По дороге на Оюту - Лунёва Мария - Страница 3

– Вот так-то лучше, молодец, – похвала сейчас звучала так неуместно. – А теперь я буду задавать вопросы, а ты отвечать, поняла?

Я кивнула, обозначая, что пока еще в своем уме и все понимаю.

– Деньги у вас остались? – подумав, я отрицательно качнула головой, намеренно вводя ее в заблуждение.

Еще до начала военных действий мама взяла кредит на ремонт нашего салона красоты. Она была превосходным мастером, и все дамы нашего и не только района записывались к ней на процедуры на месяц вперед. Она умудрялась достать редкие косметические средства не только со всей солнечной системы, но и с соседних звезд. Уж не знаю, как она находила нужных людей, но контрабанда масок для лица, восстанавливающих бальзамов, кремов и прочих маленьких женских радостей лилась в ее руки рекой. Наш маленький бизнес приносил хороший доход, кредит мы отбили быстро. И вышли на чистую прибыль. Так что деньги у нас были. Не ахти, какая сумма, но и немало.

Вот только тетя Эльвира никогда не вызывала у мамы абсолютное доверие, а я так и вовсе относилась к людям враждебно. А как же иначе мне было себя вести? Я с детства слышала за спиной их язвительные, а порою и просто ядовитые комментарии в свой адрес. Все они были однотипны: «дебилка», «недоделок», «отсталая». Поначалу мне были абсолютно безразличны их слова. Я играла со своей любимой плюшевой собакой, и больше никого нам не нужно было. У нас был свой мир на двоих. Моя игрушка, которую я так и звала «Собака», и я были лучшими друзьями. Мы любили кататься на качелях, съезжать с горки и крутиться на каруселях. А потом в наш счастливый мирок ворвалась мама. Она нарушила всю идиллию.

Каждый день она заставляла меня разговаривать, произносить совсем не нужные мне слова, учила буквам и вынуждала их проговаривать. Цвета, названия предметов, цифры – все это, по сути, лишнее для меня, я учила, порою через истерики, а иногда и сквозь слезы. Она постоянно касалась меня, держала за руку, обнимала и гладила по волосам. Сначала это вызывало у меня неприязнь, но постепенно я привыкла и даже полюбила ее объятья. Годы прошли, прежде чем я стала осознавать, что для меня сделала моя мамочка.

Однажды в больнице мы зашли в отделение, где находились на реабилитации те, у кого в цифровой личной медицинской карте значился диагноз «ранний детский аутизм». Наверное, именно тогда я и обратила внимание на детей, что там тихо сидели на диванчиках. Потерянные, странные и холодные. Кто-то, уткнувшись в планшет, тихо мычал под нос. Мальчик, наверное, примерно одного со мной возраста, сжавшись в комочек, тихо раскладывал перед собой спички по три в ряд. И это оказалось для меня откровением. Я сильно отличалась от этих детей и подростков. Многие из них даже родителей своих не узнавали.

Что-то случилось со мной тогда, что-то переключилось в моей голове, и я стала обращать внимание на все происходящее вокруг. Заметила косые взгляды соседей, услышала, как в мой адрес отпускают злые шутки девочки на игровой площадке. В тот момент я резко осознала, что мой мир ненастоящий. Что кроме мамы и моей плюшевой собаки, есть и еще другие существа. Через пять лет после того памятного похода в больницу с меня сняли диагноз и в свое совершеннолетие я вступила абсолютно здоровым человеком.

Но это знала я, знала мама, но не принималось в расчет соседями. Для них я навсегда осталась дебилкой и психической. Порою это даже играло мне на пользу, они, не стесняясь и не таясь в моем присутствии, обсуждали маму и таскали сплетни. Все это я рассказывала матери, и та осторожно корректировала списки клиентов, вычеркивая тех, кто очернял наш салон. Таких было немного, и тетя Эльвира была одной из таких женщин.

Одной из двуличных дам, что раскланиваются в похвале тебе в лицо, и тут же выливают ушат грязи, стоит только повернуться к ним спиной.

Вот поэтому сейчас я соврала, что денег совсем нет. Было в этой женщине что-то нехорошее. И поэтому как бы плохо мне сейчас не было, здравый смысл мне еще не отказал.

– Эх, жаль, говорят вечером в город войдут марсианские выродки. Что тогда будет никому не известно. Район у нас очень хороший, из домов, естественно, погонят и куда тогда идти? Тебя-то ладно, в лечебницу куда пристроят, а мне куда податься, – женщина горестно выдохнула и пошаркала к выходу из комнаты. – А ты точно уверена, что мать где-нибудь заначку не оставила?

Ее глаза буквально впились в меня.

– Нет, мама кредит погасила, и денег не осталось, – снова не моргнув, солгала я.

– Зря, деньги сейчас решают все, у кого они есть тот и выживет. Улетать отсюда нужно. Не оставят нам наших домов, всех погонят метлой в трущобы. И это еще в лучшем случае, – с этими словами она, не оборачиваясь более на меня, вышла. Ее шаги глухо звучали в коридоре, скрипнула последняя ступенька и все стихло.

В ее словах было зерно истины. Но сейчас мне было не до того. Откинув голову на матрас, я снова прижалась щекой к теплой ступне мамочки. По полу тянул сквозняк. Входной двери в наш дом более не существовало, а скоро у меня не останется и самого дома. Но это уже не важно. Я потеряла единственного родного мне человека. Теперь я осталась действительно одна.

Устало прикрыв глаза, я вслушивалась в то, что происходило на улице. Оттуда долетали женские голоса, чей-то истеричный плач. Соседка не соврала, и выживших и мертвых было немало. И у каждого свое горе. Я отчетливо сквозь женский надрывной плач, различала причитания и скорбное: «Милана, доченька моя».

Мила – девочка, живущая напротив. Значит, и ее больше нет. Перед глазами встал образ девчушки подростка лет пятнадцати с вечными косичками. Добрая она была и улыбчивая. Ее в разноцветном сарафанчике невозможно было не заметить. Все местные мальчишки тайно в нее влюблялись и даже дрались за ее внимание. Теперь уже она не достанется никому. Жаль.

Сильный порыв ветра распахнул настежь слегка приоткрытую форточку!!! В комнату ворвался поток воздуха и откинул один край покрывала, раскрывая лицо моей мамы. Я не могла смотреть. Хотелось запомнить ее живой и веселой, убеждающей, что все будет хорошо и волноваться не о чем. Да, теперь и правда, можно не бояться, терять мне совсем нечего.

Мой мир лежал в руинах!

Из состояния психического оцепенения меня вывел странный гул. Приподнявшись, я даже не сразу поняла, откуда идет этот звук. Встав с пола, я затравленно огляделась. Звук исходил явно с улицы. Подойдя к окну, я слегка нажала на сенсорную ручку. Бесшумно отъехала в сторону вторая створка, и я выглянула на улицу.

То, что я увидела, заставило меня окончательно поверить в то, что землянам войны не выиграть.

В небе, словно туча саранчи, затмевая солнечный свет, летели, наверное, тысячи двухместных марсианских истребителей. Даже мне, мало что понимающей в военном деле, было известно, что это за мощь. Небольшой корабль, рассчитанный всего на двух членов экипажа, прославился тем, что аналогов ему ни на одной обжитой планете солнечной системы не было. Маневренный корабль, способный летать, как в нижних, так и в верхних слоях атмосферы, не только Марса и Земли, но и Венеры, а при необходимости и покидать пределы стратосферы и вести бои и на околопланетных орбитах. «Марсианские осы» так прозвали это чудо боевой техники. Корабль оснащался при необходимости ракетами типа «воздух – земля», «воздух – воздух» и он отлично справлялись с функцией бомбардировщика. И сейчас в небе я видела тысячи этих кораблей, а значит, война окончена. И теперь победители летят осматривать военные трофеи.

И наши дома, наш город, да и, вообще, вся планета в целом и есть этот самый трофей.

Вспомнились слова соседки о том, что дома нам не оставят. Что-что, а тетя Эльвира всегда отличалась не только скользким характером, но и острым умом. Еще раз я взглянула на небо, сейчас «марсианские осы» пролетали прямо над нами, и им не было конца. А по улице неспешно катились вездеходы, портя гусеницами дорожное покрытие. Красный знак Марса отчетливо виднелся на их башнях. На фоне планеты изображен великий Олимп – самый большой вулкан нашей системы. Гордость марсиан. Этот знак должен был внушать уважение и трепет, и он справлялся со своей задачей. О чем только думало наше правительство, развязывая войну?