Обреченный на смерть (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 19

— Будьте все как братья, а я вам в отца место. Капитан-поручик Лейб-Кампании Никита Огнев! Разве не хочешь обнять своего капитана, или возгордился рангом бригадирским?!

— Государь, как есть отслужу верой-правдой, живот положу!

Объятия оказались настолько крепкими, что Алексей закряхтел, а Огнев, заметив это, моментально ослабил хватку. Расцеловались все четверо, поневоле пришла в голову мысль о бессмертном творении Дюма касательно знаменитой четверки мушкетеров…

— Я все сделал правильно, что предупредил их о возможных интригах цезарцев и шведов. Фрол сообразительный, начнет игру — вот смеха будет, если он за нос и этих водить начнет. А если убьют… Что ж — все мы под смертью ходим, а проигрыша для нас нет — ставки в этой игре простые — корона или смерть.

Алексей хмуро посмотрел за удалявшимися по тракту всадниками. Время уже поджимало — гвардейцы уже выехали на поиски, и скоро сообразят, что к чему, и бросятся в погоню.

— Государь, а мы куда поедем? В Вену, или другой город?

— Мы поедем туда, где нас либо не будут искать, или наоборот — сами бросимся в пасть тигру. Наш путь лежит в Москву…

«Все, это кранты! Еще одни сутки такого марша, и я подохну, так и не выбравшись с этих глухих лесов!»

— Государь, немного осталось, потерпи. Тут деревушка одна есть, доберемся и отдохнем, коней откормим.

— Хорошо, — Алексей устало мотнул головой — сил не оставалось, хотя всю дорогу проехал на лошадях. Хорошо, что заводные были, и пересаживались — но на пятый день перехода зашатались и кони, не в силах идти дальше. И не мудрено — овес в торбах, что привезли драгуны, окончился позавчера, и то там оставалась самая малость.

Шли седьмой день, осторожно, минуя селения, глухими тропами — оказывается, в здешних краях капитан бывал частенько, собирая провиант и фураж для своего полка. А потому прекрасно знал места в этом лесном и болотистом междуречье, между Великой и Ловатью, еще два века тому назад одной из новгородских пятин.

Алексей с удивлением узнал, что довольствие своей армии царь поставил весьма своеобразно. Каждому полку тут отводился определенный район, в который засылались команды фуражиров. А те вели себя соответственно, как баскаки из времен татаро-монгольского ига — где покупали по мизерным оплатам, но чаще вульгарно грабили окрестное население.

Местные власти и помещики не препятствовали этому увлекательному для служивых процессу. Во-первых; просто опасно что-либо запрещать царским воякам, они и прибить могут, и зубы кулаком пересчитать, что частенько и бывало. Да оно и понятно — много ветеранов с медалями, вооружены до зубов и что характерно, не стесняются ружья в ход пускать.

А во-вторых, всю местность буквально проходили частым гребнем — изничтожали подчистую разбойников и лихих людишек, дабы они не разоряли обывателей — такая конкуренция армии была не нужна. Отлавливали беглых — народец не хотел гибнуть на строительстве Санкт-Петербурга от непосильной работы на скудном корме. Так что норовил сбежать каждый третий, не говоря о вторых. Первые тоже унесли бы ноги, только их трупы укладывали в болота штабелями, а сверху ставили клети.

Какое чудо — град Петров, некрополь обширный, где вместе с русскими крестьянами погибли тысячи пленных шведов, которых вовсю использовали для строительства на болотах. Ни одному нормальному человеку и в голову заняться такой дуростью желание не пришло.

Кроме царя Петра Алексеевича, для которого все заключалось в одном слове — Парадиз!

И вот они шли по этим глухим местам, разоренным не войной — собственной армией. И причем так, что ни один неприятель бы не сделал — свои ведь все знают, и от них мало что скроешь.

— Стой…

Алексей остановился как вкопанный от негромкого голоса капитана. Тот указал рукой в сторону, и он, прищурив глаза, увидел нечто качающееся, похожее на тело человека.

— Тут деревенька в три двора есть поблизости, в трех верстах. Чую, солдаты сие совершили. Надобно проверить.

— Пошли, — Алексей пожал плечами, он устал настолько, что ему стало безразлично. Будь там засада, то пошел бы на нее с желанием словить пулю в грудь, и отмучиться. Они тронулись, ведя лошадей в поводу, заряженные пистолеты лежали в седельных кобурах.

На толстом суку качался труп человека, одетого в рванье. Косматый, с бородищей как лопата, с вывернутой шеей. Капитан совершенно спокойно подошел к висельнику и рубанул шпагой по веревке. Труп рухнул вниз и Алексей получил возможность хорошо его рассмотреть. Лет тридцати, не больше — сильно старила седина и морщинистое лицо. На лбу краснеет клеймо, левое ухо отрезано, пальцев на правой руке полная нехватка, кроме одного-единственного большого.

— Из сволочей, — равнодушно бросил капитан. Алексей удивился странному звучанию ругательства и удивленно посмотрел на офицера. Никита сразу принялся в очередной раз вводить его в курс местных реалий.

— На строительство Петербурга приказано сволочь народа, сколько потребно. Отсюда всех работников «сволочами» называют. Это хорошо, что он второй день висит, не сегодня-завтра местные мужики бы пришли и похоронили на погосте. Солдаты его вздернули — два раза уже сбегал, и оба ловили — клеймо поставили и ухо отчекрыжили.

Капитан говорил настолько спокойно, что Алексея неожиданно передернуло от нарочитого равнодушия. Огнев, словно не видя такой реакции, безжалостно закончил:

— Сбежал в третий раз, но не свезло — тут солдаты и поймали. Была бы рука целая, так обратно бы отправили и другое ухо отсекли. Но он уже не работник, потому и повесили другим в устрашение. Тут в деревнях много мужиков, что положенный год на строительстве провели. Но еще больше тех, кто домой не вернулись.

— Да уж, мужиков нельзя просто так изводить, — Алексей чуть ли не выругался матом. Безлюдье вокруг — за неделю они в одной брошенной деревеньке ночевали, да избушка раз встретилась. Дыхание зимы уже ощутимо чувствуется, она уже близко — по утрам примораживает, даже две епанчи от холода не спасают у костра. Они оба не походили на драгун — мундиры истрепались до полного безобразия, хорошо хоть взяли их про запас. Только треуголки, шпаги и пистолеты говорили о том, что они служивые люди.

— Ладно, пошли дальше, — Алексей пошел по тропинке вслед за капитаном. Лошади брели за ним совершенно равнодушные ко всему, они изрядно шатались, хотя и поклажи на них особой не было. Самое тяжелое — оружие убитых гвардейцев, да баклаги с водой.

Шли еще где-то полчаса, и лес расступился, начались небольшие поля, на которых стояли скирды соломы. Потом пошел луг с копнами сена, а за ними показались крыши домов, крытые почерневшей дранкой — их было всего три. Однако большие такие дома, окруженные разными строениями. Все крайне неприглядное, ощущение полной и беспросветной нужды.

— Все выгребли служивые, государь — гуси не гогочут, петухи не кукарекают. Ой, как скверно!

— Почему, Никита?!

— Народ зол, а мы вдвоем, без команды воинской. Убить могут. Нападут ночью на нас внезапно и сонных зарежут. Или сарайчик отведут на отшибе и запалят его. Либо еду дурманом приправят.

От таких «радужных перспектив» Алексея передернуло, однако он уже брел из последних сил, сильно хотелось есть, да и отдохнуть хотя бы дня три, в баню сходить и в тепле отоспаться.

— Государь, я тебя по отчеству называть буду, вроде ты из однодворцев, сын боярский — тебя могут и пожалеть. А вот если кто меня в лицо признает, то убивать будут обязательно. Хотя…

Капитан задумался и кхекнул от сдерживаемого смешка. Затем посмотрел на царевича уже весело.

— Солдаты могут вернуться за житом и сеном — когда санный путь будет. Так что не тронут нас, побоятся расправы. А мы просто заблудились, а мужикам скажем, что воинская команда на подходе. Им только страха нельзя показывать, да оружие под рукой держать.