Преждевременный контакт (СИ) - Ларсен Вадим - Страница 12

Что-то было в этих безликих посетителях такое, что было свойственно лишь сотрудникам Безопасности. В тоне, в голосах, даже в стуке их обуви. И еще в их общении друг с другом. Холодные, рабочие реплики. Без эмоций, без интонаций. И даже небольшие перепалки выглядели как обычный профессиональный разговор.

«Они забрали кассету. Но не я им был нужен. Конечно же, все это связанно с Губером. Я ждал чего-то такого. Он меня предупреждал. Но я ждал чего-то похожего на задержание или допрос. Ждал какого-нибудь выяснения. Чего угодно, но только не этого… Не понимаю».

Марку стало трудно дышать. Он поморщился и вдруг не то, чтобы понял, почуял нависшую над ним смертельную опасность. На только что высохшем лбу вмиг проступили большие холодные капли пота. Все его тело задрожало и напряглось как тетива лука перед выстрелом. Горло сковал спазм. Этот запах… он узнал его. Запах, который давно стал редкостью. Но все же, он узнал его.

У Марка перехватило дыхание. Его бросило в жар. Он отчетливо представил красный баллон рядом с белоснежной эмалированной плитой. Его воображение нарисовало совершенно четкую картину — баллон в углу полутемной кухни тускло блестит в пробивающихся сквозь окно фонарных бликах. Цвет баллона красный — цвет опасности, цвет пожара. А выше, на этом баллоне, сверкает хромом, еще ни разу не тронутый, газовый редуктор. И на нем из такого же блестящего, как и он сам, до упора отвинченного крана, свисает, в оплетке похожей на змеиную кожу, и так же по-змеиному зловеще шипящий черный шланг, «с мясом» вырванный из плиты. А недалеко от всей этой конструкции, на подоконнике, тихо потрескивает, мигая пьезокристаллом, его зажигалка с вдавленной в корпус и аккуратно обмотанной скотчем кнопкой. Зажигалка тоже красного цвета — цвета пожара, цвета опасности.

Взрыв прогремел не там, наверху, а именно здесь, в его голове. Даже не в голове, а в ушах. В его ушах разорвались барабанные перепонки. Марк сжал ладонями уши и не почувствовал горячую кровь, сочащуюся между пальцами — Марк уже не мог ничего чувствовать. От страха и отчаяния он закричал. Наверху клокотало, шипело, трещало и падало. Надо было взять себя в руки, но считать до ста времени не было. Не было и плана спасения. Но сработал инстинкт выживания и ладони сами уперлись в раскаленный люк подпола, надавили и тот вылетел вверх как пробка из бутылки, с грохотом опрокинув пылающий стол.

Жар обжег лицо. Волосы мгновенно сгорели. Руки обхватили горящие доски пола и потянули тело вверх. Ладони тут же покрылись красными волдырями. Но обгоревшие руки боли уже не чувствовали. Марк ногой откинул в сторону стол и, прикрывая голову обожженными руками, побежал к выходу. Входную дверь охватило пламя, а раскаленный электронный замок накалился добела. Марк ударил ногой в дверь, но та не поддалась. Заклинивший замок держал крепко. Еще удар, и опять безуспешно. Он бросился в кухню. На пороге оступился о вонзившийся в пол осколок газового баллона и чуть не упал. Вместо крови в его венах клокотал адреналин. Прямо перед ним в стене зияло черное окно с горящей рамой и оплавившимися осколками стекла. Марк остановился лишь на миг, зачем-то перекрестился и с разбега прыгнул в охваченную густым пламенем темноту оконного проема.

Яков Соломонович накрыл простыней обгоревший труп и повернулся к Розе.

— Да, девочка моя, патологическая анатомия — это жестокая и циничная штука, — вздохнул он, поправляя маленькие очки на массивной переносице. — Вот карта его медосмотра. Антропометрия тела полностью подтверждается. К тому же при фотосовмещении недавней рентгеноскопии его головы с данным черепом совпадение составило девяносто восемь процентов. Посмотрим еще, что нам даст гематологический метод, а так же анализ его прижизненных рентгенограмм, но, увы, я уже сейчас не сомневаюсь в результате. Это, деточка, наш с тобой Марк.

Вонючка протёр влажные губы, чёрной от въевшейся грязи, тыльной стороной ладони и передал Пузырю кружку с остатками кипятка. Палкой разгрёб тлеющие угли. Худощавой пятернёй потянулся к импровизированному вертелу, бывшему некогда витиеватой каминной кочергой и, покрутив немного, перевернул запекающуюся над костром тушку, подставляя ближе к жару её блестящую жиром вторую сторону.

— Будто кто специально откормил, — облизнулся в предвкушении сытного ужина.

— Скажешь тоже, — хохотнул Пузырь, давясь питьём. — Кто ж её будет откармливать? Сама отъелась.

Вонючка посмотрел на приятеля. Саркастически хмыкнул:

— Хм… что бы я без тебя делал? Не человек — сплошной ум.

— Надсмехаешься?

— Нисколько.

— А вот этого ума не желаешь? — Толстяк показал огромный пухлый кулак.

— Ай… успокойся, — отмахнулся Вонючка, быстро моргая болезненно-красными глазами. — Лучше посмотри, что у меня имеется.

Из полусгнившего ветхого тряпья, которое с трудом можно именовать одеждой он выудил чуть надкусанное большое зелёное яблоко.

— Это было у неё в зубах, — сообщил, вертя перед глазами толстяка. — Видать ополоумела от удовольствия, если позволила моему камню угодить себе в голову.

— Дай, — глаза Пузыря жадно загорелись.

— Погоди, пока мясо приготовится.

Пузырь отвернулся, молча сглотнув наполнившую рот слюну.

— Вам, местным всё едино, что в рот пихать, — насмешливо произнёс Вонючка, вынимая короткий с широким лезвием нож. — Привыкли к внутриклеточной синтетике и к социальным пайкам. Капсулы для пищевых пистолетов — удел работяг, Мы достойны лучшего. Правильно прожаренная свежатина — настоящее искусство, а шедевр стоит правильно подать. Сейчас аккуратно нарежем, и выложим вокруг мяса. Будет красиво.

— Зачем? Мясо оно и есть мясо.

— Не скажи, — Вонючка отрицательно помахал остриём ножа перед одутловатым носом собеседника. — Будь твоя воля, ел бы всё сырым как эта крыса, — ткнул ножом в шкварчящую над углями тушку. Из образовавшегося разреза с шипением вытекла сочная аппетитная струйка.

— Сравнил тоже, — огрызнулся Пузырь.

— Боюсь, мы далеко от неё не ушли. Но всё же добрые люди не должны есть по крысиному. Мы, переселенцы, знаем толк в кулинарии. Вы же станционные скоро совсем шерстью обрастёте.

— Мы должны есть! И неважно, по-звериному или по-человечьи. Да хоть синтетику, лишь бы голод унять! — Пузырь начинал горячиться. Несдержанность и одышка были его отличительными чертами.

— Успокойся, — Вонючка попытался прекратить наседания, — скоро будешь есть.

— Когда же?

— Надо чтобы мясо основательно прожарилось. Чтобы без крови…

— А по мне, пусть и с кровью будет, лишь бы поскорее.

— Крови не надо. Её и так было вдоволь.

— Что ты можешь о том помнить? Тебя и в проекте не было.

— Помнить не помню, но рассказывали жуткое.

— Ладно, давай снимай быстрее! — не унимался Пузырь, не сводя глаз с импровизированного шампура.

Вонючка молча приподнял белёсую бровь. Его скуластое, обтянутое почти чёрной морщинистой кожей лицо исказила гримаса пренебрежения.

— Поторопи своих вшей, — зло бросил он голодному напарнику, — небось, напрочь запутались в твоих нечесаных патлах.

— Я же тебе показывал уже… — начал было Пузырь, но не успел он собрать в кулак болезненно пухлые пальцы, как остриё ножа застыло в сантиметре от его едва выпирающего из жировых складок кадыка.

— Не зли меня, Пузырь, — вкрадчиво прошипел Вонючка прямо в небритую щёку неугомонного подельника, — и не торопи. Я же сказал, всему своё время.

И действительно, через несколько минут, разложив на непонятно откуда взявшихся тарелках поделённую на две равных части, хорошо прожаренную и аппетитно пахнущую тушку, украсив тонкими яблочными ломтиками, растянув синие губы в довольной улыбке, Вонючка театрально продекламировал:

— Кушать подано!

Но не успел он договорить, как тяжелая лапа Пузыря, разметав по тарелке аккуратно выложенные нарезанные бело-зелёные кусочки, подхватила ещё шипящее мясо и с жадностью затолкала целиком в рот.