Яйцо глака. Антология - Янг Роберт Франклин - Страница 2

3. Забери яйцо, оберни его и держи в теплом месте до апрельских ид. Затем ты должен будешь отвезти его в единственное место, где водились глаки, — а именно, на северный Лабрадор.

4. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. Хоть сам доктор Нагль с антропологического факультета благополучно скончался, у меня есть основания полагать, что он успел сообщить сыну о моей находке. К тому же я убежден, судя по дрожи в правом ухе доктора Нагля, что старик сходил с ума от тщеславия и представлял себе, как опубликует статью в «Американском исследователе» под названием «Глак Нагля». Тебе известно, что антропологи не останавливаются ни перед чем ради удовлетворения своих амбиций. А об их сыновьях и говорить не приходится. У меня дурные предчувствия, Гарольд. Бойся младшего Нагля.

5. Ввиду реальной угрозы со стороны Наглей, я прошу тебя действовать тайно и осторожно.

Гарольд, мое эрзац-дитя, я понимаю, что просьба моя тебе покажется странной. Поэтому хорошенько подумай, прежде чем браться за исполнение завещания старого дурака. И если ты не чувствуешь в себе сил и желания помочь мне, забудь обо всем.

Возьми в банке мои деньги и промотай их в свое удовольствие. Мои письма отправь в мусорную корзину. Выпей шампузы и спой псалом «Ты все ближе к Богу». Разбей бокал и плыви дальше. Делай, что тебе заблагорассудится.

Гарольд, я уже немало написал, а мне еще предстоит писать «ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ», которое ты вскроешь, только если случится чудо и из яйца вылупится здоровый птенец глака. По телу моему прошла дрожь. Такое ощущение, что я сожрал фунт нутряного сала. Мысли о смерти наполняют меня грустью, всепоглощающей грустью.

Прощай, мой милый Гарольд. И пусть твой покой берегут тени, которые топают по ночам.

От всей души твой,

Дэвид Хикхоф».

Я отложил «ПЕРВОЕ», спрятал подальше «ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ», задул свечу и сидел в темноте.

Хикхоф умер в феврале. Видно, этот месяц был слишком короток, чтобы Дэвид в нем уместился.

Тот февраль был холодным, как кубик льда из холодильника. Он напал на Кучку-на-Гудзоне, словно снежный человек. Его холодные глаза морозили душу. Недаром Хикхоф попросил его кремировать: все-таки это — последнее прикосновение огня. Догадаться о том, что вселенная признает существование жизни, можно было только по огонькам спичек, пару, что пробивался сквозь канализационные решетки, и оранжевым огонькам сигарет. Казалось, люди разучились улыбаться.

После недели размышлений на морозе я решил выполнить волю Хикхофа. В те дни я купил махонького, облитого глазурью Хикхофа. Его вылепил и обжег один студент-скульптор на память об учителе. Маленький Хикхоф был похож на настоящего. Он был покрыт оранжевой и бурой глазурью, а размером не превосходил лимон. Я таскал его с собой как талисман. Может, это покажется зловещим. Но именно игрушечный Хикхоф помог мне принять это решение.

В результате я на несколько часов стал обладателем пяти тысяч долларов. В банке и на самом деле был открыт счет на мое имя, а вице-президент банка ожидал моего визита. А раз обнаружился счет, то почему бы не быть и яйцу? И лично господину Наглю! Но в то же время я не мог избавиться от опасений, так как Хикхоф славился чувством юмора, способностью к животному смеху и животом, чтобы вместить весь этот смех.

К тому же из всех людей на Земле он избрал Гарольда Норта.

Что же касается самого Гарольда, то он, как зачарованный, смотрел на завещанные деньги, словно кролик на золотую морковку, что болтается перед его носом. Конечно, я мог истратить деньги на загул. Но я слишком долго прожил отшельником и не имел представления о загуле. Каждая банкнота — это купленное время. На эту сумму я мог улететь на Майорку и писать там стихи до тех пор, пока пальцы не превратятся в обрубки.

Ах уж этот глак! Черт побери глака! Сколько славных существ вымерли, не оставив потомства, и прославились посмертно, обретя особую музейную славу. Громадные зеленые штуки с хвостами длиннее моего дома. Волосатые разбойники с челюстями в два кулака и строгим взором. Летучие драконы, поливавшие землю ядовитой кислотой. Наконец, слоны с бивнями такой длины, что каждым можно было проткнуть дюжину дантистов. Почему бы их судьбу не разделить и глаку? Вымирание — естественный ход природы. Нужен ли глак нашему миру? Кто пострадал, когда он вымер?

Но на самом деле выбора не было.

Мне предстояло выполнить последнюю волю Хикхофа. Куда денешься — слишком много нами было выпито. Мог ли я повернуться задом к его последнему призыву?

Естественно, первым делом я отправился в библиотеку. Я прочел о глаках все, прежде чем посетил банк.

Но мне мало что удалось узнать.

Глак — это высокая птица, схожая с журавлем, которая пронзительно кричит: глак, глак, глак! Глаки известны особенностями брачного танца, при котором они быстро вращают маховыми перьями против движения часовой стрелки. Они населяли субарктические области восточной части Северной Америки. Уже в середине XIX века было отмечено резкое уменьшение популяции глаков. Вид считается вымершим с 1902 года.

В банке я разглядывал чек — пятерка и три нуля — а тем временем поглаживал в кармане глиняного Хикхофа. Когда же увидел, что вице-президент уставился на мою руку, которая что-то делала в боковом кармане пиджака, я вытащил Хикхофа и поставил на стол.

— Это Хикхоф, — сообщил я.

— Хикхоф?

— Тот самый человек, который оставил мне эти деньги.

— Вы его носите с собой?

— В особых случаях.

— Очень трогательно. Это могло бы войти в красивый обычай.

После визита в банк я отыскал в телефонной книге номер магазина «Пудельвилль». Я набрал номер, и мне ответил голос, который мог принадлежать и человеку, и непроданному зверю. Голос был высоким и резким.

— Меня зовут Гарольд Норт. Я надеюсь, что вам говорил обо мне мистер Хикхоф.

— Я ожидала вашего звонка.

— Могли бы мы встретиться?

— Разумеется, и чем скорее, тем лучше.

«Пудельвилль» заботился о достойной клиентуре. Салон (так было написано на вывеске) располагался в старой части городка, представляющей собой гнездо крепких, солидно построенных домов, окруженных газонами, садами и обязательными оградами с воротами.

Там были дома тех, чьи предки поселились в этой части страны, и тех, кто пришел сюда позже, потому что ему улыбнулась удача.

Дома выглядели внушительно. Каждый — крепость, охраняющая приватный мир. И каждый из домов пережил немало жестоких зим.

В высоких окнах дедушкиных домов я видел чудесные игрушки — хрустальные канделябры, картины в золоченых рамах, старинные оловянные кружки, серебряные самовары, плотные шторы, балконы с витыми чугунными решетками, винтовые лестницы и деревянные панели на стенах. Каждый из домов был сам по себе яйцом, таящим внутреннее тепло и позволяющим время от времени вылупиться очередному птенцу, который хлопал дверью, выбегал на улицу к собственному автомобилю или поджидающему такси.

Эти намеки на движение, следы, еще не совсем засыпанные утренним снежком, струйки дыма, поднимающиеся над трубами кухонь, оживляли пейзаж, существовавший в замедленном ритме. Холодная зима взяла это гнездо в осаду. И навевала мысли о кладбище. Мне было нетрудно вообразить, что за мной топает Хикхоф, как незаметный шпион, следящий за каждым моим шагом и наслаждающийся роскошью снежной целины.

«Пудельвилль» занимал облицованный гранитом первый этаж особняка. Салон ничем не выдавал своей торговой сути, а уж тем более не признавался, что полон собак, птиц, рыбок, кошек, обезьян и даже муравьев. К стеклам изнутри не прижимались носики щенков и котят. А окно было со вкусом закрыто изображением какого-то знаменитого чемпиона пуделиной породы, глядевшего на вас с презрением существа, которое сумеет оставить свой след в потомстве.

Когда я открыл дверь, нежно звякнул колокольчик.

Звери на этот звук не откликнулись.

В помещении царил запах джунглей. Но даже в этом чувствовалась сдержанность.