Яйцо глака. Антология - Янг Роберт Франклин - Страница 12
- Предыдущая
- 12/66
- Следующая
Никого не обнаружив, Дойл поставил на землю фотоаппараты и погнался за бумажкой, плывущей над переулком. Он схватил ее с резвостью кошки, ловящей мышь, и вот именно тогда-то он и заметил, что это не какой-нибудь доллар и даже не пятидолларовик, а самые настоящие двадцать долларов. Бумажка похрустывала — она была такой новенькой, что еще блестела, и, держа ее нежно кончиками пальцев, Дойл решил отправиться к Бенни и совершить одно или несколько возлияний, чтобы отметить колоссальное везение.
Легкий ветерок проносился по переулку, и листва немногих деревьев, что росли в нем, вкупе с листвой многочисленных деревьев, что росли за заборами и оградами на подстриженных лужайках, шумела, как приглушенный симфонический оркестр. Ярко светило солнце, и не было никакого намека на дождь, и воздух был чист и свеж, и мир был удивительно хорош. И с каждым моментом становился все лучше.
Потому что через стену резиденции Меткалфа вслед за первой бумажкой, весело танцуя по ветру, перелетели и другие.
Дойл увидел их, и на миг его словно парализовало, глаза вылезли из орбит, и у него перехватило дыхание. Но в следующий момент он уже начал хватать бумажки обеими руками, набивая ими карманы, задыхаясь от страха, что какая-нибудь из банкнот может улететь. Он был во власти убеждения, что, как только он подберет эти деньги, ему надо бежать отсюда со всех ног.
Он знал, что деньги кому-то принадлежат, и был уверен, что даже на этой улице не найдется человека, настолько презирающего бумажные купюры, что он позволит им улететь и не попытается задержать их.
Так что он собрал деньги и, убедившись, что не упустил ни одной бумажки, бросился к своей машине.
Через несколько кварталов, в укромном месте он остановил машину на обочине, опустошил карманы, разглаживая банкноты и складывая их в ровные стопки на сиденье. Их оказалось куда больше, чем он предполагал.
Тяжело дыша, Дойл поднял пачку — пересчитать деньги, и заметил, что из нее что-то торчит. Он попытался щелчком сбить это нечто, но оно осталось на месте. Казалось, оно приклеено к одной из банкнот. Он дернул, и банкнота вылезла из пачки.
Это был черешок, такой же, как у яблока или вишни, черешок, крепко и естественно приросший к углу двацатидолларовой бумажки.
Он бросил пачку на сиденье, поднял банкноту за черешок, и ему стало ясно, что совсем недавно черешок был прикреплен к ветке.
Дойл тихо присвистнул.
«Денежное дерево», — подумал он.
Но денежных деревьев не бывает. Никогда не было денежных деревьев. И никогда не будет денежных деревьев.
— Мне мерещится чертовщина, — сказал Дойл, — а ведь я уже несколько часов капли в рот не брал.
Ему достаточно было закрыть глаза — и вот оно, могучее дерево с толстым стволом, высокое, прямое, с раскидистыми ветвями, с множеством листьев. И каждый лист — двадцатидолларовая бумажка. Ветер играет листьями и рождает денежную музыку, а человек может лежать в тени этого дерева и ни о чем не заботиться, только подбирать падающие листья и класть их в карманы.
Он потянул за черешок, но тот не отдирался от бумажки. Тогда Дойл аккуратно сложил банкноту и сунул ее в часовой кармашек брюк. Потом подобрал остальные деньги и, не считая, сунул их в другой карман.
Через двадцать минут он вошел в бар Бенни. Бенни протирал стойку. Единственный одинокий посетитель сидел в дальнем углу бара, посасывая пиво.
— Бутылку и рюмку, — сказал Дойл.
— Покажи наличные, — сказал Бенни.
Дойл дал ему одну из двадцатидолларовых бумажек. Она была такой новенькой, что хруст ее громом прозвучал в тишине бара. Бенни очень внимательно оглядел ее.
— Кто это их тебе делает? — спросил он.
— Никто, — сказал Дойл, — я их на улице подбираю.
Бенни передал ему бутылку и рюмку.
— Кончил работу? Или только начинаешь?
— Кончил, — сказал Дойл. — Я снимал старика Дж. Говарда Меткалфа. Один журнал заказал его портрет.
— Этого гангстера?
— Он теперь не гангстер. Он уже лет пять-шесть как легальный. Он магнат.
— Ты хочешь сказать «богач». Чем он теперь занимается?
— Не знаю. Но чем бы ни занимался, живет неплохо. У него приличная хижинка на холме. А сам-то он — глядеть не на что.
— Не понимаю, чего в нем нашел твой журнал?
— Может быть, они хотят напечатать рассказ о том, как выгодно быть честным человеком.
Дойл наполнил рюмку.
— Мне-то что, — сказал он философски. — Если мне заплатят, я и червяка сфотографирую.
— Кому нужен портрет червяка?
— Мало ли психов на свете! — сказал Дойл. — Может, кому-нибудь и понадобится. Я вопросов не задаю. Людям нужны снимки, и я их делаю. И пока мне за них платят, все в порядке.
Дойл с удовольствием допил и налил снова.
— Бенни, — спросил он, — ты когда-нибудь слышал, чтобы деньги росли на дереве?
— Ты ошибся, — сказал Бенни, — деньги растут на кустах.
— Если могут на кустах, то могут и на деревьях. Ведь что такое куст? Маленькое дерево.
— Ну уж нет, — возразил Бенни, малость смутившись. — Ведь на самом деле деньги и на кустах не растут. Просто поговорка такая.
Зазвонил телефон, и Бенни подошел к нему.
— Это тебя, — сказал он.
— Кто бы мог догадаться, что я здесь? — удивился Дойл.
Он взял бутылку и пошел вдоль стойки к телефону.
— Ну, — сказал он в трубку, — вы меня звали, говорите.
— Это Джейк.
— Сейчас ты скажешь, что у тебя для меня работа. И что ты мне дня через два заплатишь. Сколько, ты думаешь, я буду на тебя работать бесплатно?
— Если ты это для меня сделаешь, Чак, я тебе все заплачу. И не только за это, но и за все, что ты делал раньше. Сейчас мне нужна твоя помощь. Понимаешь, машина слетела с дороги и попала прямо в озеро, и страховая компания уверяет…
— Где теперь машина?
— Все еще в озере. Они ее вытащат не сегодня-завтра, а мне нужны снимки…
— Может, ты хочешь, чтобы я забрался в озеро и снимал под водой?
— Именно так. Я понимаю, что это нелегко. Но я достану водолазный костюм и все устрою. Я бы тебя не просил, но ты единственный человек…
— Не буду я этого делать, — уверенно сказал Дойл, — у меня слишком хрупкое здоровье. Если я промокну, то схвачу воспаление легких и у меня разболятся зубы, а кроме того, у меня аллергия к водорослям, а озеро почти наверняка полно кувшинок и всякой травы.
— Я тебе заплачу вдвойне! — в отчаянии вопил Джейк. — Я тебе даже втройне заплачу!
— Знаю, — сказал Дойл, — ты мне ничего не заплатишь.
Он повесил трубку и, не выпуская из рук бутылки, вернулся на старое место.
— Тоже мне, — сказал он, выпив две рюмки подряд, — чертов способ зарабатывать себе на жизнь.
— Все способы чертовы, — сказал Бенни философски.
— Послушай, Бенни, та бумажка, которую я тебе дал, она в порядке?
— А что?
— Да нет, просто ты похрустел ею.
— Я всегда так делаю. Клиенты это любят.
И он машинально протер стойку снова, хотя та была чиста и суха.
— Я в них разбираюсь не хуже банкира, — сказал он. — Я фальшивку за пятьдесят шагов учую. Некоторые умники приходят сбыть свой товар в бар, думают, что это самое подходящее место. Надо быть начеку.
— Ловишь их?
— Иногда. Не часто. Вчера здесь один рассказывал, что теперь до черта фальшивых денег, которые даже эксперт не отличит. Рассказывал, что правительство с ума сходит — появляются деньги с одинаковыми номерами. Ведь на каждой бумажке свой номер. А когда на двух одинаковый, значит, одна из бумажек фальшивая.
Дойл выпил еще и вернул бутылку.
— Мне пора, — объявил он. — Я сказал Мейбл, что загляну. Она у меня не любит, когда я накачиваюсь.
— Не понимаю, чего Мейбл с тобой возится, — сказал Бенни. — Работа у нее в ресторане хорошая, столько ребят вокруг. Некоторые и не пьют, и работают вовсю…
— Ни у кого из них нет такой души, как у меня, — сказал Дойл. — Ни один из этих механиков и шоферов не отличит закат солнца от яичницы.
Бенни дал ему сдачи с двадцати долларов.
- Предыдущая
- 12/66
- Следующая