Генерал Его Величества - дю Морье Дафна - Страница 60
- Предыдущая
- 60/88
- Следующая
– Армия без носков и ботинок немногого стоит, особенно если нет пороха, чтобы заряжать мушкеты.
– Джонатан говорит, что все дела наверху ведутся из рук вон плохо, – вставила Мери. – На западе некому взять на себя командование. Совет принца говорит одно, командиры другое. Сама я в этом ничего не смыслю, мне хочется только, чтобы война поскорее кончилась.
Видно было, что даже Элис, такая справедливая и снисходительная ко всем, осуждала сэра Ричарда Гренвиля за деспотизм и жестокость, как, впрочем, и все графство. Я поняла, что если я сейчас, сию же минуту, не произнесу его имя вслух, неловкое молчание будет продолжаться все время, пока я здесь. Никто из них первым не заговорит о нем, и между нами возникнет настоящая стена.
– Я не смогу относиться к Ричарду Гренвилю беспристрастно, потому что прожила с ним целых восемь месяцев, пока он лежал раненый. Я знаю, у него много недостатков, но во всей армии Его Величества нет лучшего солдата. И совету принца следовало бы прислушиваться к его словам, особенно в военных делах.
Несколько мгновений они молчали, потом Элис, слегка покраснев, заметила:
– Ты ведь знаешь, что Питер вместе с твоим братом Робином служит у сэра Джона Дигби, под Плимутом. Он рассказывал нам, когда был здесь последний раз, что сэр Ричард постоянно шлет сэру Джону приказы, на что не имеет никакого права.
– Что за приказы, дельные или глупые?
– Дело не в самих приказах, может быть, они совершенно необходимы, – возразила Элис. – Раздражение вызывало то, что он отдавал их сэру Джону.
Тут в галерее появился мой зять, и спор прервался. Однако я с тяжелым сердцем думала о том, сколько же друзей, из числа тех, что когда-то поклялись ему в верности, осталось теперь у Ричарда.
Когда я провела в Менабилли уже несколько дней, зять заговорил на эту тему напрямую. Он не стал избегать упоминаний о Ричарде, а сразу спросил меня, оправился ли тот от раны, и добавил, что когда генерал приезжал в Труро последний раз, чтобы встретиться с советом принца, он выглядел больным и утомленным.
– Я думаю, он действительно устал и нездоров. А нынешняя ситуация не дает поводов для уверенности в завтрашнем дне, да и для хорошего настроения тоже.
– Он нанес своей репутации в Корнуолле непоправимый ущерб, – сказал зять. – Помощь здесь нужно было просить, а не требовать.
– Суровые времена заставляют прибегать к суровым мерам, – ответила я. – Нельзя ходить с протянутой рукой, выпрашивая денег на то, чтобы заплатить солдатам, когда враг уже в соседнем графстве.
– Если бы он обратился к нам уважительно, памятуя о том, как мы все обеднели, мы отозвалась бы на его просьбы куда охотнее. Да все герцогство пошло бы под его знамена, обладай он хоть наполовину той способностью сочувствовать чужому горю, какой обладал Бевил.
Я ничего не могла возразить, зная, что он прав.
Погода была холодной и промозглой, и в основном я проводила дни в своей комнате, той самой, где пятнадцать месяцев назад останавливалась Гартред. Эта комната почти не пострадала от нашествия, благодаря Гартред, я думаю. Здесь было хорошо: одно окно выходило в сад, пока еще лишенный прежней красоты, где на недавно засеянных лужайках трава была реденькой и низко постриженной, а два других смотрели на юг, из них была видна мощеная дорожка, ведущая на холм и к заливу.
Мне не на что было жаловаться, кроме странной пустоты, потому что трудно снова остаться одной после восьми месяцев жизни с любимым человеком. Я делила с ним и лишения, и неудачи, и безумства. Мне стали понятны и милы все его настроения. Он мог сказать колкость, с неожиданной злостью ответить на вопрос, но иногда делался таким ласковым, в одно мгновение преображаясь из неукротимого воина в нежного любовника.
Рядом с ним дни пролетали быстро и были полны смысла. Теперь в них царил промозглый холод декабря. Во время завтрака приходилось зажигать свечи. На короткую прогулку по мощеной дорожке меня выносили, закутанной в плащ и одеяла. Конец года всегда был для меня печальным временем, теперь же мы были охвачены страхом и дурными предчувствиями.
На Рождество из Фой приехали Джон и Джоанна, и кроме того, Питера Кортни отпустили к нам на несколько дней со службы, которую он нес под Плимутом у сэра Джона Дигби. Мы устроили праздник, чтобы повеселить детей, да и себя тоже. Мы забыли и Фэрфакса и самого Кромвеля, о котором говорили, что сей доблестный муж ведет в битву своих солдат с молитвой на устах. Мы пекли каштаны на двух жаровнях в галерее и обжигали пальцы, выхватывая из огня обсахаренные сласти. Помню, в нашем доме нашел пристанище старый слепой арфист, который играл нам при свечах. С тех пор, как началась война, по дорогам мыкалось много таких бездомных бродяг. Они брели от деревни к деревне, получая чаще проклятия, чем серебряные монетки. Может быть, Рождество смягчило сердце Джонатана и сделало его щедрее, потому что старого арфиста не выгнали за порог. Я хорошо помню его жалкий камзол, драные рейтузы и черные тени вокруг глаз. Он сидел в дальнем углу галереи, резво перебирая струны своего инструмента, и старый дрожащий голос звучал на удивление искренне и приятно. Я спросила тогда Джонатана, не боится ли он грабителей в это трудное время, но он только покачал головой и указал на выцветшие гобелены на стенах и потертые стулья.
– У меня не осталось никаких ценностей. Ты же сама видела, как год назад произошло наше разорение. И, понизив голос, добавил с усмешкой:
– Даже в потайной комнате в подземном коридоре нет теперь ничего, кроме крыс и паутины.
Я содрогнулась, вспомнив, как прятала там Дика, потом с облегчением обратила взор к Питеру Кортни, играющему в чехарду с детьми. Те весело смеялись, заглушая порой меланхолические звуки арфы. Вошли слуги, чтобы затворить ставни, и мой зять постоял еще минуту перед окном, глядя на темнеющее свинцовое небо. Мы вместе смотрели, как падают первые снежинки.
– Чайки летят на сушу, – заметил он. – Зима будет суровой.
В его словах, таких обыденных, казалось, была скрыта угроза. Они прозвучали как предзнаменование беды. Джонатан не успел договорить, как поднялся ветер, набирая силу, завыл в трубах, полетел над садом, закрутив, как в водовороте, чаек, обычно не покидающих свои скалы, разметав стаи перелетных дроздов, которые на зиму перебираются к нам с севера в поисках тепла и пищи.
На следующий день, когда мы проснулись, мир был бел и безмолвен. Только рождественские колокола церкви в Тайвардрете звучали в тишине чисто и призывно.
Я думала о Ричарде, который остался со своим штабом в Веррингтоне, и боялась, что из-за погоды он не сможет теперь сдержать слова и приехать. Кто знает, может, на вересковых пустошах Бодмина теперь сугробы высотой в десять футов?
Но он приехал. Это случилось в полдень, 9 января, как раз после того, как целые сутки была оттепель, снег растаял, и дорогу от Лонстона до Бодмина мог преодолеть только самый отважный всадник. С ним приехал Джек Гренвиль со своим младшим братом Банни, совсем еще юношей, одного с Диком возраста, у которого оказался подбородок драчуна и веселые глаза. Банни провел Рождество со своим дядей и теперь не отходил от него ни на шаг. Он поклялся, что ни за что не вернется в Стоу к матери и наставнику, а пойдет в армию и будет бить мятежников. Ричард дергал его за ухо, смеялся и шутил, я же вспомнила Дика, и сердце мое сжалось от грусти. Каково-то ему там, за морем, в Нормандии, одинокому и никем не любимому, ведь рядом с ним нет никого, кроме скучного Герберта Эшли. Неужели Ричард всегда будет добрым и внимательным к чужим детям, за что те платят ему искренней привязанностью, а по отношению к собственному сыну будет холоден и суров?
Мой зять, хорошо знавший Бевила, приветливо встретил его сыновей. После короткого замешательства, отчасти объяснявшегося тем, что гости нагрянули неожиданно, он любезно поприветствовал и Ричарда. Тот выглядел неплохо, мне показалось, что холодная погода ему на пользу. Уже через пять минут в длинной галерее был слышен только его голос, а семейство Рэшли затихло, и внутренний голос подсказывал мне, что с приездом Ричарда пришел конец их веселью. Питер Кортни, главный затейник, онемел в первую же минуту. Я заметила, что он, нахмурясь, дал знак Элис, чтобы она приструнила их старшую дочку, которая без робости подошла к Ричарду и подергала его за пояс.
- Предыдущая
- 60/88
- Следующая
