Ц-7 - Большаков Валерий Петрович - Страница 15

– Ага! – грозно сказала девушка. – Пусть только попробуют!

Вывернув голову, она подозрительно глянула мне в глаза, успокоилась и чмокнула в нос. – А Инна как?

– Никак, – буркнул я. Настроение стало портиться, и Рита сразу уловила перемену.

Поелозив на моих коленях, она села боком, и обняла меня, успокоительно гладя по голове.

– Ну, не обижайся… – заворковала она. – Чего ты? Я же просто так спросила. Правда! Ну, было у тебя что-то с Инкой… Так ведь до свадьбы! Я даже на нее не злюсь ни капельки! Знаешь, очень хочется посмотреть на твоего… на ее сыночка. Миленький, наверное, такой! Херувимчик!

– Да там смотреть не на что! – фыркнул я. – Личинка запеленутая! А Инка… Инка счастлива.

Рита обхватила мою шею руками, и приблизила лицо вплотную.

– Я тоже очень, очень счастлива, – серьезно и тихо вымолвила она. – Каждый день, каждую ночь. Просыпаюсь, а ты рядом! Мой! И сразу хочется визжать, как в детстве, и смеяться, и болтать ногами! Ой… – девушка замерла, бледнея и тараща глаза. – Я, кажется… – пролепетала она. – Ой, вот опять! Я взяла твою мысль, да?

– Не знаю, – мои губы дернулись в улыбке. – А что я подумал?

– Что любишь меня… – Рита зарумянилась. – «Прелестью» назвал, и… «любименькой»…

Я теснее прижал ее к себе, и прошептал на ухо:

– Поздравляю, ты стала ридером!

Меня и самого эмоции захлестывали. Пусть и рядом совсем, вплотную, телом к телу, но Рита уловила-таки таинственную эманацию мозга! Я смутно представлял себе, каково это – жить с девушкой, от которой у тебя не может быть тайн, но в том заключалась и пикантная приятность…

«Люблю тебя еще сильней!» – подумал я, напрягая волю.

Рита вздрогнула, и ослепительно улыбнулась.

– Я тоже люблю тебя! Сильно-пресильно!

Пятница, 18 ноября. Утро

Москва, проспект Калинина

Первый снежок давно растаял, а больше осадков мы не видали. Лишь холодина поджимала, да небо провисало серой, рваной ватой облаков, прячущих негреющее солнце. Предзимье…

Риту я довез до Московского Финансового, чмокнув в подставленные губки. Выйдя, девушка заглянула в окно:

– Ты не забыл? Сегодня девчонки придут!

– «На зарядку»? – мурлыкнул я плотоядно.

– Прибью ведь! – душевно наобещала жёнушка, но не выдержала строгого режима – послала воздушный поцелуй.

Проводив долгим, облизывающим взглядом стройную фигурку, я медленно тронулся, размышляя о странностях судьбы. Ведь именно Ритка Сулима нравилась мне всегда и больше всех, еще с седьмого класса, но в прошлой жизни мы переехали на Дальний Восток, и я женился совсем на другой девушке. А жизнь новая по-своему вильнула в сторону – «попаданец» влюбился в «Хорошистку»…

Если бы не настойчивость Риты, не ее великодушие после моего «зигзага», так бы и жили врозь.

– Хорошо, хоть понял, – проворчал я, и плавно разогнал «Ижика».

Под Центральный штаб НТТМ выделили пол-этажа в «доме-книжке», что раскрывалась выше кафе «Печора» и «Новоарбатского» гастронома. Пока что, кроме меня и технического директора, никто не примерял просторные кабинеты, да и те были далеки от киношных стандартов – всех этих кожаных кресел, лакированных столиков, пальм в кадках и длинноногих секретарш. Нет, лично я ничего не имею против красоток в приемной. Пусть себе клацают на пишмашинке, а нахальных посетителей морозят леденящим взглядом василиска из-под накрашенных ресниц. Но у нас другой формат.

В моем кабинете покоится монументальный стол, и даже несгораемый шкаф фирмы «Джувел», вот только столешницу занимают два монитора, а за толстой дверцей итальянского сейфа я храню бутерброды, захваченные на обед. Не портятся, будто в холодильнике…

Выйдя из лифта на тринадцатом этаже, я зашагал по гулкому коридору. Двери с обеих сторон стояли распахнутыми настежь, выставляя напоказ одно и то же – белые стены и чисто вымытый линолеум. Отличались только виды из окон – слева томно потягивался Арбат, справа наводил суету проспект Калинина.

А я и не спешил забить помещения совслужащими, скучающими на работе до пяти, с перерывом на обед. Зачем мне эти зародыши будущих креаклов? Я искал людей, желающих странного! Людей, для которых понедельник начинается в субботу! Они готовы «безвозмездно, то есть даром», творить, выдумывать, пробовать! Вот пусть и займутся этим здесь. А моя задача – обеспечить их авансом, получкой и идеями.

Заслышав смех и выкрики, я улыбнулся – посетители нагрянули.

В приемной было людно. Огромный развалистый диван, похожий на отдыхающего бегемота, заняли три девушки. Рядком сидели хрупкая шатенка с печальным взглядом огромных серых глаз, смутно напомнившая мне кого-то, и роскошная блондинка. Всё, как полагается – золотистая волна кудрей и локонов, голубые глаза в опуши ресниц, яркие губы, изломленные в неласковой усмешке. Ноги от ушей и великолепное декольте прилагаются.

А с краю притулилась Аня Синицына, с интересом наблюдавшая, как Иван Скоков пушит хвост перед грудастенькой златовлаской.

Я вошел неслышно, и Ваня, не замечая меня в тылу, вдохновенно играл в театре одного актера для одной зрительницы:

– …А я и говорю: «Леонид Ильич, это совершенно безопасно, томограф ничегошеньки не излучает, там сплошное магнитное поле!» А он мне: «Ну, давайте, товарищ Скоков, надеюсь на вас!»

Замерев у двери, я приложил палец к губам. «Синичка» радостно блеснула глазками, и незаметно пожала ладонь блондинистой дивы. Та покосилась на меня, не дрогнув лицом, и лишь прозрачные голубые глаза ее потемнели, набирая сапфирной сини. А вот и улыбочка протаяла…

Да-а, Ванюшка, многое отдашь за поцелуй, сорванный с таких губок!

– …И тут он останавливает врачей, – заливался Иван, – и прямо с носилок говорит: «Считайте, товарищ Скоков, что значок лауреата Ленинской премии уже ваш!»

В принципе, неразборчиво-ворчливая речь Брежнева ему удалась.

– Нэ так всё было, товарищ Скоков, – неторопливо, глуховатым голосом Сталина выговорил я, – совсэм нэ так.

Смутился Ваня? Растерялся? Да ничуть! Повернулся живо, крутнувшись на пятке, и весело завопил:

– Шеф! Это вынужденная мера! Должен же я как-то очаровать девушку? Должен! Обязан просто! А для этого надо… что? Правильно! Украсить скучную истину элементами художественного вымысла!

Блондинка негромко рассмеялась, и гибко встала, небрежно поправляя восхитительно короткую юбку.

– Здравствуйте, Михаил, – произнесла она, глядя прямо в глаза. Разумеется, ее грудной голос был приятен и волнующ. – Меня зовут Наташа.

Я принял ее руку, будучи в легком затруднении. В театре или на дипломатическом рауте я обязательно поцеловал бы изящную конечность, но у нас же неформат… Поглаживая пальцами нежнейшую кожу, я повернул ручку ладонью вверх, ощущая шероховатость.

– Вы врач? – вздернулась моя бровь. – Или химик?

– Фельдшер, – Наташа улыбнулась тепло и как-то искренне. – Приходится постоянно мыть руки, вот и стали ладони, как пятки! Я из Новосибирска, меня ребята послали в Москву… – она замешкалась. – Понимаете… Я, еще когда на «скорой» работала, засела за математику и программирование. Меня это настолько увлекло, что я так и не поступила в мед. Зато у нас есть клуб в Академгородке, мы там пишем разные программы, и… Летом приезжал сам Колмогоров… Он нам посоветовал найти вас. Ну, пока мы всё отладили, пока я отпуск взяла… А вы уже тут!

Мельком глянув на бубнящего Ивана, которого морально уничтожала Аня, зажав в углу, я снова погрузился в голубое и золотое сияние.

– Вы привезли программу? – сказал я, невольно придавая голосу чуточку обволакивающей бархатистости.

– Да! – выдохнула сибирячка. – Графический редактор!

Мне было приятно наблюдать за тем, как кровь приливает к ее лицу, нежно румяня щеки… но вычтех превыше всего.

– Не спрашиваю, растр или вектор, – проговорился я, досадуя на рассеянное внимание. – А сколько… м-м… Сколько строк кода в ядре программы?