Лукреция с Воробьевых гор - Ветковская Вера - Страница 4

Мне казалось, что наша уединенная беседа длилась не так уж долго. И никто как будто не обращал на нас внимания. Все танцевали, болтали, чувствуя себя в этой огромной квартире совершенно свободными. Не тут-то было. Впоследствии выяснилось, что очень многие отметили наше странное сближение. Сначала к нам разлетелась Гонерилья с твердым намерением включиться в беседу. У нее была довольно своеобразная манера как-то сбоку подлетать к интересующему ее объекту, легко неся свое кургузое туловище, похожее на старинный комод красного дерева. Но я мгновенно захлопнулась, как раковина, и уставилась в окно. А Игорь, весело и непринужденно одарив нахалку двумя-тремя фразами, извинился и увел меня танцевать.

Я сразу отметила, как легко и необидно он избавляется от навязчивых людей. Я так не умею. Мы снова остались одни, но ненадолго. Подошла Аська и вкрадчиво напомнила, что они уходят. Пора, уже полночь. Действительно, только тут я заметила, что квартира наполовину опустела.

Мы стали прощаться. Сжав мои запястья горячими ладонями, Игорь тихо и многозначительно произнес:

— До завтра, Лукреция…

— Завтра воскресенье, — обронила я.

— Тогда до понедельника. Обязательно увидимся.

Сердце мое снова совершило грандиозный пируэт, подпрыгнуло, как гимнаст на трапеции, потом вознамерилось укатиться куда-то в пятки, но я грозным окриком вернула его на место. Держалась просто и сдержанно, даже суховато.

В прихожей уже поджидал Мишка, держа на вытянутых руках мою шубку из «Детского мира».

— Мадемуазель, сегодня моя очередь вас одевать. Все дамы распределены, а вы так увлеклись танцульками, что чуть не остались без провожатого.

Тут я заметила многозначительные усмешки. А Мишка, небрежно набросив на меня шубку, деловито ее пощупал:

— Рыбий мех. К вашим волосам, дорогая, лучше подошла бы лиса.

Я ткнула его локтем в бок, чтобы отвязался, и мы шумной гурьбой высыпали на площадку.

На другое утро я проснулась и вспомнила: случилось что-то важное. Словно гром прогремел. Ничего особенного, сказала я себе. Может быть, встретимся в понедельник где-нибудь в наших бесконечных темных коридорах, и он весело бросит на бегу: «Привет, Лукреция». Приготовилась к тому, что именно так и будет, а потом закрыла глаза и позволила себе немного помечтать. Совсем немного, чтобы не расслабляться.

Больше всего на свете мне хотелось сейчас остаться одной. Одиночества — вот чего мне не хватало в общаге. Два года мы прожили на Ломоносовском, в обычной хрущобе, в маленьких комнатах на четверых. Это испытание осталось в прошлом. С третьего курса, как и положено, нас переселили в высотку. Это здание когда-то казалось нам прекрасным. А папа называл его уродом и монументальным чудищем. Впрочем, это снаружи, жить в нем было уютно и удобно.

Мы выбрали башню. В башне всего четыре этажа, по четыре комнаты на каждом. Это создавало иллюзию нормального жилья, а не казармы с длинными коридорами. К тому же мы с Аськой на зависть всем ухитрились найти «мертвую душу» и поселиться вдвоем в трехместной комнате. «Мертвая душа», девчонка с нашего курса, снимала жилье в городе и являлась раз в месяц попить чаю и припугнуть нас возможностью скорого возвращения.

Но на третий год совместной жизни Аська стала остро действовать мне на нервы. Она ни на минуту не могла оставаться в одиночестве, ей постоянно требовалось общество и, главное, разговоры. Молчания она не выносила. Когда в то воскресное утро я открыла глаза, она уже пристально наблюдала за мной со своего дивана, дожидаясь моего пробуждения.

— О чем это вы болтали вчера весь вечер? — тут же вцепилась она в меня, как коршун в беззащитного кролика.

— С кем? С Мишкой? — изобразила я полное неведение.

— Не прикидывайся! С Игорем, конечно. Весь вечер вы не отрывались друг от друга, как привороженные.

Еще вчера по дороге домой Аська пристально вглядывалась в меня, ждала откровений и подробностей, но так и не дождалась.

— Болтали мы о всяких пустяках, ничего интересного, — отвечала я, бодро вскакивая с постели и потягиваясь.

После вечеринки и излишеств, которые я вчера себе позволила, особенно трудно было заняться гимнастикой, но я без колебаний заставила себя посвятить ей минут двадцать. Пока я висела на притолоке, энергично размахивая конечностями, Аська нежилась в постели и все так же внимательно вглядывалась в меня. Что она хотела прочесть на моем лице, какие тайны разгадать?

Раньше я ей рассказывала о некоторых своих детских увлечениях, о Тольке Карасеве, который бегал за мной чуть ли не с седьмого класса. О Тольке она и сама бы узнала, потому что он повадился ездить к нам чуть ли не каждое воскресенье, но я быстро его отвадила. Карась ей нравился, она этого и не скрывала.

— Конечно, он примитивен, как все технари, но если его немного отшлифовать, обкультурить, — размышляла Ася, словно прикидывая моего поклонника на себя.

Я бы и рада была сделать ей такой щедрый подарок, но, к сожалению, на это требовалось согласие самого Карася. В общем, после года совместной жизни Аське стало казаться, что она изучила меня до донышка, до самых тайных закоулков души. Глупая! В эти тайные закоулки не ступала нога человека, даже самого близкого. Отцу я никогда не рассказывала о своих романах из-за какого-то непонятного целомудрия. Ведь он все-таки мужчина, существо другой организации. Я даже опасалась, сумеет ли он правильно понять мои чувства. Наверное, мать и сестра по-женски, интуитивно постигли бы все тонкости моих ощущений, но зато они чужие…

Я уже закончила свою разминку и присела отдышаться перед тем, как окунуться в водные процедуры.

— Я случайно слышала какие-то имена — Суриков, Тициан, еще кто-то. Неужели вы весь вечер говорили о живописи? Что ему от тебя нужно?

Аську, как видно, зацепило всерьез, и она не могла думать ни о чем другом, кроме как о вчерашнем недоразумении.

— Ну и уши у вас, Анна Дмитриевна! — с шутливой укоризной отчитала я подружку. — Не нежные девичьи ушки, а двухметровые локаторы, знаешь, которые на балконах стоят.

Аська обиделась, даже подпрыгнула на своем диване:

— Я не подслушивала вовсе. Просто мы с Аликом танцевали рядом с вами, я поневоле слышала.

Но я уже выходила из комнаты, прихватив полотенце. Наш маленький этаж пустовал. Все или еще спали, или разъехались на воскресенье. Кухня и душевая были непривычно безлюдны. Правда, вскоре выплыла Аська и, покачивая пышными бедрами, профланировала на кухню с чайником.

Завтракать я отказалась наотрез, решила устроить разгрузочный день после вчерашнего. Аська ужаснулась. Для нее еда была наслаждением, и ритуалом, и наградой за трудности ученья и жизни в целом.

— Сдохнешь скоро со своими диетами, — каркала она, аппетитно намазывая на хлеб масло и паштет.

— Вот и хорошо. Будет у тебя вторая «мертвая душа». Останешься в комнате одна. Счастливица! — с завистью отвечала я.

Аська даже поперхнулась. Для нее это была бы самая тяжкая кара — жить в одиночестве. Больше она из меня не вытянула ни словечка, хотя упорно пыталась завязать разговор. Я села за свой стол и демонстративно углубилась в книгу. Аська сменила байковый домашний халат на атласный для выхода и отправилась этажом ниже поболтать с девчонками из нашей группы.

Я собралась за пять минут, вздрагивая от звука шагов за дверью. Все та же серая юбка, только блузка к ней черная, повседневная. Новую кофточку — «чайную розу», любовно погладив, я спрятала в шкаф для следующего парадного выхода. Теперь она стала счастливой.

Бродить по старинным улочкам, по любимым закоулкам Москвы в любую погоду хорошо. Но уж очень лютый выдался ноябрь. Грянули крещенские морозы, выпал снег. Был еще один очень уютный уголок, где я отдыхала от многолюдья общежития, — наша библиотека. Несколько огромных помещений к вечеру обычно заполняются до отказа. Но в воскресенье, если, конечно, не началась сессия, там тихо и безлюдно. Иной раз я сижу одна-одинешенька в одном из залов. В других маячат несколько голов забубенных отличников-зубрилок или таких же, как я, бездомных бедолаг, которым некуда податься.