Дух любви - дю Морье Дафна - Страница 52

• Предыдущая
• 52/85
• Следующая

Кристофер оказался в поистине странном окружении, и хотя он отдавал много сил работе в почтовом ведомстве, это было сухое, нудное дело, и он часто вздыхал по свежему воздуху Плина и по шуму моря. Разумеется, до тех пор, пока в пансион не вернулась Берта Паркинс. Кристофер навсегда запомнил тот миг, когда впервые увидел ее.

Он вернулся с работы и вошел в гостиную, где постояльцы собрались перед ужином. Миссис Паркинс поспешила ему навстречу.

– Мистер Кумбе, вы еще не знакомы с моей дорогой Бертой. Разрешайте представить вам мою старшую дочь.

У пианино высокая, грациозная девушка просматривала ноты; она повернулась и сдержанно поклонилась Кристоферу.

– Я очень рада, что вы стали одним из нас, мистер Кумбе, – сказала она.

Кристофер едва не раскрыл рот от изумления и покраснел до корней волос. Неужели она тоже Паркинс? Как, эта красавица, эта величавая принцесса? Это же картина, рисунок мистера Маркуса Стоуна в столовой, на котором изображена сидящая в саду дама в белом. Каким же неуклюжим и неловким, должно быть, он кажется ей со своими деревенскими манерами и корнуолльским акцентом. При такой внешности сестры ей и в служанки не годятся. Какая грация, или стать, как сказал бы Гарри Фриск, а ее простое, строгое платье, каштановые волосы, зачесанные над высоким лбом…

Кристофер был странный молодой человек. В свои неполные двадцать три года он еще никогда не думал о женщинах иначе, нежели в свете родственных отношений. И вдруг появление этой холодной, величавой, невыразимо прекрасной мисс Берты повергает его в смятение и пробуждает в нем вихрь смутных и мучительных переживаний. Первое время он едва мог открыть рот в ее присутствии, не мог произнести ни одного сколько-нибудь разумного и внятного слова. Он сделался застенчив, утратил былую непринужденность и страшно боялся допустить какую-нибудь идиотскую оплошность с точки зрения светских приличий, что было под строжайшим табу в номере семь и могло вызвать ее досаду и неудовольствие.

По воскресеньям он стал регулярно ходить в церковь и читать авторов, книги которых замечал в руках своей богини, дабы обменяться с ней мнениями о них, но, когда она с улыбкой обращалась к нему и о чем-нибудь спрашивала, приходил в смятение и бормотал что-то невразумительное.

Постепенно его чувства, конечно, стали более сильными. Он с изумлением обнаружил, что мисс Берта не гнушается вступать с ним в беседу, принимать скромные букеты, которые становились тем больше, чем смелее становились его чувства; что она не прочь пройтись с ним в воскресенье от церкви до дому, обменяться с ним книгами и непринужденно обсудить мистера Гладстона.[24]

Постепенно Кристофер понял, что влюблен. Отрицать это было бесполезно, он не мог устоять перед странным наваждением, которое подчинило себе все его существо. Он любил Берту Паркинс. Вдали от нее он чувствовал себя одиноким и несчастным, долгие часы в почтовом ведомстве казались бесконечными, пока вечер не возвращал ему ее общество.

Иногда он задавался вопросом: не заметили ли его чувств остальные обитатели пансиона? Заметили. Миссис Крисп вполголоса делилась своими подозрениями с миссис Стодж, мисс Дэвис сентиментально вздыхала, импровизируя на пианино мелодию вальса. Мисс Эдит и мисс Мэй шептались по углам, а мистер Блэк, торговец салом, подглядывал в замочные скважины. Он первым сообщил Кристоферу, что все в доме ждут, когда он сделает решительный шаг.

– Послушайте, Кумбе, – сказал он с присущей ему фамильярностью, – так не годится. И вам, и девушке от этого только хуже. Идите и овладейте ею.

– Я не знаю, что вы имеете в виду, Блэк, – сухо заметил Кристофер, – как не знаю, к кому относятся ваши слова.

– Хе! Хе! Меня, парень, не проведешь. Я наблюдал за вами. В присутствии некоей особы – не будем называть имен – вы просто сам не свой. Да и она тоже не ледяная. Если научите ее этим фокусам, скоро растает. Черт возьми, скинуть бы мне эдак лет двадцать! Сам бы научил.

Кристофер повернулся к нему спиной. Еще одно слово, и он дал бы старику пощечину. Так облить мисс Паркинс грязью. В эту минуту Гарри Фриск пришел к нему на помощь.

– Вот что, старина, никаких обид, но каковы ваши намерения относительно известной нам обоим дамы?

Кристофер сглотнул и взял себя в руки.

– Кого вы имеете в виду? – спросил он слабым голосом.

– Ну, мне, конечно, чертовски неловко. А в виду я имею вот что… у девушек нет ни отца, ни братьев, а я вроде как в ответе за них. Миссис П. мне доверяет. Что вы собираетесь делать?

– Я… я… что я могу сделать?

– Как что? Объясниться, старина!

– Мне очень жаль, но, честно признаться, у меня не хватает смелости. Я никогда ни о чем подобном не думал. Она слишком хороша для меня, так…

– Ах! Не знаю. Вы совсем недурны собой. У вас хорошее положение в почтовом ведомстве. Не побоюсь сказать, что вы вполне можете содержать жену.

– Жену? Силы небесные, вы предлагаете мне просить мисс Паркинс стать моей женой?

– Да, а почему бы и нет. Что же еще, по-вашему, я имел в виду?

– Не знаю… простите меня, должно быть, я сошел с ума. Вы мне советуете сделать мисс Паркинс предложение, просить ее выйти за меня замуж?

– Именно так, старина. Все остальное чертовски дурной тон.

– О, конечно, конечно. Она душа благородная, а я, я так… ничто! Старина, я ведь человек самый заурядный.

– Ладно, подумайте об этом. Если не сделаете предложения, то вряд ли сможете здесь остаться. Наверняка она его ждет.

– Не может быть. У нее нет ни малейшего подозрения.

– Я в этом не так уверен. Во всяком случае, не падайте духом. Соберитесь… ну вы понимаете, что я хочу сказать. Никаких обид?

– Ах, какие обиды. Благодарю вас, Гарри. Неделя проходила за неделей, а Кристофер Кумбе все еще не собрался с мужеством, чтобы излить свою душу.

Такая неопределенность могла тянуться еще долго, но 26 апреля из Африки вернулся Стэнли[25]. Берта выразила желание присоединиться к толпе, собравшейся перед вокзалом «Виктория», чтобы хоть мельком увидеть лондонского кумира, однако мать не разрешала ей этого, пока Кристофер застенчиво не предложил сопровождать ее. Это, конечно, меняло дело; миссис Паркинс одобрительно улыбнулась, а ее дочь покраснела от удовольствия. Приближение великого события мгновенно наэлектризовало атмосферу пансиона. Блэк, торговец салом, выпил за обедом лишний бокал вина и попробовал ухватить под столом руку мисс Трей, к великому негодованию этой леди; женственный мистер Вутен достаточно ловко играл в «веревочку» с Мэй Паркинс, а мистер Арнольд Стодж вслух читал своей жене новый роман Оиды.[26]

Кристофер и Берта заняли свои обычные места у пианино, чтобы спеть дуэтом, а тем временем мисс Дэвис нервно перелистывала ноты.

– Просто удивительно, как ваш голос, мистер Кумбе, сочетается с голосом Берты, – с воодушевлением бормотала она.

Берта опустила глаза, а сердце Кристофера радостно забилось в груди.

Неужели это значит, что она, может быть?..

Мисс Дэвис взяла первый аккорд, и высокий баритон Кристофера слился с чистым сопрано Берты.

Помнишь эти весенние дали…

Сколько чувства вложил молодой человек в свой голос, сколько страсти в слова! Если у него и не хватало мужества сделать предложение, он, по крайней мере, мог всего себя излить в пении. Берта улыбалась, глядя на него поверх головы мисс Дэвис.

Он чувствовал, что все, что было в его жизни до этого мгновения, ничего не стоило. Плин, родина, отец, корабль – все это словно перестало существовать, он был рожден лишь для того, чтобы смотреть в глаза Берты и читать в них ответ на вопрос, который еще не осмелился задать. Его переполняла любовь, любовь к пансиону, ко всем его обитателям, даже к старику Блэку, который был не таким уж плохим малым. Ведь стоит весна, ему двадцать три года, и завтра утром он отправится с ней смотреть на возвращение Стэнли. После этого они обязательно прокатятся в коляске по Риджентс-парку, а потом – хоть в канал головой.

• Предыдущая
• 52/85
• Следующая