Генерал Его Величества - дю Морье Дафна - Страница 21

• Предыдущая
• 21/88
• Следующая

Но зачем он приходил, что нужно ему было в таинственной комнате – это еще предстояло выяснить.

На следующий день с утра зарядил дождь, и я не смогла, как намеревалась, отправиться на прогулку, однако позднее, когда сквозь низко нависшие тучи начали изредка пробиваться солнечные лучи, я укуталась в плащ и объявила Матти, что хочу спуститься и подышать воздухом.

Джон Рэшли в тот день не мог, как обычно, сопровождать меня. Вместе с управляющим Дэнгдоном, чей дом мы видели, прогуливаясь у лужайки для игры в мяч, они объезжали поместные фермерские хозяйства. Вместо Джона мое кресло катила Джоанна, и мне не составило труда убедить ее вывезти , меня через арку на внешний двор, где я сделала вид, будто ., вблизи рассматриваю, как выглядят снаружи мои покои. На самом же деле я разглядывала контрфорс, который, как я и полагала, проходил по стене северо-западного крыла прямо рядом с запертой комнатой.

В ширину контрфорс был, как мне показалось, немногим более четырех футов, и если за его каменной кладкой скрывалась пустота, там вполне могла уместиться лестница. Однако во двор здесь выхода не было; под предлогом, что я хочу рассмотреть и потрогать лишайник, всего за каких-нибудь сорок лет ковром покрывший все основание дома, я попросила Джоанну подкатить меня поближе к стене и убедилась, что внешние стены контрфорса сплошные и не имеют никаких отверстий. Если мое предположение было верным, то лестница внутри его уходила вглубь, возможно, даже под фундамент здания, а оттуда на поверхность вел подземный ход. Бедный дядя Джон… Я обратила внимание, что среди портретов семьи Рэшли в галерее не было его изображения. Если отец так боялся, что его могут увидеть, то он должен был быть поистине исчадием ада.

Мы отъехали от дома, пересекли задний двор и двинулись по тропинке, ведущей к дому управляющего. Дверь в гостиную была открыта, на пороге стояла миссис Лэнгдон, жена управляющего, милая, приветливая женщина, которой, после того, как мне ее представили, непременно захотелось угостить меня стаканом молока. Пока ее не было, мы осмотрели уютную, прибранную комнату, и Джоанна, смеясь, указала мне на связку ключей, висящую на гвозде рядом с дверью.

– Старый Лэнгдон – вылитый тюремщик, – прошептала она. – Обычно он никогда не расстается с ключами, они всегда позвякивают у него на поясе. Джон говорил мне, что у него есть дубликаты всех ключей, принадлежащих моему свекру.

– А он давно здесь работает? – спросила я.

– Очень давно, – ответила Джоанна. – Лэнгдон приехал сюда совсем молодым, когда дом только построили. Он знает Менабилли как свои пять пальцев.

Значит, подумала я, можно не сомневаться, что ему известно и о тайне контрфорса, если она вообще существует. Джоанна, почти такая же любопытная, как и я, рассматривала бирки на ключах.

– «Летний домик», – прочла она и, озорно улыбнувшись мне, отцепила ключ и помахала им перед моим носом. – Ты ведь хотела посмотреть, что находится в башенке?

В этот момент вернулась миссис Лэнгдон с молоком, и Джоанна, испугавшись, что она заметит пропажу, покраснела, как провинившийся ребенок, и спрятала ключ среди складок платья. Мы поболтали пару минут, пока я торопливо пила молоко, а Джоанна с невинным видом разглядывала потолок. Затем мы попрощались с женой управляющего и через калитку в высокой стене вернулись в сад.

– Ну, теперь ты пропала, – сказала я. – Интересно, как ты намереваешься вернуть ключ?

Джоанна лишь тихонько посмеивалась.

– Отдам Джону, – ответила она наконец. – Он придумает, как передать его старику Лэнгдону. Но теперь, когда у нас есть ключ, Онор, было бы непростительной глупостью не воспользоваться им.

Именно о таком помощнике я и мечтала. Джоанна была достойна называться моей крестницей.

– Я ничего тебе не обещаю, – пробормотала я. – Давай подъедем к летнему домику, а там видно будет.

Мы пересекли сад, опять выехали к усадьбе и, проезжая мимо, помахали Элис, глядящей на нас из окон своей комнаты над галереей. Я успела также заметить Темперанс Соул, которая, словно ведьма, высунула нос из боковой двери, по-видимому, намереваясь, невзирая на сырость, присоединиться к нам.

– Мне повезло, что я гуляю, сидя в кресле, – крикнула я ей, – а то дорожки такие мокрые, хоть выжимай, да и тучи опять собираются над Гриббином.

Услыхав это, Темперанс, как испуганный кролик, метнулась обратно в дом, и я увидела, как она проскользнула в галерею. Тем временем Джоанна, еле сдерживая смех, вывезла меня на мощеную дорожку, проложенную по насыпи, футов на десять возвышающейся над землей. Этот небольшой подъем позволял нам любоваться отсюда красивым видом на море, хотя, если спуститься с дорожки, то покатый склон сразу же заслонял морской пейзаж, так как поместье Менабилли, выстроенное на холме, само лежало в ложбине. Я не замедлила сообщить о своем наблюдении Джоанне, пока она катила меня к летнему домику-башенке в дальнем конце парка.

– Да, – согласилась она, – Джон объяснил мне, что дом построен так, чтобы его не было видно с моря. Старый мистер Рэшли до смерти боялся пиратов. Но поговаривают, что он и сам не гнушался морским разбоем и что в прежние времена, когда он еще был жив, в доме прятали рулоны шелка и слитки серебра, которые он отнимал у французов, доставлял сюда на собственных кораблях и выгружал на берег в Плимуте.

В таком случае, решила я про себя, подземный ход, известный ему одному, да, возможно, еще управляющему, в самом деле был необходим.

Мы подъехали к летнему домику, и Джоанна, бросив взгляд вокруг, чтобы удостовериться, что нас никто не видит, достала ключ и отперла дверь.

– Честно говоря, – призналась она, – смотреть тут нечего. Я была здесь пару раз со свекром: старая, пыльная комната, полки, заваленные книгами и бумагами, правда, из окна открывается красивый вид.

Она вкатила меня в дом, и я огляделась, в глубине души, как ребенок, надеясь увидеть какие-нибудь следы, оставшиеся с тех времен, когда прежний хозяин грешил морским разбоем. Но внутри был безупречный порядок. Вдоль стен тянулись книжные полки, а из окон, как и говорила Джоанна, с одной стороны открывалась полоса залива вплоть до Гриббина, а с другой, на восток, виднелась круто поднимающаяся вверх прибрежная дорога, ведущая в Фой. Человек, сидящий у окна в летнем домике, всегда мог видеть любого всадника или пешехода, приближающегося к Менабилли с востока, так же, как и любое судно, подплывающее к берегу. Безусловно, старый мистер Рэшли проявил недюжинную изобретательность при постройке дома.

Вымощенный каменными плитами пол застилал ковер, лишь в одном углу, под письменным столом Джонатана, вместо ковра плиты закрывал плотный половик. Бумаги, лежащие на конторке, были тщательно разобраны и подшиты с характерной для моего зятя аккуратностью. Джоанна оставила меня порыться в книгах, в то время как сама вернулась на дорожку посмотреть, не идет ли кто. На книжных полках меня ничего особенно не заинтересовало: своды законов – сухие как пыль, бухгалтерские книги и многочисленные папки, подписанные «Дела графства», сохранившиеся, по-видимому, еще с тех пор, когда Джонатан занимал должность шерифа в Корнуолле. На книжной полке рядом с письменным столом стояли папки, помеченные словами «Мой городской дом» и «Менабилли», недалеко от них располагались «Брачные контракты» и «Завещания»: в делах мой зять был настоящим педантом. Папка с пометкой «Завещания» оказалась ближайшей ко мне, и я не устояла перед искушением. Взглянув в окно, я увидела, что Джоанна, мурлыча под нос какую-то песенку, увлеченно собирает цветы для своих малышей. Тогда я протянула руку, взяла папку и открыла ее. Страница за страницей были заполнены аккуратным почерком Джонатана. Я дошла до записей, озаглавленных «Мой отец Джон Рэшли, р. 1554. Умер 6 мая 1624 года», и тут мне попался на глаза листок – возможно, он оказался здесь случайно, – содержащий отчет о судебном деле, возбужденном неким Чарльзом Беннеттом против Джона Рэшли, которое слушалось в Звездной палате. Я вспомнила, что этот Чарльз Беннетт был отцом Роберта Беннетта, нашего соседа в Лу, того самого, который распустил слух об отравлении. Если бы у меня было побольше времени, я бы с удовольствием прочла весь отчет – судя по всему, дело было довольно скандальным: Чарльз Беннетт обвинял Джона Рэшли в том, что тот «ведет распутный образ жизни, состоит в преступной связи с большим количеством женщин – более сорока пяти общим числом, богохульствует» и т.д., и т.п., что жена его скончалась от горя, будучи не в силах перенести позор, и что сама она была разумной, порядочной женщиной. Я была несколько удивлена, когда, заглянув в конец, обнаружила, что при всем при том Джона Рэшли оправдали. Однако, решила я, это неплохое оружие против моего благочестивого зятя, который время от времени любит похвастаться высокими моральными принципами своей семьи. Затем я перевернула страницу и наконец увидела интересовавшее меня завещание. Оказалось, Джон Рэшли неплохо позаботился о своей родне. Нику Соулу досталось от него пятьдесят фунтов (боюсь, Темперанс тут же их отняла), Спарки получили столько же. Беднякам из Фой было завещано двадцать фунтов. Я понимала, что не имею никакого права копаться в вещах, которые меня совершенно не касаются, но остановиться уже не могла. Все земли в Корнуолле, дом в Фой, поместье Менабилли были оставлены его второму сыну и душеприказчику Джонатану. В конце завещания стояла приписка: «В случае смерти моего второго сына Джонатана выплачивать тридцать фунтов ежегодно из доходов в Фой на содержание моего старшего сына Джона, которого младший брат обязан в течение всей жизни содержать, давать ему кров, а также кормить, поить и одевать». Краем глаза я заметила, что в окне промелькнула тень Джоанны, с виноватой поспешностью захлопнула папку и поставила на полку.

• Предыдущая
• 21/88
• Следующая