Кудесница для князя (СИ) - Счастная Елена - Страница 18

Обереги вышли справными. Темнели на них теперь росчерки охранных знаков, способных отогнать зло. А помогут ли, там видно станет, только бы ничего плохого ни с Унху, ни со Смиланом не случилось.

Таскув продела в обереги ровдужные шнурки и вышла наружу.

Солнце тонуло за окоёмом, бросая последние лучи между елей у самой земли. Вот и день минул, пока она в забытьи валялась. Мужи готовились спать, вокруг было спокойно: знать Унху рассказал о том, что Таскув очнулась. Но стоило ей появиться, как все обратили на неё взгляды. Эви выглянула из другой палатки, словно  почувствовала, но Таскув остановила её жестом: не сейчас.

Взглядом она попыталась найти Унху, но того на виду не оказалось. А вот Смилана она заметила сразу. Тот нёс за спиной к огню огромную вязанку веток. Свалил их в кучу и присел рядом – чуть дух перевести.

Таскув подошла и встала возле, чувствуя досадную робость. Сын воеводы взглянул на неё и поднялся, улыбнувшись совсем так, как раньше, ещё до того, как пошатнулось его к ней доверие.

– Рад видеть тебя в здравии,пташка.

Кольнуло на миг внутри раздражение: снова за старое! Хотя чего злиться, ведь тоже в беде её не бросил, себя не пожалел.

– Спасибо, Смилан, что за мной пойти решил, Унху одного не пустил.

Воин усмехнулся вдруг нерадостно, словно какая-то мысль его опечалила. Странно всё же. Вроде, в свете что он порой изучал, купаться можно. А иногда словно туча набегает – и в этот миг узнать хочется, что его тревожит.

Перво-наперво Таскув сняла обручье, которое болталось на запястьи и нещадно натирало кожу. Смилан удивлённо оглядел пятна крови на нём, но ничего спрашивать не стал.

– Вот, – проговорила Таскув тихо. – Я попыталась сделать всё, что могла. Теперь мы должны успеть, – и добавила, протягивая оберег: – А это надень, чтобы духи наши за появление в ялпынг-маа тебя не наказали.

Воин принял амулет на ладонь, повертел, разглядывая.

– Да что мне будет? – усмехнулся снова.

– Надень. Мне так спокойнее.

Смилан посмотрел ей в глаза совсем иначе: не насмешливо, не с любопытством, словно мальчишка, встретивший нечто неведомое. А с благодарностью и теплом. Таскув вздрогнула, когда он взял её за руку и сжал легонько. Маленький кулачок поместился в широкой воинской ладони почти целиком. И от этого окутало с ног до головы необычайно ясным чувством защищённости.

– Стало быть, и тебе спасибо, – Смилан спешно отпустил её, глянув поверх плеча.

Таскув вдохнула: совсем позабыла от прикосновения воеводова сына,  что воздух ей нужен – и обернулась. К ним шёл Унху. И по лицу его сразу стало понятно: всё заметил, ни единого движения или жеста не ускользнуло от зоркого взгляда охотника. Он встал рядом и вперился в Смилана так, что со стороны не сразу поймёшь, что ростом его ниже на хорошую пядь.

Воин, не сводя с него ответного едкого взгляда, неспешно надел на шею  оберег. Ещё и ладонью по нему чуть хлопнул. Унху шумно втянул носом воздух, удерживая рвущиеся с губ слова. Но в чём он мог упрекнуть Смилана, если и хотел? Пустая ревность лишь станет поводом тому над ним посмеяться. Охотник, видно, это понимал, а потому нашёл в себе силы промолчать, лишь Таскув за руку взял: присвоил.

Сын воеводы покачал головой, развернулся и пошёл прочь. И муторно стало на душе. Вроде, и не сказали друг другу ничего, а словно подрались в кровь.

[1] Ялпынг-маа (вогульс.) – священная земля.

Глава 6

Вогульский паул поутру ещё спал. Лунег оглядел его с высоты холма: маленький, всего в несколько десятков избушек. Деревни зырян нынче уже разрослись поболе, и дороги в некоторые западные города из них уже пробиты. А тут – тишина затерянного среди бескрайних лесов селения. Словно не дома там раскиданы, а камни, осыпавшиеся с горы. Встающее солнце сквозь дымку, что становилась всё плотнее, ещё освещало покрытые берестой крыши, но с севера надвигалась сизая туча. Снова будет дождь.

Лунег махнул рукой, приказывая воинам ехать за ним. Они спустились в долину и, тревожа стуком копыт здешних собак, промчались между домов до того, где жили отец и мать Таскув. Сегодня он спросит руки их дочери по-доброму последний раз. А там пусть пеняют на себя.

Он спешился – боль от удара ног о землю отдалась под рёбрами, вонзилась в спину. Вдох застрял в горле, не достигнув лёгких. Лунег чуть постоял, согнувшись, пока всё не утихло: теперь недуг напоминает о себе всё чаще. Время уходит. Его всегда мало.

Он жестом остановил младшего брата Ратега, который, видно, хотел справиться о том, как шаман себя чувствует, и направился к дому. На заднем дворе захлебывались лаем собаки в загоне: почуяли чужаков. В избе уже слышались шаги и голоса – хозяева проснулись. Лунег едва не столкнулся у двери с открывшим её Ойко. Тот встал, как вкопанный, оглядывая незваного гостя.

– За чем пожаловал, Лунег? – обратился к нему на западном языке. На нём друг друга понимать проще. – Разве я тебе не ясно сказал в прошлый раз, что тебе здесь делать нечего?

Он посмотрел поверх его плеча на воинов, что остались поодаль. Нахмурился, поняв, видно, что неспроста они здесь. Это не все, кто приехал с шаманом, в ближайшем перелеске прячутся остальные, и быстро прибудут сюда – стоит только знак подать.

– Я дал тебе время подумать, Ойко, – Лунег не стал пытаться пройти в дом. Так даже лучше. – Посему ответь, отдашь мне дочь в жёны?

Воин усмехнулся нехорошо. И говорить ничего не надо: не отдаст. Хоть сотню лет жди да мотайся туда-сюда по несколько раз за луну. В доме послышался голос жены Ойко: она, кажется, спрашивала, кто пришёл. Верещали дети. Проклятые собаки всё никак не унимались.

– Катился бы ты отсюда, шаман, – наконец выплюнул воин. – Мне больше тебе сказать нечего. И лучше бы тебе здесь снова не появляться. По-другому встретим.

Лунег кивнул, делая шаг назад. Он махнул своим людям, и пятеро из них отделились от отряда и двинулись к дому шаманки, что стоял на отшибе, за восточным холмом. Теперь слова её отца – пустой звук, хватит пытаться соблюсти хоть какие-то порядки. Не для того, видно, их племена родились, чтобы ни с того ни с сего дружбу заводить. Нынче Лунег себе жену силой заберёт, если по-хорошему отдавать не желают. И не хотел бы, может, снова застарелую вражду поднимать, но теперь без Таскув ему жизни нет. А значит, и выбора ему боги не оставили.

Ойко бросился было мимо него в первом порыве остановить зырян. Но Лунег перегородил ему дорогу. И хоть воин, верно, смог бы его одолеть, а и пальцем не притронулся. Брезговал, что ли?

– Я предупредил тебя, что будет, коли откажешься.

– Вы её там не найдёте!

– Спрятать решили? – Лунег усмехнулся и толчком в грудь остановил вновь рванувшего с места вогула. – Так найду всё равно. Найду и заберу.

В дверь выглянула Алейха, прищурилась от последних перед наступающей непогодой солнечных лучей. Всё же в мать Таскув красотой пошла – те же глаза узнаваемого разреза, слишком необычного для женщин рода Мось. И та же линия скул.  Не зря в свое время прадед её прабабку полюбил, хоть встретились почти случайно и в те времена, когда союз вогулки и зырянина показался бы ещё более диким, чем теперь.

Алейха только вздрогнула, увидев, кого это утро привело к ним в дом, схватила мужа за плечо. Глаза её тут же наполнились слезами.

– Уходи Лунег, – роняя слова, точно тяжёлые камни, проговорил Ойко. – Нет здесь Таскув. И не достанется она тебе. На то воля богов.

Лунег пожал плечами, отворачиваясь.

– На всё моя воля.

Морщась от невыносимого собачьего гвалта, он пошёл прочь. Запрыгнул в седло и тряхнул поводом, перехватывая удобнее. Ойко так и стоял в дверях вместе с красавицей-женой, которая пряталась за ним, будто он в случае чего смог бы её защитить. Не сможет.

– Дом сжечь, – бросил Лунег подъехавшему к нему Ратегу. – Будут слишком сопротивляться, убейте.