Экс-любовники (СИ) - Салах Алайна - Страница 24

— Прежде чем что-то сказать, учись думать головой, Вася. Только посмей ещё раз о таком заикнуться.

Мне становится до ужаса обидно от его угрожающего тона. Его отец своей жене изменяет, а я должна головой думать?

— Я знаю, почему ты на его стороне! — выкрикиваю я, от возмущения стремительно теряя связь с реальностью. Салон машины исчезает, так же как и люди, снующие за окном, и я вижу только каменное лицо Карима с проблесками гнева в глазах. — Потому что ты сам такой же, как твой отец! Думаешь, я стану терпеть к себе такое отношение? Буду безмолвной овечкой, как твоя несчастная мать? Да чёрта с два я выйду за тебя замуж, Исхаков! Иди ты в задницу со своими традициями патриархата! И свою любовь к чистоте туда же засунь. Тебе вообще не жена, а уборщица нужна!

Из багрового лицо Карима становится бледным, а потом и вовсе приобретает фиолетовый оттенок. Если бы я не была в таком бешенстве, то могла бы испугаться. Но сейчас мне не страшно, потому что я слишком увлечена идеей о своей правоте.

— А ты думаешь, я так горю желанием на тебе жениться? — рявкает он, расстреливая меня гневными молниями. — Надо мной все друзья потешаются, когда ты в очередной раз за столом начинаешь с кем-то из них заигрывать, чтобы меня взбесить. Я, блядь, тебе сколько раз говорил этого не делать? Как с тобой жить, если цель твоей жизни — меня доводить? Ты думаешь, это шутки для меня? Из клубов как не вылезала, так и не вылезаешь, и ещё уговариваешь меня своих бухих подруг ночами катать. Моей матери, которую так жалеешь, ты хотя бы раз со стола посуду убрать помогла, когда бываешь в гостях? В нашем доме всегда было чисто, так что да, я привык к чистоте и считаю, что это куда лучше, чем иметь свалку из одежды и мусора.

Я ошарашенно смотрю в его разъярённое лицо, в то время как по телу разносится противное дребезжание. Позвоночнику холодно. Карим никогда так со мной не разговаривал. И матом в моём присутствии ругался только однажды, когда в клубе подрался. Его друзья над ним потешаются… То есть надо мной потешаются тоже… А свалка из одежды и мусора — это он про мою комнату. И он никогда на мне не женится… Потому что не хочет.

— Вот и женись на своей доске Айгуль! — выдыхаю я и хватаюсь за дверную ручку.

— Куда ты собралась? — рявкает Карим.

— От тебя подальше, козлина! Ни видеть, ни знать тебя больше не хочу, ясно?

В этот день Карим так и не появился, хотя я, наревевшись в подушку, полночи ждала. Он позвонил на следующий день утром и позже, когда приехал забрать меня на день рождения своего отца. Простоял под окнами родительского дома почти час, но я, разумеется, не ответила и не спустилась. После этого мы не виделись с ним два года.

Полина слушает меня, открыв рот, и, после того как я замолкаю, ещё полминуты продолжает держать его открытым.

— То есть вы поэтому расстались? А… как же его невеста?

Я вздыхаю из-за своего промаха. Действительно выглядела как дура.

— Невеста, оказывается, с Радиком встречается.

— Ох ты ж, шлюха! — восклицает Полина и тут же виновато осекается: — В смысле она с двумя братьями спала, а ты-то нет.

— Да Айгуль, похоже, ни при чём совсем, — нехотя признаю я. — С Каримом она не встречалась. Просто крутилась всё время рядом с ним и жутко меня бесила.

— Так ты говорила, что его родители её в невесты выбрали.

— Блин, ну разумеется они хотели, чтобы он на ней женился! Они росли вместе, их семьи дружат, и она чистокровная татарка. Ещё в школе их женихом и невестой все называли, потому что Карим ей рюкзак таскал. Это Искин как-то бухим проболтался. И дома она у них часто бывала. Равиля Марсовна её обожала.

— То есть это просто твои наблюдения? — скептически поджав губы, переспрашивает Полина.

Вот когда она так говорит, я сразу начинаю ощущать себя дурой, а это не так. Кому приятно, когда родители парня другую девушку «кызым» (тат. дочка. — Прим. автора) называют? Конечно, я чувствовала себя ущербно. Я-то с Исхаковыми не росла, и мне такое прозвище не светило. Один день кызым, потом оп! — и невеста.

— Ты просто понятия не имеешь, о чём говоришь, — раздражённо фыркаю я.

— Ладно, поверю тебе на слово. А с отцом Карима я тебя понимаю. Вообще, измена в семье — это дно. Изменяют только недостойные, и прощения этому быть не может. Я бы на месте жены пнула этого Талгата Какойтовича под зад и больше на порог не пустила.

— Слушай, мне кое-что доделать нужно. — Резко отвернувшись, я начинаю перекладывать бумаги на столе. — С тебя завтра, кстати, отчёт по соцсетям.

— Я его планировала в понедельник сделать.

— А мне нужно завтра, — отрезаю я, уставившись в окно на экране ноутбука. — Оставь меня одну.

Недоумение Полины я чувствую плечом, но извиняться или давать заднюю не намерена. Брошенная фраза про «недостойных» людей и «пнуть под зад» изранила меня до крови, и моментально захотелось на Полину заорать, чтобы она не смела говорить такие вещи. И этому тоже есть причина.

Спустя неделю после нашего расставания с Каримом на кухне меня подловила мама и поинтересовалась, почему я хожу как в воду опущенная.

— Я же говорила, что с этим татарином ты нормальных отношений не построишь, — заявила она.

— Не построю, — согласилась я и призналась, что мы расстались.

В организации утешения маме нет равных. Она быстро нырнула в шкаф, достала оттуда бутылку домашней настойки, любовно накрученной папой, и мы вместе сели за стол. Помявшись для вида, но быстро сдавшись после выпитой рюмки, я выложила ей все подробности нашего скандала.

— Как я могла пойти на день рождения к человеку, который недостоин того, чтобы с ним здороваться? — кипятилась я. — Да ещё и под руку с тем, кто его оправдывает? Бедная Равиля Марсовна! Терпит под боком мудаков.

Я ждала, что мама, в свойственной ей эмоциональной манере, примет мою сторону и скажет, что мне повезло избежать общества таких людей, но ничего такого не прозвучало.

«Родители тоже люди, Василина. В жизни всякое бывает» — вот что я в итоге услышала.

После недели пролитых слёз и соплей вперемешку с сомнениями в своей правоте мне было необходимо услышать что-нибудь ободряющее, поэтому за неимением поддержки со стороны, я, как самодостаточная личность, начала активно генерировать её сама. Как я только не называла Талгата Юсуповича: и стареющим мудаком, и дряхлым кобелиной, и жалким бабником, до тех пор пока мама не приказала заткнуться.

— У меня тоже был любовник, — проговорила она, безжалостно глядя мне в глаза. — Мы встречались почти полгода, и я хотела уйти от папы.

Если бы небеса разверзлись и оттуда вылезла чья-то мохнатая рука, чтобы показать средний палец, меня бы так не приложило. Я хлопала глазами как заведённая и отказывалась сложить услышанные слова в цельную смысловую фразу. У мамы был любовник. Они встречались полгода. Она хотела уйти от папы.

— Зачем? — это всё, что я смогла произнести.

Мама пожала плечами.

— Влюбилась. Это любому возрасту не чуждо. Мы на уроках зумбы познакомились. Боря красиво танцевал.

Мне хотелось закрыть руками уши и громко визжать, чтобы вытравить из головы каждое слово. Ну вот что мама за человек такой? Почему она из меня вечно подружку делает? Я не должна была этого знать!

Зажмурившись, я снова заплакала, как будто мало было литров выплаканных слёз.

— Ты так рьяно оскорбляла этого мужчину, что мне показалось нечестным молчать и поддакивать. Тем более сейчас у нас с Сашей всё хорошо, и мы это пережили.

И снова как гром среди ясного неба.

— То есть папа знает?

— Он увидел нашу с Борей переписку. Нелегко ему тогда было. Я заговорила о разводе, но он попросил меня подумать. Про вас с Милой упомянул.

Прекрасно помню, как чувствовала себя тогда. Так, будто мне на голову валится потолочная штукатурка, а под ногами осыпается пол. Для меня измена была тем, что нельзя оправдывать, а моя мама, сидя напротив, рассказывает, что у неё был любовник и папа об этом знал.