Ц-7 - Большаков Валерий Петрович - Страница 20

Изо всех сил стараясь не выдать спешки, Степан с Чаком миновали стайку туристов, восторгавшихся сдержанной роскошью гостиных. За анфиладой зал мелькнули два пиджака, серый и синий. Русский с индейцем устремились следом, думая одинаково – о хорошо оплаченной охране резиденции.

«Если что, скажем, что заблудились!» – мелькали горячечные мысли.

Рокфеллер и его моложавый спутник поднялись на запретный второй этаж, неспешно беседуя.

– Прикрой меня! – бросил Степан, взбегая по ступеням, застеленным ковровой дорожкой.

Преследуемая парочка остановилась, и Вакарчук бесшумно метнулся за тяжелую штору, что занавешивала арку.

– …Этот Уортхолл подозрительно быстро сколотил первый миллиард, – с учтивой озабоченностью проговорил моложавый.

Степан облизал пересохшие губы, напрягая слух, но Рокфеллер ответил с заметным нетерпением:

– Деду было куда труднее, да и не волнуют меня все эти нувориши, Марк! Ричард выходил на связь?

– Да, сэр! – мигом перестроился Марк. – Он связался с нами из Сан-Паулу. Сообщил, что этот Аидже… колдун или кто он там… готов участвовать в акции.

– Вот об этом и надо было сразу доложить! – забрюзжал «внук патриарха».

– Да, сэр, – смиренно вытолкнул моложавый.

– О`кей, о`кей… – мягко зарокотал Рокфеллер, благодушествуя. – Это хорошие новости, Марк, очень хорошие… И отличный повод вкусить «Шато Марго» урожая шестьдесят первого года!

– О, сэр, но ваше здоровье…

– Вот за него и выпьем!

Хозяин с гостем удалились, и Степан неслышными скачками ринулся вниз, застав Чака за странным занятием – индеец заботливо усаживал вялого крепыша в костюмчике на антикварный диван работы Жоржа Жакоба.

– Очень настырный охранник, – бесстрастно пояснил Призрак Медведя.

– Что с ним?

– Сомлел.

– Уходим! Смешаемся с туристами! Они сейчас в японском или итальянском саду…

Русский с индейцем выскользнули, а «сомлевший» страж застонал, болезненно морща лицо. Осмотрелся, не разумея, что с ним, и вскочил, пошатываясь.

В кармане у него зашипела рация.

– Джон! – воззвала «воки-токи». – Ты где?

– В малой приемной, – поспешно откликнулся охранник.

– Спустись, проверь галерею! И предупреди экскурсантов, чтоб не фотали!

– Да, сэр! Иду, сэр!

Хмурясь и недоуменно качая головой, Джон спустился на цокольный этаж. Через приподнятое окно долетал восторженный говор – туристы бродили по садовым террасам, восхищаясь и воздыхая…

Пятница, 2 декабря. Утро

Москва, улица Строителей

К ночи похолодало, Москву заложила ватная тишина.

Часа в два меня потянуло компотику испить. Захожу на кухню, а за окном будто развиднелось – лунный свет сливается с плавным мельтешением снегопада. Хлопья валят густо, наискосок, глуша все звуки, переписывая набело улицы и дворы.

Я прижался к подоконнику, чтобы тепло батареи ласкало ноги и живот. А вот от стекол тянуло холодом. Опадающий снег завораживал, как огонь – шатался, вихрился лениво. Порой гонимая ветром стая снежинок бросалась на окно, тихо шеберстя и бессильно осыпаясь.

Так и не отведав холодненького черешневого настою, я убрел в спальню. Часа четыре в запасе у меня точно есть…

Кровать не скрипела, но Рита тихонько вскрикивала, всё чаще, всё тоньше, пока не изогнулась, трепеща и ахая, тискаясь из крайних сил…

И вот нас снова двое – лежим рядышком, унимая дыхание, а за окном стынет чернота, сеется редким снежком. Я перекатил голову по подушке, услаждая взор чудным виденьем – Ритины груди вздымались и опадали, тычась сосками в предрассветную тьму.

«Изнемогла… – пришла на ум полузабытая строка. – Из жара страсти вернулась вновь во хлад и явь…»

– Я громко кричала? – забормотала девушка.

– Не-а.

– А то еще Наташка услышит…

– Не услышит, тут стены толстые.

– Встаем? – страдальческим голосом вытолкнула Рита.

– Да полежи еще с полчасика.

– Нет, – вздохнула моя половинка, сожалея, – так еще хуже. – Повернувшись на бочок, она ловко увернулась от лап загребущих, и звонко шлепнула меня по голой заднице: – Подъём!

– А я тогда мыться не пойду! – мстительно сощурился я.

– Я вот тебе не пойду! – пригрозила Рита, накидывая вместо халатика мою белую рубашку, и подкатывая рукава. – Не дай бог, унюхаю… Спать будешь под мусоропроводом!

– До чего ж ты вредная… – вздохнул я, выворачивая и натягивая футболку – заношенная «ночнушка» обвисала на мне, будучи длиннее иных мини-платьев. – Ну, тогда я первый!

– Хитренький такой! – возмутилась девушка, застегивая тугие пуговки, но я уже вынесся в коридор, шлепая босиком.

Встрепанная со сна Наташа взглянула на меня диковато, словно кроманьонка, бредущая по пещере.

– Привет! – бросил я, и рванул в ванную.

– Догоню, хуже будет! – послышался милый голос из спальни.

– Ага, щаз-з!

Ну, если честно, захват ванной – это уже моя вредность. Не люблю душ по утрам. Ленюсь. Ладно, там, когда спать ложиться – Риткин носик страдать не должен. А сейчас-то зачем? Смысл? Чтобы «Ижик» насладился запахом чистого тела водителя?

– Логики – ноль целых, хрен десятых… – пробурчал я, пуская холодную. У-ух… Ледяные струи пробрали «до глубины души», как Ивернева выражается, еще одна верноподданная Мойдодыра.

А теперь горяченькой… Теплая вода ошпарила, как кипятком.

– Ми-иша! – захныкали под дверью. – Пусти-и! Я тоже хочу-у!

– Нельзя! – отрезал я, восхищаясь собственной твердостью и непреклонностью. – А то опять опоздаем!

– Ну, Ми-иш!

Зверски выпятив челюсть а ля Шварценеггер, я обтерся «полотенцем пушистым», и влез в футболку. За дверью стояла надутая Рита, изображая обиду.

«Для зачина» я нежно поцеловал лебединую шею, ощущая под губами биение жилочки, а затем задрал подол рубахи, и ущипнул за мягкое место. Радостно взвизгнув, девушка влетела в ванную.

– Как у вас хорошо… – вздохнула Наташа, отталкиваясь плечом от стены. – Светло, чисто… Я про атмосферу.

– Важней всего – погода в доме, – поднял я палец, смутно припоминая пару «Долина – Булдаков». – Яичницу будешь?

– Ага! С колбаской?

– А як же! – я открыл холодильник, доставая слагаемые завтрака, и соображая, когда же из меня выпарятся украинизмы.

– Миш, – неуверенно начала стажёрка, – мне как-то неловко вас объедать. Может…

– Не может! Чаще пленяй и ублажай мое чувство прекрасного, а уж мясопродукты я и сам куплю. Кстати, а ты почему не носишь тот батничек? Такое чудное декольте…

– Да ну тебя! – смутилась Наташа.

– Жадина ты, потому что, – горько попенял я, выкладывая на сковороду порубленные «Охотничьи колбаски». – Мне посмотреть не на что со вкусом, а ей жалко, видите ли!

Девушка стыдливо захихикала, вяло отмахиваясь, из-за чего полы халатика чуть-чуть разъехались, открывая манящую ложбинку. Я сразу заулыбался, довольный, как кот, налопавшийся сметаны. Накокал шесть яиц на скворчавшие колбаски, и уменьшил огонь. Тут главное – не упустить момент, когда белок более-менее готов, и не пережарить желток. Не упустил.

А тут и Рита явила себя, распаренную, облепленную рубашкой…

– Я быстро! – крикнула Наташа из ванной.

– Мы тоже! – ответил я, подхватывая мою ненаглядную на руки.

– Ты бессовестный… – Рита обняла меня за шею.

– Ага! – согласился я, перешагивая порог спальни.

– Ты непристоен…

– Еще как! – бережно уложив девушку, я содрал с себя «ночнушку». Рита вывернулась из рубашки сама.

– Ты хороший…

– От хорошей слышу…

Тот же день, позже

Москва, Ленинградский проспект

Рита всю дорогу была очень ласкова, даже на прощанье не ехидничала – чмокнула в губы, да и зашагала к своему МФИ. Полюбовавшись напоследок дефиле, я развернул машину и плавно набрал скорость.

– Завидую… – меланхолично выговорила Ивернева, вздыхая на заднем сиденье.