Пача number two (СИ) - Ионов Павел - Страница 20

Армия перед этим уже частично ограничила закупки пистолетов-пулемётов, так теперь ещё и от ручных пулемётов отказалась.

Нет, их не убрали вообще из войск, но в связи с начавшимися переговорами о мире новые закупать уже перестали. Пулемёты-то эти трофейными японскими патронами питаются…

А когда мир настанет? У японцев прикажете патроны для них закупать?

Так что нечто подобное я давно уже ожидал. Потому и свой патрон для них придумал. И если мой патрон примут на вооружение, то тогда возобновить выпуск пулемётов с совсем небольшими изменениями не составит большого труда.

И в решении этого вопроса я очень сильно надеюсь на ВэКа Михаила. Ведь даже если ручные пулемёты вместе с акмами только для одной лишь кавалерии примут, то и в этом случае я буду очень доволен. Так как кавалерийских частей в России сейчас предостаточно.

А потом, глядишь, их и для пехоты примут на целых полвека пораньше.

Хорошо было бы…

Только вот не совсем уверен я в этом. В высших-то штабах до сих пор те же самые генералы сидят, что и раньше там были.

Хоть отстреливать их начинай для пользы дела…

Газетчики сейчас очень хорошо зарабатывают на горячих новостях о текущих мирных переговорах. Каждый день печатаются различные обзоры и репортажи о них.

Народ ждёт результатов…

И вот, в первых числах сентября абсолютно во всех газетах был опубликован мирный договор, заключённый между Российской и Японской империями.

Согласно этому договора Корея теперь отходила под юридическую ответственность Японии. Маньчжурия же оставалась под патронажем России. Ляодунский полуостров вместе с Порт-Артуром так и продолжал оставаться в русской аренде.

По этому же договору Корейский и пролив Лаперуза оставались свободными для прохода любых кораблей и судов обоих стран.

Ни одна из воевавших стран так и не добилась поставленных перед собой целей.

Но хоть воевать они перестали. Вот мы все и отпраздновали конец этой войны…

— Дядька Пача, там иногородний вашего Ваську избил и штык у него забрал!

— Что?!

Я сидел, как раз вырезал своему сыну деревянный автомат, а тут такая новость!

Так с этой деревяшкой в руках я и побежал вслед за Стёпкой, что принёс мне эту весть.

Выскакиваю на улицу, а там картина маслом! Метрах в ста от нашего подворья собралась уже небольшая толпа в человек десять и нескольких мальцов. Гомонят что-то. Руками машут.

Я подбегаю поближе и вижу, как Настя отводит в сторону всего вываленного в пыли моего Ваську, а тот задирает голову вверх, стараясь унять текущую из носа кровь.

Толпа примерно поровну поделена на иногородних с Выселок и на станичников. А между ними стоит какой-то бородатый мужик лет сорока-сорока пяти и размахивает Васькиным штыком. Да ещё и орёт что-то матерно.

Какая-то баба пытается этого мужика успокоить, но тот, похоже, уже зенки свои залил и сам чёрт ему не брат.

— В чём дело? — обращаюсь я к этому мужику, — почему ты у моего сына мой подарок забрал?

— Да пошёл ты на х*й! Нехер всяким гадёнышам с ножиками бегать!

— Это ты сам у меня сейчас туда пойдёшь! Немедленно верни моему сыну штык!

— А то чиво? Сам заберёшь? Ну так забери попробуй! Чиво не забирашь-то? Или сабельку свою в хате оставил?

— Я тебе и без всякой сабельки сейчас башку сверну! Верни оружие по-добру, по-здорову!

— Триша! Да отдай ты мальцу его ножик! Не связывайся! — голосит баба.

— Заткнись, дура! — рявкает на неё мужик и глумливо обращается ко мне:

— Дык ты можешь и выкупить у меня энту сабельку, ежели она так сильно нужна твоему недоноску…

— Ты её и так сейчас вернёшь, без всякого выкупа…

— Тады держи! — и мужик с размаху, как топором, рубит меня штыком сверху.

Я прыгаю ему навстречу, одновременно отбивая деревяшкой штык и перехватывая его другой рукой. Закрутившись, вырываю оружие из руки мужика и с разворота, снизу вверх вгоняю ему в живот по самую рукоятку.

И тут же выдёргиваю…

Толпа ахнула!..

Мужик удивлённо посмотрел на окровавленный штык в моей руке, на свои руки, затем на свой живот…

Его ноги подкосились и он ничком рухнул в пыль.

— Я ж говорил, что ты сам мне его отдашь, без выкупа…

И я вытер измазанный кровью штык о рубаху мужика, пытаясь успокоиться.

Вот же блядство! Ну напился ты, так иди ж, сука, проспись! Нет же, на «подвиги», блять, потянуло…

А иначе я тоже не мог… Тогда б он или меня самого, или кого другого мог бы убить…

Вот же блядство…

Баба, которая до этого уговаривала мужика вернуть мне штык, села прямо на землю и завыла…

— Трифо-он! Говорила ж я тебе-э! Не пей…

— Что тут произошло? — спрашиваю окружающих.

— Дядька Пача! — начинает рассказывать Стёпка, — Мы играли, а тут они… А Васька нечаянно на него налетел… А он Ваську щенком назвал и штык себе забрал… А ваш Васька сказал, что он не щенок, а казак и хотел штык взад забрать… А тот Ваську ударил и Васька упал… А я к вам побежал… Вот…

И протарахтев всё это, Стёпка замолчал.

— Всё так и было? — спрашиваю остальных.

— А он ещё кричал, что ипал он всех и никого не боится! — добавляют ещё подробностей мальцы.

— Ясно… Напился, урод, и совсем берега потерял… Васёк! — зову я своего сына, — Держи своё оружие! И никому больше его не отдавай!

Я побывал в нашей церкви, поставил там свечку за упокой души раба божьего Трифона, покаялся, а потом дома просто напился.

Наша станичная церковь ещё полгода назад заимела своего постоянного священника отца Михаила. И теперь все церковные службы в ней идут без задержек.

На утро Лиза мне ни слова против не сказала, лишь вздохнула участливо и выставила на стол рассол…

Васькино лицо довольно сильно припухло с одной стороны и переливалось теперь всеми цветами радуги. От жёлтого цвета и до фиолетового.

Слава богу, что хоть целое всё у него осталось, даже нос был просто разбит, а не сломан.

— А ну-ка поворотись, сынку. Какой смешной ты стал с такой рожей! Вон, даже Чубайс над тобой смеётся!

— Ну, батька… Он то вон какой здоровый был… Как дал мне, я и улетел сразу…

— А какого, извини, чёрта, ты ему под удар подставился? Увернуться, что-ли, не мог? И куда это ты так нёсся, по сторонам не глядючи, что на мужика этого налетел?

— …

— Вот теперь и ходи с такой рожей. Но, всё равно, молодец, что оружие своё не хотел отдавать…

Кстати, ты его почистил вчера?

— Не-е… Ты же вытер его…

— Ну ты и… Быстро почистить и смазать всё! Не дай бог, я хоть капельку ржавчины увижу потом!

Васька стремглав выскакивает из дома…

— Милый, а ты не сильно строго с ним? Его ж побили вчера, всё-таки… — Лиза смотрит на меня с небольшим осуждением.

— Ничего… За одного битого двух небитых дают… Умнее будет в другой раз.

Ладно, что было, то прошло. Надо и делами заниматься…

Я выхожу во двор и вижу, как наш Василий, высунув от усердия свой язык, старательно елозит по лезвию своего штыка промасленной тряпкой.

Вот-вот!.. Пусть сразу привыкает за своим оружием ухаживать…

Мы с Лизой и Васьком за сегодня вырвали не спеша картофельную ботву и собрали ту картошку, что вырвалась вместе с ботвой. А на следующий день я прицепил к лошади копалку и за полдня мы выкопали и собрали всю картошку, на которую до этого мы тратили два полных дня.

Степаныч, до этого довольно скептически отнёсшийся к этой моей приспособе, увидев такой результат, засунул свою гордость подальше и пришёл извиняться. Ну и помочь попросил.

Я не гордый. Помог конечно. Родня ж, как никак! Да и не видел он до этого таких вещей. Они просто вилами выкапывать картошку привыкли.

Зато потом мы с ним с чистой совестью могли сидеть и кушать самогонку, пока все остальные станичники мучились на поле.

Потом мы со Степанычем через пару дней после похорон этого Трифона съездили к его вдове.