты узнал про поворот Гудериана?

— Я.

— Да уж… Но молодец, спасибо, выручил здорово, — он жестом остановил меня, готового сказать, что на моем месте мог оказаться любой. — Как представлю, что Хайнц Виильгельм фланги нам режет… В Ставке конечно, беготня теперь. На зато нам дают новые штурмовики ИЛ-2. Штурмовать колонны Гудериана. Слышал про такие?

— Нет, откуда, — мотнул я головой. Не хватало еще проколоться на том, чего сейчас почти никто не знает. Иначе я на такое подозрение попаду… Конечно, про то, что ИЛы по началу не очень прижились на фронте, я знал. Рассказывали знакомые пилоты. И технических наставлений не было, и сами самолеты с дефектами. Сам факт того, что за 30 вылетов давали Героя — уже говорит о многом. Мало кто из летчиков дотягивал до тридцатого, юбилейного. На фронте слухи ходили, что один из полков за один день сразу 11 ИЛов потерял. Почти все, что перегнали из тыла. Так сказать, поставил рекорд. Потом то, уже в 42-м работу штурмовой авиации наладят. Дефекты поправят, пилотов выучат. Но сейчас…

Масюк принес чай, баранки. Буденный, громко отдуваясь, начал пить, взял кусковой сахар, засунул за щеку.

— Что, Хрущ пьет вам кровь-то тут? — маршал отставил стакан, пригладил волосы.

Мы деликатно промолчали.

— Пьет, пьет, — покивал сам себе Буденный. — Он такой, строит из себя недалекого крикуна, да скандалиста, а человек хитрый, скрытный. Вот у Хозяина во время застолий изображает клоуна, гопака танцует, народ веселит, но вот попомните меня…

Что попомнить мы так и не узнали — в приемную быстрым шагом зашел Кирпонос.

— Семен Михайлович? А я тебя еще вчера ждал.

— Не вышло вчера. Как прилетел из Москвы, сразу к тебе.

— Ну пойдем, есть что обсудить.

Я успел и побриться, и переодеться, а Кирпонос с Буденным продолжали обсуждать новости. Ненадолго к ним присоединился Тупиков, но, наверное, совещание с его участием было запланировано на потом, когда штабные оценят новые данные. Выйдя из кабинета, он не ушел, а остановился около меня. Я прекратил мучить пишущую машинку, встал:

— Товарищ генерал-майор?

— Ты, Соловьев, зла на меня не держи. Сам понимаешь, сведения твои… как снег на голову. Короче, не серчай. — он развернулся и вышел из приемной. Чудны дела твои, это с каких таких пор генерал у старлея прощения просит? Видать, проняло и Тупикова. Может, теперь начштаба и поживет подольше, а не ляжет рядом со своим комфронта в сентябре. Мужик он грамотный, отзываются о нем штабные очень хорошо. Я зла на него и не держал. Действительно, мало ли чего в горячке не наговоришь. А ответственность на них висит не в пример нашей.

Наконец, вышел и Буденный. Махнул нам рукой, чтобы не вставали, и ушел. Обычно мы и не вскакивали, если кто заходил или выходил, когда работать, если каждую секунду вскакивать будешь, но всё же Маршал Советского Союза не каждый день заглядывает.

— Соловьев! Пётр! — позвал Кирпонос. — Дверь прикрой, присаживайся, — добавил он, когда я зашел.

Я сел, думая, зачем он меня позвал. Комфронта взял из стопки на углу стола папку, не верхнюю, где-то из середины, и подвинул ко мне.

— Читай. Думаю, тебе надо это знать.

В папочке было не особо много содержимого. Несколько листочков всего. Сверху лежал мой рапорт, или как его назвать, который я вчера писал у особистов. Сейчас в уголке он был подколот скрепкой, чуть криво, и я машинально ее поправил. Синим карандашом кое-где, не очень густо, были сделаны какие-то непонятные мне отметки, но я на них смотреть не стал, всё равно сейчас не до того, чтобы расшифровывать чьи-то галочки и крючочки. Так что это я отложил в сторону, ничего нового для меня здесь нет.

Следующим был протокол судебно-медицинского исследования тела фон Брока. Хорошо, хоть на машинке напечатан, врачебные каракули разбирать радости мало — врачи карябают, как курица лапой. Впрочем, и это не спасло: документ только казался написанным на русском языке, я понимал в нем далеко не всё. Вот что такое пятна Тардье? И на кой хрен тут пишут про нерезко выраженное венозное полнокровие внутренних органов? А размеры правой почки 45 на 105 на 48 миллиметров? Это много или мало? А вес сердца 380 граммов? Спасибо, это пролистаем. Вот, в конце пишут: данных за смерть от механической асфиксии нет, выявленные признаки неспецифичны. Вот это хорошая новость, а я время тратил на пятна и правую почку вместе в левой. Не обманул Влас, всё правильно насоветовал, сработала клееночка.

А следующим лежал листочек, с которого и следовало начинать. Что ж его Михаил Петрович сверху не положил? Я бы на остальное и внимания не обращал! Товарищ Чхиквадзе, который Реваз Давидович, сообщал благодарному читателю, что при проверке сведений, предоставленных старшим лейтенантом Соловьевым, никаких косяков в его поведении не выявлено. Нет, конечно, там про это всё было напечатано русским по белому скучными канцелярскими словами, я вам, друзья, просто перевожу на нормальный язык. Еще раз: Соловьев молодец, нигде не соврал и ничего не нарушил. Дайте ему дополнительную пайку и на просмотр кинофильма с актрисой Орловой посадите в первый ряд.