Я не ангел (СИ) - Соврикова Ольга - Страница 11

— Так кто тебе мешает строить новую семью? Звони своей красавице. Пусть приезжает и забирает тебя себе. А я в приданное кровать тебе навороченную вместе с памперсами подарю. И шмотки, что купила тебе, тоже зажимать не стану. Да и карточку отдам. На… — пенсионная карточка Кирилла Крафт перекочевала с холодильника на стол. — Забери. Не сможешь связаться с зазнобой, звони матери. Пусть забирает тебя. Дочь не отдам. Ты не работаешь. Содержать тебе ее не на что. Вот оформишь на нее часть квартиры. Приходи с документами на руках. Поговорим.

Я рисковала, но почему-то была твердо уверена в том, что делала. Никогда его мать не оформит на Василиску часть своей квартиры. Тем более, что половину денег за эту часть я с нее уже отжала. Доказать, что деньги эти были отданы ею именно в уплату за жилье, она не сможет, а значит тем более ничем делиться не будет.

— Ты тоже нигде не работаешь. Живешь на мои деньги. Уйду я, и чем ты будешь платить за эту квартиру? Насколько ты ее сняла? За какой срок заплатила?

— Для того, чтобы снять эту квартиру я устроилась на работу в элитный конный клуб и получала зарплату в три раза большую, чем размер твоей пенсии. Бросить ее пришлось только из-за тебя. Василиска очень хотела, чтобы мы забрали домой ее любимого папочку. И мы забрали тебя. Я считаю, что все свои бывшие прегрешения уже искупила, ухаживая за тобой, поднимая тебя на ноги. Даже врачи не делали в отношении тебя никаких положительных прогнозов. Но вот он, ты, сидишь здесь передо мной и качаешь права. А это значит только одно… Я больше тебе ничего не должна! Ты уйдешь. Василиску устрою в садик, потом в школу. Мне обещали, место в том клубе, в случае если я соберусь вернуться. Вернусь. Начну жить. Не знаю как тебя, а меня авария изменила. У нас с дочкой теперь все будет хорошо. Мы сможем выжить и без тебя. А вот ты со своей кралей и ребенком в квартире твоей мамочки попробуй выживи.

— Я отсужу ее у тебя.

— А зачем? Ты же говоришь, что у тебя уже наверняка есть еще один ребенок. Если нужно, милая тебе еще нарожает. Я детдомовская, а она лимита* какая-нибудь. Где ты ее нашел? Откуда она родом? Украина? Казахстан? Глубинка России? Поступать приехала и провалилась? Жилья своего нет поди? А тут ты. Красавец. Почти уже не женатый. С жильем и работой. Вот только где она, любимая твоя? Что-то мне в больнице не сообщали о том, что тебя еще кто-то, кроме нас с Василисой, навещает.

— Всех по себе судишь. Если она родила, то ей сейчас нелегко. Ребенок маленький, а, наверняка, еще и подрабатывать приходится. Ей самой помощь нужна.

— Ну-ну… Помошничек. Ищи. Помогай. Только без меня. Свалишь к маменьке, тогда ищи, помогай. Найдешь, на горб свой взгромозди и еще одну тащить приготовься. Да только все это уже без меня. Надоел ты мне. Не жди от меня больше помощи. Массаж тебе уже не нужен. Сам упражнения можешь делать. Уколы доколю. Их всего пару штук осталось сделать. К врачу теперь сам. Если что пропишут, проси таблетки. Стираешь свое тоже сам. Машинка с кнопками к твоим услугам. На продукты будешь деньги выделять. Готовить на тебя буду. Мне не сложно. И, надеюсь, с переездом, к любимой маме, ты поспешишь. У меня одно требование. Сделаешь так, чтобы дочка не плакала и не страдала по поводу твоего убытия! Объясняй, как хочешь. Обещай в гости каждый день ездить или еще что, но ребенок должен понять, что ее ты не бросаешь. Понятно?

— Ты… Ты…

— Я. Я это. И снова я. Теперь я тебе никто, как и ты мне. Спокойной ночи.

Лазить в сети мне уже не хотелось. Темнота пыталась подарить покой, но тревожные мысли не желали исчезать. Но похвалить себя за предусмотрительность все же хотелось. Кирилл не знал о том, что квартира эта мною куплена, а не арендована. Не знал он и том, что документы на нее, как и документы на усадьбу на Урале, карточки на предъявителя, карточки на имя Елены Владимировны Крафт, кроме одной с десятью тысячами рублей, спрятаны в тайнике, приведенном в порядок собственноручно мною. А помогала мне в выборе места для тайника моя соседка, милейшая бабулечка Нинель или Нинуль, в моем исполнении. Изумительное создание на вид лет семидесяти и девяносто двух по паспорту. Она пришла со мной знакомиться стоило мне только купить данную жилплощадь, и я не дня не жалела об этом. Это с ней я отмечала Новый год и восьмое марта. Это ей я жаловалась на боль в мышцах и звездочки в глазах. Это она рассказала мне историю этого дома, бывшего раньше родовым, купеческим особняком, переделанным вандалами коммунистами под нужды трудового народа. Она же открыла мне его тайны. Нинель знала все об этом доме потому, что ее мать сначала работала горничной в семье купца, а потом проживала в одной из комнат коммунальной квартиры в этом же доме. Мне же посчастливилось купить именно ту часть дома, где раньше располагались комнаты хозяина, его кабинет, гостиная, спальня. Самое удивительное это то, что никто за эти года так и не смог проникнуть в тайны этого дома. Делавшие мне ремонт строители были, конечно, не очень рады, когда я решила переделать ремонт в одной из комнат. Ну, а кому понравится сдирать тонны штукатурки с уже отремонтированных стен. Но им все же пришлось выполнить мои хотелки. Стены ободрали. Нашли упрятанные под сотней слоев остатки шелковых драпировок. Содрали их тоже и начали ремонт по новой, с учетом моих дополнительных требований. Вот с той поры в моей комнате есть потайная дверь, о которой наемные ремонтники так ничего и не узнали потому, как прятать секреты во времена постройки этого дома умели. У меня же получилось этот секрет сохранить. Маленькая комнатка с отличной вентиляцией и круглым окошком, смотревшемся с улицы как декор здания превратилась в уютное помещение. В ней отлично поместился маленький столик с мощным ноутом, компактный стул, в случае надобности, убирающиеся под этот стол, современная откидная кровать, раковина для умывания с подключенной к ней холодной водой и встроенный в стену шкаф. Сил и нервов я потратила великое множество, но сделать все смогла сама, а потому все, что хотела спрятать от чужих глаз, скрыла. Теперь я могла не бояться за свои секреты и себя, потому как при помощи дорогих микроскопических видеокамер, подключенных к стоящему в этой комнатке компьютеру, могла при желании увидеть все, что происходит на моей жилплощади. Многие назовут меня параноиком, но я всегда придерживалась правила: «Если кажется, то это совсем не значит, что этого нет.»

Нинель Владимировна Туманникова была единственной, кому я доверила свои тайны. А если точнее… Мы доверили друг другу свои тайны. Никогда не забуду, с каким задором она рассказывала мне о своей такой долгой и непростой жизни. Из ее рассказа о жизни получился бы супер-сериал. Начать можно было бы с того, что купец, владелец особняка и был ее отцом. Она была его любимой доченькой, единственной и, как сама она говорит, неповторимой. В законном браке сей господин имел только сыновей. Их он и увез сразу после революции за границу, где и сгинул вместе со всей семьей. То ли не доехал, то ли не сумел благополучно устроится в чужой стране… Но сведений о дальнейшей жизни его и его детей Нинель за все последующие годы так и не нашла. Нет, он не оставил ее в разваливающейся стране без средств. Золотой браслет с драгоценными камешками, подарок отца, спас ей жизнь во время Великой отечественной войны, а золотые монеты, хранившиеся у маменьки и аккуратно реализуемые ею время от времени, позволили им обеим прожить экономную, но безбедную жизнь. Дочка купца, родная его кровиночка, она оправдала свое происхождение всей своей нелегкой судьбой, потому как сумела не только вернуть, но и приумножить свое наследство.

— Мне принадлежит, пусть не весь дом отца, но огромная квартира, — говорила она и добавляла: — Правда по документам она Славочкина, это мой четвертый муж, но Владислав Аркадьевич Соловков уехал на заработки в Америку и был так добр, что оставил мне доверенность с правом проживания на этой жилплощади. Почему так? Ой, девочка моя, в девяностые в нашем и соседнем домах начали скоропостижно помирать старики, оставляя все нажитое непонятно кому, и я, чтобы обезопасить себя, придумала и воплотила в жизнь гениальный план. Продала квартиру своему гражданскому мужу, он все равно «заграницу» собирался, потом он под моим чутким руководством оформил доверенность без права продажи на меня. И вуаля! Сам «уехал» сначала в Германию, а потом в Америку — как все уверенны, а я горемычная осталась брошенкой. Помню еще жалели меня тогда все… С тех пор мной и моей квартирой интересовались не раз, и не два. Вот только я до сих пор жива и ко мне даже желающие докормить до гроба немощную бабушку не приходят. Я и рада. Ведь у меня и золото есть, и камешки. Пенсия, дай Бог каждому, и здоровья хватит еще лет на двадцать. В моей семье женщины долгожители. Если бы мать не убили, как случайного свидетеля бандитской разборки, она до сих пор бы по земле бегала. Захочу, замуж еще выйду! А, что? У меня всего-то пятеро мужей было. Самый любимый и родной был конечно же первый, Евгений Маркович Ласков — еврей, мать его… Артист театра, красавец, любимец публики, из интеллигентной семьи, — голь перекатная с претензиями. Любила я его, как кошка валерьянку. Он, красавец-то мой, оглобля в шляпе, на руках меня носил, пять дней в неделю. На шестой, в субботу, напивался, отдыхая от тяжелых трудовых будней, а потом лупил меня нежными своими ручками, которые легко в кулаки пудовые превращались. Зато седьмой день был опять мой. Спектакль в этот день милый устраивал только для меня одной. На коленях стоял, плакал, прощенья просил, ноги целовал, а я дура молодая, слезки ему вытирала, а на себе синяки замазывала и радовалась жизни следующие пять дней, пока он трезвый ходил. Не знаю, как долго бы это продолжалось, но несчастье оно и талантливых людей губит. Помер мой ненаглядный молодым. Великим актером стать так и не успел. Да и детишек мы с ним не родили. Слава Богу! Умер он у меня на руках. Прощалась я с ним долго, потому как неправильно рассчитала сколько ему грибочков нужно для «скоропостижной» смерти. Очень уж он у меня габаритный был по сравнению со мной. Расследование было не долгим, потому как грибочки на рынке я вместе с соседкой покупала. Самой мне тех грибов не досталось. Очень уже мне мужа хотелось «порадовать». И кому какое дело, что поганки я лично для любимого собирала, за город ездила, а покупные подальше от дома в канаву выбросила? Узнать меня в бабке, ездившей за город, никто бы не смог. Даром я что ли с актером жила? Так вот. Ночь мы с Женечкой тогда очень беспокойную провели. Он, бедняжка, все порывался доктора вызвать, но к утру все-таки успокоился и упокоился. Царство ему небесное! Долго я потом горевала за ним. Годов так пять официально замуж не выходила. Но нашелся еще один. Уговорил. Поверила ему и даже счастлива была. Мирошников Дмитрий Васильевич, второй мой муж, был добрым человеком, смешливым, шутить любил. Работать правда не любил, но зато жила я с ним счастливо, каждый день с улыбкой. Приду со смены заводской, а он на диване лежит, худо ему, живот от голода подводит, потому как то, что я приготовила, уже кончилось, а все равно встречает меня с улыбкой. Пальто снять поможет. Тапочки принесет. Руки согреет, и целый час потом возле меня сидит, ждет, пока я ужин приготовлю и ни разу не было такого, чтобы он упрекнул меня за ожидание это. Счастливая я была, точно тебе говорю, — заявляла Нинель с неизменной улыбкой на губах и продолжала рассказывать, показывая мне фотографии своих милых. — Жаль только, что пришлось мне вдовий наряд надеть уже через пару лет после свадьбы. А все почему? А потому, что по настоянию Димочки переехали мы тогда из съемной комнатки в той же коммуналке, где я с мамой жила, в маленькую собственную квартиру к его мамочке. Ей как раз уход понадобился. Тяжело в пятьдесят восемь лет одной жить. Кто в квартире уберет, сготовит, помоет, почистит, денежку в семью принесет? Сама-то она не дня в своей жизни не работала. Очень уж удачно по молодости желающих помочь молодой вдове находила. Вот только молодость как-то в раз прошла, но зато сын при ней остался, а сыном мой ненаглядный был хорошим, очень мать жалел. Ну, а мне разве трудно было откликнуться на его просьбу? Мать — это святое. Бывало, прибегу с работы, милый встретит меня с улыбкой, а следом из своей комнаты мамочка его и тоже с улыбкой. Правда ее улыбка чаще всего на оскал гиены смахивала, но она старалась. Муж велел ценить ее усилия, и я ценила, но не долго. Ровно до тех пор, пока она мне на голову остывший суп из тарелки не вылила. Остыл он, пока она в ванной мылась, а я подогреть еще раз не успела, уснула после работы, сидя на стуле, прямо на кухне. Но зато следующий раз, когда она мыться пошла, я не спала и все успела, и пирожки пожарить, и спинку ей потереть.