Трое - Салах Алайна - Страница 6

Что означает этот разговор? Руслан имел в виду, что я ошибаюсь насчёт его отношения, либо же хотел обвинить меня в том, что я жалуюсь его другу? И, кажется, всё равно это выглядело так, словно я оправдываюсь.

Когда празднование плавно превращается в ночь караоке, мы с Мироном прощаемся с гостями и поднимаемся в свою комнату. С Русланом мы больше не пересекались: остаток вечера он провёл, разговаривая с Сергеем, старшим братом Алины, и около часа назад ушёл спать. Судя по тому, что Эльза продолжила надираться в джакузи с Камиллой и Марьяном, её он с собой не пригласил.

– Вставай на четвереньки, Тати, – разорвав наш поцелуй, Мирон толкает меня на кровать животом вниз и дёргает бёдра к себе. Его член несколько раз трётся о клитор, после чего заполняет меня на всю длину. Я утыкаюсь ртом в подушку, стараясь приглушить всхлип: природа моего мужчину не обделила, и неизвестно, есть ли за стеной соседи. Ладони Мирона сжимают ягодицы и с силой толкают назад. Наш секс бывает разным: иногда он нежный и неторопливый, а иногда такой, как сейчас, – нетерпеливый и жёсткий.

– Двигайся сама, – его голос натянутый и хриплый, горячее дыхание задевает крестец, и в этот момент я точно знаю, куда он смотрит. Я сильнее упираюсь локтями в кровать и толкаюсь ему навстречу. Член ударяется в нужную точку, рождая горячий спазм в животе, и я снова не сдерживаю стон. С глухим шипением Мирон коротко бьёт меня по ягодице, давая сигнал продолжать.

– Так, да. Трахай себя, Тати. Выглядит охуительно.

Я насаживаюсь на его член снова и снова в погоне за новой точкой кипения. Никогда не думала, что смогу быть настолько раскрепощённой с мужчиной. Мирону я позволяю делать с собой всё. Его большой палец гладит меня между ягодиц, круговыми движениями обводит анус.

– Малыш, в задницу тебя хочу.

Зажмурившись, я кручу головой. У нас уже был анальный секс, но в нынешних обстоятельствах я к нему совсем не готова.

– Не здесь. Будет громко, и нас услышат.

Рука Мирона обхватывает мой подбородок и оттягивает голову назад. Его член вонзается в меня под новым углом, отчего из горла вырываются стоны вперемешку со вскриками.

– Разве тебе не по хер? Пусть знают, что я трахаю свою девушку.

Через двадцать минут Мирон, натянув шорты, выходит из спальни, чтобы принести для меня воды, а я разглядываю потолок, размышляя о том, будут ли наши отношения всегда полными тяги и страсти друг к другу. Возможно, наш секс затуманил мне голову, но сейчас я искренне верю, что они останутся такими всегда.

Мирон не появляется довольно долго, и я невольно начинаю посматривать на часы. Отсутствует уже пятнадцать минут. В голову помимо воли начинают лезть дурацкие мысли об Алине и о том, что между ними было, и тогда дверь, наконец, распахивается.

– Тебя задержали поклонницы? – шуткой маскирую свою внезапную ревность.

Мирон опускается на кровать и, откупорив крышку минералки, вкладывает прохладную бутылку в мою ладонь.

– Нет, пришлось с Русом немного поболтать в качестве извинений, – наклонившись, он касается губами моего уха и издаёт короткий смешок: – Он, оказывается, в соседней комнате спит, а мы его разбудили.

– Нормально сидит? – я одёргиваю подол кремового платья-карандаша, купленного пару дней назад, и демонстративно расправляю плечи. – Не слишком открытое?

Мирон отрывается от ноутбука и внимательно оглядывает меня с ног до головы. Я напрягаюсь в ожидании. Если сейчас он скажет, что платье неподходящее, то мне придется его сменить, а это означает ещё час проторчать в гардеробной, притом что этого часа у меня нет.

– Где оно открытое, малыш? Ты будто на приём к британской королеве собралась.

Я бесшумно выдыхаю и начинаю улыбаться. Значит, не зря я полдня провела в ЦУМе и замучила трёх продавцов-консультантов. Сегодня мы с Мироном идём на ужин к его родителям, и мне необходимо выглядеть безукоризненно. Пусть я не могу похвастаться громкими именами в родословной, но, по крайней мере, внешне не буду ощущать себя смятой алюминиевой ложкой, по ошибке затесавшейся во французский сервиз.

В первый и в последний раз я видела родителей Мирона около полугода назад на ужине, специально организованном в честь знакомства. Мама Мирона, Елена Андреевна, встретила меня достаточно благодушно – по крайней мере, нам удавалось поддерживать беседу без видимых симптомов антипатии и неловкости, – а вот с Дмитрием Алексеевичем Сафроновым, депутатом Государственной Думы, на такую лёгкость рассчитывать не пришлось. За весь ужин он едва ли обмолвился со мной парой фраз и всячески делал вид, что всё, сказанное мной, его мало интересует.

– А макияж в порядке? – спрашиваю дорогой, разглядывая своё отражение в опущенном козырьке. – Может, блеск лучше стереть?

– Ты так мило нервничаешь, – улыбается Мирон и, на секунду оторвав взгляд от дороги, тянется ко мне рукой. Касается большим пальцем скулы и ласково гладит шею. – Блеск можешь оставить: когда остановимся, я всё равно его съем.

Дом Сафроновых находится на Рублёво-Успенском шоссе, в рассаднике богатства и архитектурной роскоши. Здесь сосредоточено всё то великолепие, которое раньше я наблюдала только по телевизору: дома, словно сошедшие с разворота журналов об интерьерных трендах, сияющие витрины брендовых бутиков, ультрамодные ресторанные террасы, многомиллионные глянцевые авто, со свистом рассекающие трассу, и в противовес этому технологическому триумфу – много-много зелени, искусно сформированной рукой ландшафтного дизайнера. Неудивительно, что часть друзей Мирона настолько оторвана от реалий простых смертных. Жизнь в таком месте и общение лишь с себе подобными может сильно исказить мировоззрение.

– Ты всегда жил здесь?

– Нет. Отец построил этот дом лет десять назад. До семнадцати я жил на Арбате.

Может быть, именно этому обстоятельству я обязана тем, что Мирон так не похож на пресыщенного деньгами мажора. Старая Москва одарила его своей непредвзятой интеллигентностью.

– Я тебя люблю… – я корчу шутливую гримасу и заканчиваю своё признание: – Ми-и-ир.

Закинув голову назад, Мирон смеётся. Я люблю, когда он так делает. У него заразительный смех и красивые зубы без всяких идиотских накладок цвета начищенного унитаза.

– Ревнуешь к Велес, малыш?

– Нет, – я нарочито вздыхаю. – Ну если только совсем немного.

– Люблю тебя, Тати.

Эти слова всегда действуют на меня одинаково. Как и в самый первый раз, когда он их произнёс, в груди горячо покалывает, а сердце находит новый, ускоренный и более счастливый ритм. Простые слова, которые значат так много.

– Я уже стала забывать, как ты выглядишь, Мирон, – Елена Андреевна улыбается нам с порога. Вернее, не нам, а ему, своему сыну. – Дай хоть обниму.

Мирон заключает свою мать в непродолжительные объятия, после чего вновь берёт меня за руку и подталкивает к двери.

– Здравствуйте, Елена Андреевна, – улыбаюсь ей.

– Здравствуй, Тати́.

Она в очередной раз неправильно ставит ударение в моём имени, но я, конечно, не решаюсь её поправлять. Вместо меня это делает Мирон:

– Та́ти, мама. Можно уже запомнить.

Её реакцию на замечание я не могу оценить, потому что слабовольно отворачиваюсь, словно так перестану быть этому свидетелем. Не слишком хорошее начало ужина.

– Папа сейчас спустится, – произносит хозяйка, пока Мирон, держа меня за руку, ведет нас в гостиную.

Во второй раз роскошь их дома уже не способна меня шокировать, а вот в первый визит мне приходилось сдерживать себя, чтобы не озираться. Помимо оборудованного спортзала, в нём есть спа, бассейн и большая цветочная оранжерея – мать Мирона неравнодушна к садоводству. Но особенно меня поразило наличие прислуги. Одно дело – слышать о таком, и совсем другое – сидеть за столом и делать вид, что человек, убирающий грязную посуду, для тебя в порядке вещей.

– Здравствуй, Мирон, – басовитый голос Сафронова-старшего заставляет меня вздрогнуть и обернуться. – Ты хоть бы сам заезжал, а не только по приглашению.