Кудесница для князя (СИ) - Счастная Елена - Страница 27

Елдан занял место Смилана и молча поехал рядом, оставив Унху под надзором сыновей, что за время пути подрастеряли восторженность и выглядели теперь гораздо серьёзнее и взрослее. Старший – Ванхо – сопровождал охотника впереди, а младший – Килим – позади. Почти как пленного ведут.

– Хорошо, что так случилось, – вдруг буркнул Елдан. – С Унху.

Таскув посмотрела на него. Вот уж он сколько за тем приглядывал, а к Эви легко допустил. А что ж, у него в том свой резон был. Теперь уж верно Унху с Таскув друг к другу и не подойдут.

– Вот тебя только не хватало, дядька Елдан, – устало вздохнула она. – Заруби себе на носу: сама со всем разберусь, сама всё решу. А то, что отец тебя за мной отправил, ничего не поменяет.

– Нарешала уже достаточно! – пуще прежнего набычился тот.

Но больше ничего не сказал: не горазд он слова вместе складывать да еще так, чтобы девку вразумить – у него детей всё сыновья одни. Он просто продолжил ехать рядом, и за это Таскув была ему благодарна.

Дорога больше не преподносила неожиданностей. Горы почти совсем пропали, лишь иногда вырастая среди деревьев отдельными невысокими скалами, покрытыми лишайником. Всё чаще разворачивались на пути обширные равнины, залитые солнцем. То и дело мелькала блестящая лента Северной Сосьвы, что пересекала земли вогулов и остяков с запада на восток. Вдоль её русла стояли многие паулы соседей. В одном из них и ждал помощи княжич Ижеслав. Все торопились, но старались себя не загонять попусту.

Отомаш часто отправлял дозорных вперёд отряда и вокруг, чтобы проверяли, нет ли погони. И сам бывало отлучался со своими людьми, чтобы монотонная дорога тоску не нагоняла. И Смилана спроваживал – так все при деле.

Таскув, чем дальше, тем больше всех сторонилась. Отчего-то тяжко стало, и силы как будто не возвращались после встречи с зырянским шаманом. Много неизведанного она пережила за эти дни – и кто бы помог-рассказал, как теперь в порядок прийти. Ланки-эква молчала, как Таскув ни пыталась призвать её, глядя по вечерам в огонь. Как будто все разом решили её покинуть.

Благо до нужного паула остяков оставалось всего пять дней пути. А прежде хотел Отомаш остановиться в ближайшем на пути, чтобы запасы пополнить. Скорое окончание дороги и радовало, и пугало. Таскув хотела встретиться с Ижеславом, человеком, который занимал так много мыслей почти всех людей их небольшого отряда. И её тоже. То он представлялся похожим на Смилана, то мнилось, что он совсем другой. Со странным нетерпением Таскув перед очередной ночёвкой брала в руки обручье и смотрела на пополненную её силами реку жизни княжича. И становилось легче на душе. В этом маленьком каждодневном ритуале она находила для себя успокоение.

Поначалу, пересилив себя, она ложилась спать с Евьей и Эви, храня полное молчание. Но через пару дней начала укладываться просто у костра. Ночи теперь не были такими ледяными, с неба не падало ни снега, ни дождя, так к чему мучить себя неприятным соседством? Дозорные скоро привыкли к её прихоти, а поначалу кашлянуть рядом боялись.

Вот и в этот раз она устроилась на толстом войлоке, расстеленном на куче еловых лап, укладывая на колени шерстяное покрывало. Кто-то подошёл и навис, а затем присел на корточки рядом.

– Неладное что-то с тобой, пташка, – вздохнул Смилан.

Она повернулась к нему.

– Не бойся, княжичу вашему помогу. Всё хорошо будет, – и разгладила одеяло особенно аккуратно.

Тот усмехнулся, покачав головой.

– Да теперь впору о тебе тревожиться. Унху нехорошо поступил, но…

Вот же, разузнал-таки.

– Прости меня, Смилан Отомашевич, – нарочито вежливо проговорила Таскув, обрывая его, – но не тебе в это лезть. Вы люди пришлые. Появились да пропали вскоре. А мои печали, они со мной останутся, так к чему тебе их на душу брать?

Воин сощурился нехорошо, твёрдо сжал губы.

– Коли беру, так значит, надо оно мне! Не от пустого безделья тревожусь!

Встал и ушёл. Таскув прижала ладони к глазам: отчего-то плакать захотелось невыносимо.

Ночь стояла тихая. Не спалось. Всё чудились шорохи в глубине сосновника, хотя чего удивительного: жизнь, она никогда не замирает совсем. По небу медленно плыла ущербная молодая луна, между звёзд, от одного края леса до другого. Дозорные давно сменились на посту. Уже занималась утренняя заря на восточном окоёме, разливая пурпур по облакам. Будет дождь.

Таскув скинула одеяла, чувствуя, что больше не может лежать. В груди нехорошо тянуло, и это изматывало ещё больше бессонницы. Но только она потянулась к меху с водой, чтобы промочить пересохшее горло, как встрепенулся сидящий неподалёку дозорный.

– Слышала?

Таскув замерла с поднятой рукой. Поначалу ничего, кроме предрассветного бормотания птиц, не разобрала. И тут прошелестели кусты за спиной против шелеста от гуляющего над землёй ветра.

Она кивнула.

Просвистела коротко стрела, мелькнула темной полосой. Муромчанин за миг до выстрела рухнул наземь пластом – и та воткнулась в дерево. Таскув распласталась рядом с ним, глянув на оперение.

– Зыряне…

– Зыряне! – гаркнул дозорный, вспугнув птиц во всей округе. – Напали зыряне!

И тут же из укрытия вылетели, словно чёрные вороны, воины Лунега. Таскув, вскочив с четверенек, бросилась в сторону, но кто-то её поймал и потащил в сторону. Она попыталась вырваться, брыкаясь и пинаясь. Куда там! Дозорного окружили, взметнулись  мечи. Таскув не увидела, что с ним стало, занятая борьбой с похитителем. Из палаток высыпали оружные муромчане, словно не спали вовсе. Выглянули и Эви с Евьей, но Елдан рявкнул им, рубанув рукой:

– Назад!

Унху выскочил вслед за ним и, мигом натянув тетиву, выстрелил в зырянина, который держал Таскув. Тот рухнул наземь со стрелой между глаз.

Рокотом прокатился по лагерю голос Отомаша:

– Не пускать!

Муромчане ринулись навстречу наступающим со всех сторон зырянам. Лязг оружия разбил утренний воздух вдребезги. Из зарослей снова выстрелили. Кого-то ранили. Таскув прижалась спиной к ближайшей сосне, не зная, куда и броситься. Она выискивала глазами то Унху, то Смилана, который, лишь появившись, пропал в мешанине схватки.

Снова кто-то схватил её за плечо и рывком потащил прочь от лагеря. Она вскрикнула так громко, как смогла: лишь бы услышали. Елдан отбился от противника и в несколько прыжков настиг похитителя. Взмахнул длинным ножом, ловко достав его по руке. Ударил по виску луком. Тот взвыл, отпуская добычу, и бросился к нему. Таскув схватила его за одежду на спине, пытаясь удержать хоть на миг. Зырянин отшвырнул её тяжёлым ударом. Но замешкался, и Елдан рубанул его по горлу.

Держась за отбитую руку, Таскув встала с колен. Дядька схватил её за локоть и собрался было что-то сказать, как с оглушительным треском веток к ним подрался Смилан. А за ним, расширив от ужаса глаза, бежали Евья и Эви.

– Забирай их и уходи! – хрипло выдохнул воин. Елдан нахмурился, пытаясь понять. – Укройтесь в лесу. Ты должен знать тропы. Идите к остякам. К тому паулу, куда собирались. Там встретимся.

Охотник кивнул, разумев, крепче сжал руку Таскув и, взглянув на женщин, качнул головой в сторону. Те немедля двинулись за ним. Только Эви вдруг всхлипнула:

– Унху!

Но всё ж послушно последовала за матерью. Таскув вывернула шею, когда Елдан бегом повел её вглубь леса, и успела заметить, как Смилан прижал к боку ладонь, поморщившись. Глянул на неё, окрашенную кровью, и вновь скрылся за густой стеной можжевельника.

Сердце забилось в горле: он ранен! Как помочь? Но прав муромчанин: нужно бежать. Не один, так другой зырянин её всё равно достанет. А коли поймут, что в лагере её нет, так, может и отступят. Зачем зря кровь лить? Хотя порой для того, чтобы пролить кровь, воинам не нужен повод.

Кто-то преследовал их. Несколько раз мелькнула среди деревьев черная шкура оленя. Но он был не один. Елдан развернулся, снимая лук с плеча. Неуловимым движением вынул стрелу и выстрелил. Зырянин рухнул, словно споткнулся, но больше не встал. А олень пропал в сумраке леса. Дядька потащил Таскув дальше, не отпуская ни на миг. Евья и Эви, пыхтя, но не жалуясь, побежали следом.